Восточный конвой, стр. 65
– Выходить надо вдвоем – тогда один уйдет.
– С тобой, что ли?
– А больше тебе не с кем…
Милов пожал плечами. Но раздумывать не оставалось времени.
– Я полезу первым, – сказал Мирон. – Ты – за мной, в случае, если понадобится – подтолкнешь.
– Ну, а потом?
– Вылезу наружу. Он меня убьет.
– А меня, значит, вторым? Конечно, вторым – совсем не то, что первым, это ты хорошо придумал…
На иронию умиравший никак не отреагировал.
– Он меня застрелит, – повторил он. – И подойдет, чтобы посмотреть. Обязательно подойдет, не вытерпит.
– А может, он стрелять и не станет…
– Тогда я просто пойду. Выстрелит.
– Или догонит – взять живым…
– Пусть догоняет. Все равно, окажется перед лазом. И ты его…
– И я его, – повторил Милов. – Но на выстрел прибегут…
– Не станут они оставлять группу в таком месте. Они ведь видели: отсюда можно вылезать только по одному. И быстро тут не вылезешь.
– А если он выстрелит, когда ты еще не успеешь выбраться? Тогда мне никак не пролезть.
– Риск, понятно. Но он увидит сразу, что я безоружен. Да и запах учует. Я думаю, что им надо кого-то живым взять…
«А ведь это, пожалуй, и верно, – подумал Милов. – И не кого-нибудь, а именно меня. Потому что специалисты на Базе сидят не глупые, Клеврец знает, что я полностью пришел в себя, и поэтому необходимо меня схватить – и заставить петь по их нотам. Соображают они и то, что в этих условиях я буду просачиваться поближе к границе. Очень правдоподобная схемочка».
– Что ты? – переспросил он, мысленно выругав себя за то, что отвлекся.
– Я говорю: какой-то свой расчет у них есть. А то бы кинули они вниз связку гранат – и никаких забот. Им же следствие еще вести надо. Не знаю, понял ли ты главное: тут ведь не о деньгах разговор, то есть не об одних деньгах: им нужен большой международный скандал с резонансом по всему миру… Ты все оценивай с этой позиции. Ты знаешь оба варианта?
– Знаю.
– Так вот: и тот, и другой… рассчитаны на скандал. База – это служба…
– Об этом я догадался.
– Но и Орланз – тоже служба, только другая. Конкурент…
– Вот оно как…
– Поэтому если бы они могли замести тебя… Если бы знали, что ты здесь и работаешь…
– Они знают.
– Это плохо. Тем нужнее тебе ускользнуть.
– Но тебя нужно спасти.
– Это сейчас уже под силу только чудотворцу. Ты не чудотворец?
– Боюсь, что нет.
– Вот и не будем зря… Не сомневайся: меня уже все равно нет. Так что рассматривай меня сейчас, как инструмент. Значит, я вылезу. А этот… Наверняка захочет поизмываться. Это же технет… А что до выстрела – ты ведь стрелять будешь из-под крышки, она звук приглушит. Только не давай очереди. Бей одиночными. Стрелять-то умеешь?
Вместо ответа Милов лишь усмехнулся. И сказал:
– Долезешь, значит? Ну, ты силен!
– Должен. Ничего, потом отдохну. На свалке.
Мирон скис на полдороге, и пришлось подлезть под него, усадив, по сути дела, себе на плечи, и поднимать двойной груз – хотя тот, к счастью, оказался не столь тяжелым, каким мог бы быть. «Это уж точно последний подъем в моей жизни», – думал Милов, ожесточенно штурмуя скобу за скобой. Он окончательно лишился сил – но почему-то в тот самый миг, когда они оказались наконец наверху и он принялся толкать спутника по узкому лазу. Перед самым выходом Мирон несколько секунд полежал неподвижно, пытаясь дышать глубоко, собирая последние силы. Потом вытянул руку вперед и отвел ветку, загораживавшую путь. И тотчас же наверху, на бугорке, зазвонил колокольчик – безмятежным, ласковым, рождественским звоном.
… – А ну, лежи тихо!
Было это сказано нагло-безмятежным тоном, каким говорят, когда уверены в собственной безопасности и в том, что противнику деваться некуда. Резидент продолжал ползти. Чтобы встать и пойти, как собирался, он просто не мог уже найти сил. Уже то, что полз, было сверх всякого естества.
– Стой, гнида, сказано! Пристрелю!
Мирон полз.
– Ну, погоди, вонючка…
В поле зрения Милова появились ноги в тяжелых солдатских бутсах. Они прошагали и остановились. Технет еще пытался ползти, но пальцы лишь загребали хвою. Солдатская нога поднялась, замерла, потом с силой обрушилась. От удара технет перевернулся на спину.
– Ну-ка, покажи свою мордашку…
Охранник наклонился над лежавшим. Теперь Милов видел его целиком. Он не забыл отвести предохранитель. На резкий звук выстрела снизу, из глубины колодца отозвалось эхо. Промахнуться тут было трудно. Охранник упал поперек технета.
Милов нагнулся. Глаза резидента были открыты и мертвы. Видимо, его убил удар ногой – ему немного надо было.
Милов благодарно кивнул ему. Огляделся. Водитель оказался прав: больше никого не было видно в окрестности. «Теперь подальше отсюда. Конечно, по правилам надо было бы тела оттащить куда-нибудь. Спрятать, чтобы не сразу нашли, когда придут сменять охранника. Чтобы подумали, что скрывавшийся вылез и пустился наутек, а воин потрюхал вдогонку… Но нет поблизости ни места такого, ни сил не осталось, ни времени. Сейчас каждая секунда должна работать на меня. Исчезнуть. Затаиться. Дотемна. Где-нибудь в чаще. Отдышаться, да и чтобы дурной запах выветрился. Приклеить себе номер, это прежде всего. И как только смеркнется – вперед. Хоть всю ночь пройти, но чтобы к утру оказаться на месте. А его еще отыскать надо… Хотя и демонстрировал Орланз схемку, однако – гладко было на бумаге. Бежать очертя голову тоже нельзя: этот солдат наверняка был не последним в округе.
Ладно, пошли. Еще раз: спасибо, резидент, и прощай. Увижу Лесту – передам от тебя последний привет. Придется ей ждать нового хозяина – если, конечно, оставят ее здесь, если уцелеет во всех предстоящих передрягах. До сих пор ей везло. Вот бы так и продолжалось. И без того судьба ее сложилась – хуже некуда. Но на этой работе белых перчаток не носят. Что же – двинемся туда, где, если все сложится нормально, встретимся с Лестой. В последний, может быть, раз. Прежде всего – разыщем Лесное поселение. И посмотрим, что удастся там сделать.
Где у нас восток? Ага, ясно».
И он двинулся на восток, припадая на все еще болевшую ногу.
Глава десятая
– Восемь-восемь-шесть-сто двадцать пять!
Технет с обычным для любого из них угрюмым выражением неподвижного лица сделал шаг вперед.
– Топор, сучья. Семь-один-три-пятьсот шестнадцать!
Шагнул другой, столь же невозмутимый.
– Собирать, грузить отходы. Два-три-четыре-ноль-восемь-ноль!
Технет, в другом мире отзывавшийся на обращение «Милов», присоединился к вызванным ранее.
– Пила, валка. Три-семь-шестнадцать-двадцать три!..
Разводка на завтрашние работы заканчивалась, похоже, без происшествий. Можно было, пожалуй, расслабиться, но Милов все еще не позволял себе этого – знал по опыту, что опасность возникает в самый, казалось бы, неподходящий миг. Да и не мог он сейчас добиться внутреннего спокойствия: слишком сильным стало ощущение ускользающего времени, вырывавшегося прямо-таки со свистом, как воздух из разгерметизированного космического корабля, чтобы безвозвратно рассеяться в бесконечности. Удивительным казалось, что другие не чувствуют, как почти совсем уже не остается времени для жизни; и хотелось затопать ногами и заорать: «Да быстрее, вы, что вы тянете резину, жизнь ведь уходит!» С трудом великим заставлял себя Милов стоять спокойно, словно в запасе была вечность в степени вечности.
Но вот прозвучала и команда разойтись; Милов сделал несколько шагов в сторону, чтобы видеть сразу всех собравшихся. Никто вроде не проявлял к нему особого интереса – нормальное состояние для технетов, никогда и ничем не интересующихся. Они медленно разбредались по сторонам, чтобы вскоре (Милов успел уже составить представление об их обычном распорядке) погрузиться в спокойную неподвижность, нарушить которую могло бы, наверное, только какое-то сверхчрезвычайное происшествие. Нет, не было никакого повода для беспокойства. И все же Милов ощущал его; снова предчувствие – из тех, что до сих пор обобманывали его очень редко; никогда, по сути дела. Особенно когда он находился (как он сам называл такое состояние) на боевом взводе.