Тело угрозы, стр. 25
– Вот и помните об этом, когда будете говорить.
Минич снова набрал номер.
– Еще разговаривает с кем-то. Вообще-то он не любитель долгих бесед по телефону.
– Значит, есть о чем поговорить.
11
Поговорить Гречину, главному редактору «Вашей газеты», которую принято было считать рупором оппозиции (не очень громким, конечно; чего же вы хотите: такие времена), собственно говоря, не пришлось, потому что на этот раз от него требовалось в основном слушать. И поддакивать.
Прошли, прошли те времена, золотое десятилетие, когда газета публиковала материалы без оглядки на власти, когда можно было спорить, а свою правоту доказывать даже в суде – и не так уж редко дела выигрывать. Об этом можно было лишь вспоминать, вздыхая. А потом настали дни, когда власть явилась перед львами и орлами СМИ с кнутом в одной руке и с пряничком – в другой. Но это не означало, что можно выбрать то или другое. Выбора не давалось никому, кнут означал сегодняшнюю реальность, а пряник, маленький и зачерствевший, – возможную перспективу. Власть объявила новые правила игры: «Кто не согласился, я не виноват». Большинство согласилось, надеясь на то, что долго это не продлится: и Запад надавит, да и свои правдолюбцы не дадут пропасть. Но правдолюбцы снова обосновались на кухнях, на Запад же – после того как кредиты иссякли и все мыслимые уступки получены – всем стало наплевать и растереть.
Однако Гречин, сохраняя ярлык оппозиционности, все же смотрел не только в рот кремлевскому пресс-секретарю, но очень внимательно прислушивался и к тому, что выходило из уст оппозиции. Так что, ответив на звонок, даже встал с дивана, как только уяснил, кто с ним разговаривает.
Глава оппозиции был очень вежлив и доброжелателен. Справился о здоровье самого Гречина и семьи, похвалил газету – сказал, что регулярно читает ее с интересом и, как он выразился, «почти без раздражения». Гречин слушал и благодарил, отлично понимая, что это все – политес, протокольное общение, и не ради этого ему позвонил столь сильный человек, да еще в нерабочее время. Приподнятым тоном выговаривая слова благодарности за высокую оценку, Гречин пытался сообразить, в чем же была ошибка, что сделали не так, какой материал мог вызвать неудовольствие – явно немалое. И никак не мог понять: вроде бы все было в порядке. Впрочем, долго гадать ему не пришлось: политик не любил длинных увертюр. Да и звонил он очень издалека, и приходилось экономить доллары – пока ситуация не прояснится окончательно.
– У вас там работает некто Минич, я не ошибся?
Сукин сын Минич, тут же подумал Гречин. Нет, написать он ничего такого не писал уже давненько, значит – что-то другое себе напозволял: высказал, например, где-нибудь в публичном месте что-нибудь не соответствующее, особенно если был под газом – это он любит. Почему я его до сих пор не выгнал? Давно уже была пора!
– Работает, – отвечал он тем временем. – Вернее, работал.
– Он что же: ушел?
– Н-ну… я как раз завтра собирался…
– Значит, он еще у вас?
– Если подходить формально…
– У вас. А зачем вам его увольнять? По-моему, журналист не из самых плохих, верно?
– Ну, собственно… Да, иногда ему удается. Конечно, если вы так считаете… раз он вас интересует…
– Интересует. Селен Петрович (странным было имя у Гречина, но тут уж ничего не поделаешь), не исключено, что в ближайшем будущем он предложит вам материал об угрожающей Земле космической катастрофе…
– Он у нас не занимается космосом. Это Жихарев скорее.
– Не перебивайте, если вам не трудно. Так вот, ни строчки, ни слова на эту тему – космической катастрофы, несущей угрозу Земле, – у вас появиться не должно. Ни за его подписью, ни за любой другой – хоть самого президента Академии наук. Вы поняли меня?
– Разумеется. Я его с этой темой шугану так, что он никогда…
– А вот этого делать не следует. Наоборот. К его идее отнеситесь положительно. Пусть напишет все, что у него на душе. И сдаст вам. А вы перешлете это мне лично. По «Экспрессу». Новый адрес я вам дам.
– Да конечно же!..
– Попросите его не медлить.
– Непременно.
– Это у меня все. Да, кстати: об этом нашем разговоре – никому ни полслова. И о катастрофе – тоже. Это совершенно закрытая информация, понимаете?
Гречин закивал головой, забыв, что по телефону это не видно; его аппарат был без видеоприставки.
– И еще: если услышите, что кто-то из ваших коллег получил какой-то материал на эту тему, – немедленно сообщите мне.
– В ту же минуту!
– Да, вот еще что: я тут на недельку улетел в Штаты, так что если услышите что-то в мое отсутствие – звоните по моему сотовому. Как вот я сейчас. Он и тут в действии. Вы ведь мой номер не забыли?
– Ну что вы! Как можно…
– Вот и прекрасно. До свидания.
– Счастливо, – пробормотал Гречин, облегченно вздыхая. Положил трубку. Перекрестился: слава Богу, пронесло…
И тут же телефон грянул снова.
– Алло! – рявкнул он, давая выход напряжению. – А, это ты, Минич? Что же это – на ночь глядя: пожар, что ли? Ну давай, раз уж позвонил, что там у тебя?..
12
Оба телефонных разговора имели своих свидетелей. Хотя в каждом случае эти свидетели были другими. Разговор, исходивший от политика-оппозиционера, был зафиксирован тем подразделением СБ, которое некогда называлось ФАПСИ и ведало, как и нынче ведает, как известно, не только всей правительственной связью, но обслуживает и многих видных политических деятелей – обеспечивает защищенность, кроме всего прочего, и их мобильников от вмешательства и прослушивания со стороны кого бы то ни было – кроме себя самого, разумеется. Не то чтобы глава оппозиции не знал об этом; отлично знал, конечно, но (как это обычно бывает с людьми, располагающимися если и не на вершине власти, то по крайней мере в близком соседстве с нею) даже и сейчас был уверен, что его-то прослушивать никто не осмелится. Руководитель этого подразделения кое-чем (и в названной конторе это было известно) был политику обязан, так что работники этой важной службы находились пусть и не в прямой, но все же в зависимости от него; но глава оппозиции не подумал как-то, а может быть – просто успел забыть, что из всего начальства на свете подчиненные больше всего ненавидят свое собственное, непосредственное. Чувство это не всегда выливается в конкретные дела – скорее всего просто потому, что не возникает нужных условий; но уж если возможность украдкой сморкнуться в кофейник начальника создается – будьте уверены, ее не упустят.
В том случае, о котором тут идет речь, офицеру, прослушавшему запись (человеку с большим опытом), что-то в ней не понравилось; сама манера разговора, что ли? Тональность, в которой говорил политик, как-то не соответствовала содержанию. А главное – такой секретной темы офицер не знал, а думал, что все они ему известны. На всякий случай он сверился с перечнем; нет, и в нем о космической катастрофе не было ни слова. А перечень был свежим, только вчера обновленным. Точно так же ничего не было известно о состоявшейся поездке политика в США – а ведь следовало обеспечивать надежность связи с ним во время нахождения главы оппозиционной партии за рубежом, тем более – за океаном.
Хорошо тренированным чутьем офицер уловил: что-то тут было не так, как следовало. И принял решение незамедлительно доложить начальству о происшествии.
Начальник же, выслушав подчиненного, не отмахнулся от доклада, как от чего-то, не имеющего значения, но поблагодарил и запись оставил у себя, чтобы потом прослушать в одиночестве. А прослушав – задумался.
Вообще-то (так рассуждал этот начальник) инициатива с обозначением новой секретной темы могла исходить и от самого президента, и точно так же он мог послать политика в Вашингтон в рамках «тихой дипломатии»; если президент не счел нужным поставить связистов в известность об этом, значит – у него были на то свои основания, и в таком случае самым глупым было бы показать, что тебя что-то заинтересовало: каждый должен знать ровно столько, сколько ему положено, а если ему стало доступно большее – ни в коем случае этого не демонстрировать. Так что наведение справок было делом необходимым, и его никак нельзя было откладывать, напротив – следовало осуществить именно сейчас, когда президента в Москве не было, и потому в его администрации (как и всегда в таких случаях) люди вели себя куда свободнее, чем при нем.