…И всяческая суета, стр. 35
– А отчего нет? – не отказался гость.
– Ну, пойдем в гостиную.
В гостиной, сплошь затянутой ковром, стояла финская стенка (хозяин дома отличался спартанской непритязательностью), несколько глубоких кресел, видом напоминавших рюмки для вареных яиц, низкий обширный стол, на котором возвышалась высокая яркая коробка, заключавшая в себе бутылку; еще были в комнате видеосистема «Шарп», аудиосистема японской фирмы «Сейко» и кабинетный рояль «Стейнвей», на котором супруга хозяина иногда играла. Самого его Бог не сподобил, а дети по отдельности жили.
Собеседники удобно уселись у стола. Хозяин налил.
– Ну, – произнес он, – вечная память!
Немножко закусили тем, что было под рукой.
– И с каждым днем все хуже, – продолжил гость. – Куда уж дальше, если кооперативы начинают покойников воскрешать.
– Ты о чем? А, ну да, слышал.
– Навоскрешали кого попало…
– Повторим? – посоветовался хозяин: все же привычка к коллективному руководству – великая вещь.
– Отчего же, – поддержал гость.
Повторили.
– Ну конечно, – сказал хозяин, прожевывая. – Вот именно: кого попало… Слушай-ка: а если не кого попало?
– В каком смысле?
– Погоди, сейчас додумаю… Ну да. Выходит, они могут кого хочешь воскресить?
– Ну и что?
– А если – его?
– Его… – медленно повторил гость, ощущая, как идея эта, вместе с выпитым, растекается по всему телу и приятно согревает.
– Вот именно. Память – памятью, но если он вдруг появится – ведь признают? Признают!
– Армия, – сказал гость. – И органы. Признают. Наверняка. Они от беспорядка больше всех страдают.
– А если они признают – кто воспротивится?
– Не я, – сказал гость.
– И не я. Значит, так. У военных надо позондировать и в Комитете. Военных возьмешь на себя? Они тебя уважают.
– Договорились. А ты – остальное.
– Принято. Ну – за успех?
– Грех отказаться.
Рюмки нежно прозвенели, соприкоснувшись. Это еще не благовест, конечно, не колокольный перезвон на том, что осталось в столице от былых сорока сороков. А удастся – ох, в какие колокола ударим! Заставим-таки мир задрожать! Нам не привыкать! Будь здоров! И ты будь здоров! И – его здоровье! Его!
А все-таки смирновскую хорошо очищают. Легко идет. Мелкими пташечками.
IX
Недаром говорят, что идеи, которым пора приспела, носятся в воздухе. Иначе как могли бы в один и тот же день три совершенно разные группы людей, не сговариваясь между собой, прийти к одному и тому же выводу? Никак не могли бы. Но пришли же!
Ну, ладно. А чем заняты те, кто ни к каким идеям не приходит? Землянин, например?
Ну, я уж и не знаю, удобно ли… Только если вы настаиваете.
А Землянин проводил тогда капитана Тригорьева и вместо того, чтобы вернуться в лабораторию, где еще завершал свой туалет восстановленный лейтенант Синичкин, поднялся по лестнице и вышел во двор – подышать. Во дворе было тихо и спокойно. И Сеня одиноко стояла в углу, спиной к Землянину. Даже по спине этой чувствовалось, какой одинокой и неприкаянной ощущала себя девушка сейчас. Поэтому Землянин тут же направился к ней. Подошел и положил руку на плечо, как бы приобнял. И Сеня сразу прижалась к нему.
– Ну что ты? – спросил он не сердито, а наоборот, как бы виновато. – Что?
Она всхлипнула.
– Нет, это просто так… Грустно стало. Прости. – Она повернулась к Землянину, стараясь улыбнуться.
– Ну, не надо… – снова затянул он. И вдруг его осенило. – Знаешь что? Не надо плакать. Займемся лучше делом. И знаешь каким? Снимем запись твоей матери. И так все откладываем, откладываем – сколько можно? Согласна?
Теперь ей удалось действительно улыбнуться. Она кивнула.
– Тогда я сразу же, – сказал он. – Сейчас, только возьму технику. А ты вытри глаза. Платок есть? На.
Он вытащил из кармана свежий платочек, повернулся и скрылся в подъезде. Девушка ждала. Вскоре он возвратился с увесистым чемоданом в руке. Кустарной была все-таки его аппаратура; будь она сделана по-современному – весила бы впятеро меньше и места занимала соответственно. Но ничего не поделаешь, работать приходилось с тем, что есть, и возлагать надежды на будущее. Впрочем, пусть и тяжелая, и неуклюжая, техника все же действовала.
– Пошли, – сказал Землянин, покряхтывая немного: все же не первой уже молодости был он. – Может, поймаем машину.
– Помочь тебе?
– Еще чего! – Как-никак он мужчиной был. – Донесу!
Машину пусть и не сразу, но все-таки поймали. Цены теперь настали какие-то несуразные: левак заломил десятку, хотя ехать было, по московским меркам, всего ничего. Раньше Землянин еще крепко подумал бы, но теперь – кооперативщик все-таки! – десятку мог отдать без судорожных размышлений. Водитель рулил и все время недовольно косился на чемодан, который Землянин не пожелал поместить в багажник и держал на коленях. Доехали. Дом был солидным, построенным году в тридцатом – шесть этажей, но без лифта, и наружный тоже почему-то не поставили тогда, когда везде ставили. Пришлось тащить чемодан на четвертый этаж своим ходом и потом переводить дыхание.
Девушка отперла. Квартира оказалась двухкомнатной, небольшой, обставленной небогато, но аккуратно. Землянин опустил чемодан на пол в прихожей, вытер пот. Осмотрелся.
– У тебя приятно… Разуваться нужно?
– Да? Я привыкла… Нет, не надо, пол и так… Выпьешь чаю? Кофе?
– Нет, не люблю спешить. Лучше потом, после работы – чашечку кофе… Где, по-твоему, могут быть самые четкие следы? Где мама находилась больше времени? На кухне, наверное?
– Нет, – сказала Сеня. – Кухней мы не очень увлекались. Вот в этой комнате. Это была ее. Последнее время она лежала тут на тахте. Читала… или просто так лежала. Думала…
Голос ее задрожал.
– Хорошо, я понял, – сказал Землянин. – Ладно, за дело!
Он внес чемодан, раскрыл, принялся устанавливать свои приборы, соединять друг с другом.
– Где у тебя розетка? Ага, спасибо. Включи, пожалуйста. – Он перекинул несколько тумблеров на небольшой панели ящика, который установил на овальном столике в углу – наверное, раньше столик этот играл роль туалетного. Прислушался – приборы едва уловимо гудели. Землянин удовлетворенно кивнул, достал длинный, свернутый в кольцо кабель, снабженный с одного конца штекером, с другого – чем-то вроде воронки, только с закрытым раструбом. – Сеня… Сейчас лучше будет, если ты выйдешь из комнаты – чтобы не наводить помех.
– Мне хочется посмотреть – этого я еще никогда не видела.
– Да? Ну ладно; тогда посиди вон там, в уголке у окна – только не двигайся, спокойно сиди и смотри, раз интересно.
– Мне интересно все, что ты делаешь, – сказала Сеня.
– Спасибо, – поблагодарил он. – Ну, начали.
Выглядело это не очень эффектно и больше всего походило, пожалуй, на работу маляра, красящего стену и все, что вокруг него, неторопливыми, плавными, не размашистыми движениями флейца. Движение за движением, одно параллельно другому и совсем рядом, чтобы не осталось непрокрашенных мест. За полчаса и даже за час такую работу не закончить было.
– А говорить можно? – спросила Сеня.
– Говорить? Можно.
– Это всегда так долго?
– Что ты, здесь хорошая четкость, управимся быстро. Бывает, приходится по нескольку раз… Вот разбогатеем, закажем хороший сканер, он у меня уже в чертежах, все рассчитано… Тогда так ползать не придется. Сиди только да поглядывай, автоматика сама поведет, компьютер…
– Наверное, – сказала Сеня после паузы, – за границей тебе работать было бы легче?
– Наверное, – согласился Землянин. – Если бы я жил за границей. Но я ведь здесь живу.
– Можно уехать. Люди уезжают…
– Да, конечно. Но я здесь привык – за столько лет. – Он улыбнулся, не глядя на нее – работа требовала внимания. – Привычка – вторая натура, как говорят. А у меня, по-моему, даже первая. Первая, первая… – забормотал он себе под нос, протянул, не глядя, руку, что-то переключил, еще раз переключил. Сеня умолкла и уже не заговаривала более, пока Землянин не вздохнул наконец облегченно и не отошел к приборам, потирая спину.