Корабль Иштар, стр. 6
Так и было – как установили боги. И вот бессмертные двойники в теле смертных, любивших друг друга, сражались, ненавидели, а рабы в яме цеплялись за весла и сходили с ума или падали без сознания при виде этого ужаса. А храмовые девушки падали на палубу или бежали, зажав уши, в каюту, чтобы ничего не видеть. И только я не кричала и не бежала – тот, кто однажды видел богов в Ду-аззаге, больше никогда ничего не боится.
И так продолжалось; как долго, я не знаю; в этом месте, кажется, нет времени; здесь нет ни дня, ни ночи, какими мы знали их в Вавилоне.
И снова и снова Зарпанит и Алусар стремились встретиться, и снова и снова Гневная Иштар и Темный Нергал отбрасывали их друг от друга. Много хитростей знает повелитель тьмы, и бесчисленно его оружие. Много искусств у Иштар, и разве не всегда полон ее колчан? Вестник, я не знаю, сколько выдержала эта пара. Но все время пытались они разорвать преграду, влекомые своей любовью. И всегда…
Шарейн продолжала шептать:
– Пламя в них продолжало гореть. Ни Нергал, ни Иштар не могли приглушить его. Их любовь делалась все сильнее. И вот настал день…
Это было в середине схватки. Иштар овладела Зарпанит и стояла там, где начинается гребная яма. Нергал вселился в Алусара и бросил свою темную сеть через яму на сверкавшую молниями богиню.
И тут, сидя скорчившись у входа в каюту, я увидела, как померкло сияние Иштар. Лицо Иштар стало расплываться и блекнуть, и на его месте показалось лицо Зарпанит.
Тьма, окружавшая повелителя мертвых, просветлела, как будто внутри нее вспыхнуло сильное пламя.
И тут Иштар сделала шаг к барьеру, разделявшему палубы, и еще шаг, и еще. Но мне показалось, что не по своей воле она движется. Нет! Она шла спотыкаясь, неохотно, как будто кто-то сильнее ее подталкивал ее вперед. И так же двигался Нергал внутри своей тени навстречу ей.
Они все ближе подходили друг к другу. А сияние Иштар все меркло и меркло. И тьма, окутывавшая Нергала, все светлела и светлела7 И вот медленно, вопреки своей воле, но неумолимо они приближались друг к другу. Я видела, как сквозь маску Нергала просвечивает лицо жреца Алусара.
Медленно, медленно белые ноги Зарпанит несли Иштар к барьеру; и медленно, медленно, как и она, шел ей навстречу Алусар. И они встретились!
Руки их соединились, губы соприкоснулись, и побежденные бог и богиня покинули их.
Они поцеловались и упали. Упали на палубу – мертвые. Мертвые, в объятиях друг друга.
Не победили ни Иштар, ни Нергал! Нет! Победила любовь – любовь мужчины и любовь женщины. Победившее бога и богиню пламя освободилось!
Жрец упал по нашу сторону барьера. Мы не разжимали их объятий. Опустили их в воду вместе, лицом к лицу.
И я побежала навстречу Кланету – чтобы убить его. Но я забыла, что ни Иштар, ни Нергал не победили друг друга. И вот в меня вселилась богиня, а в Кланета – Нергал. И как раньше, они сражались друг с другом. И снова, как и раньше, невидимый барьер был непреодолим, отделяя тех, кто на белой палубе, от тех, кто на черной.
Но я была счастлива, потому что знала – боги забыли о Зарпанит и Алусаре. Для них двоих битва кончилась. Ни Гневная Иштар, ни Нергал больше не думали о своих жрице и жреце – в моем теле и теле Кланета они могли продолжать свою борьбу за обладание кораблем…
И вот мы плывем – и боремся, плывем – и боремся… Как долго, я не знаю. Много, много лет должно было пройти с того времени, как я видела богов в Уруке, но посмотри, я все еще молода, все еще хороша! По крайней мере так говорит мне зеркало, – и она вздохнула.
6. Я НЕ – ЖЕНЩИНА!
Кентон сидел молча, не отвечая. Она молода и хороша – а Урук и Вавилон уже тысячи лет лежат в развалинах!
– Скажи мне, – услышал он ее голос, – по-прежнему ли храм в Уруке славится между народами? А Вавилон по-прежнему ли гордится своим господством?
Он молчал, в нем боролась вера в то, что он в каком-то чужом, незнакомом мире, и здравый смысл.
А Шарейн, с обеспокоенным лицом, смотрела на него все с большим и большим сомнением. Она отскочила от него и стояла дрожа, как гневное лезвие в прекрасных ножнах.
– Ты принес мне послание? – воскликнула она. – Говори – и быстро!
Женщина из мечты, женщина из древнего волшебства, для Шарейн у него был только один ответ – правда.
И Кентон рассказал ей правду, начав с появления каменного блока из Вавилона в его доме он не упускал ни одной подробности, чтобы ей стало понятней. Она слушала, не отрывая от него взгляда, она упивалась его словами – удивления сменялось на ее лице недоверием, а потом гневом, отчаянием.
– Даже место, где находился древний Урук, забыто, – закончил он. – Дом семи богов – теперь груда песка. А Вавилон, великий Вавилон, уже тысячи лет сровнен с землей!
Она вскочила на ноги – вскочила и бросилась на него, глаза ее сверкали, рыже-золотые волосы развевались.
– Лжец! – закричала она. – Лжец! Теперь я знаю – ты посланец Нергала.
В ее руке сверкнул кинжал; он успел перехватить ее руку, боролся с ней, отбросил ее на диван.
Она ослабла, почти потеряла сознание в его руках.
– Урук превратился в пыль! – всхлипывала она. – Храм Иштар – пыль! Вавилон – пустыня! И Саргон Аккадский умер шесть тысяч лет назад, ты говоришь – шесть тысяч лет! – Она задрожала, вырвалась из его объятий. – Но если это так, то кто же я? – шептала она побледневшими губами. – Кто – я? Шесть тысяч лет и больше прошло с моего рождения, а я – жива! Кто же я?
Ее охватил страх, глаза ее потускнели, она ухватилась за подушки. Он склонился к ней, она обняла его белыми руками.
– Я жива? – воскликнула она. – Я – человек? Я – женщина?
Ее мягкие губы умоляюще прижались к его губам, аромат ее волос охватил его. Она держала его, прижалась своим стройным телом в крайнем отчаянии. И он почувствовал, как сильнее бьется его сердце. И между поцелуями она шептала: «Разве я не женщина? Я не живая? Скажи мне, разве я не жива?»
Желание охватило его, он отвечал ей поцелуем на поцелуй и в то же время понимал, что не мгновенная любовь и не страсть бросили ее в его объятия.
За ее ласками стоял ужас. Она боялась – страшилась пропасти глубиной в шесть тысяч лет между ее жизнью и его. Цепляясь за него, она хотела увериться в себе. Она ухватилась за последнее оружие женщины – первичное назначение женщины – уверенность в своей женственности, в том, что ее желают.
Нет, поцелуи, обжигавшие его губы, должны были убедить не его – ее самое.
Но ему было все равно. Она была в его объятиях. Он отвечал поцелуем на поцелуй.
Она оттолкнула его, вскочила на ноги.
– Значит, я женщина? – торжествующе спросила она. – Женщина – и живая?
– Женщина! – хрипло ответил он, все его тело дрожало. – Живая! Господи, да!
Она закрыла глаза; глубоко вздохнула.
– Это правда, – воскликнула она, – и это единственная правда из всего сказанного тобою. Нет, теперь молчи, – остановила она его. – Если я женщина и жива, отсюда следует, что все сказанное тобою – ложь. Я не могу быть живой, если с того момента, как я вступила на этот корабль, прошло шесть тысяч лет и Вавилон превратился в пыль. Ты лживая собака! – закричала она и украшенной кольцами рукой ударила Кентона по губам.
Кольца глубоко врезались. Кентон упал, ошеломленный и болью, и неожиданным изменением положения, а она раскрыла внутреннюю дверь.
– Луарда! Атнал! Все!! – гневно призывала она. – Быстро! Свяжите эту собаку! Свяжите его, но не убивайте!
Из каюты вырвались семь девушек-воинов, в коротких юбках, обнаженных по пояс, в руках они держали легкие копья. Они набросились на него. И в то же время Шарейн вырвала у него из руки меч Набу.
И вот юные ароматные тела окружили его кольцом женской плоти6 мягкой, но неразрывной, как сталь. На голову ему набросили синий плащ, обернули вокруг шеи. Кентон очнулся от оцепенения – очнулся с гневным ревом. Высвободился, сорвал плащ, прыгнул к Шарейн. Но гибкие тела двигались быстрее, девушки заслонили Шарейн от него. Они кололи его копьями, как матадор колет нападающего быка. Назад и назад теснили они его, рвали одежду, там и тут показалась кровь.