Судьба императора Николая II после отречения, стр. 137
В этих словах много рисовки, но Троцкий правильно улавливал воздействие своей фигуры на разжигание в стране антисемитских настроений, хотя сам он и любил называть себя не евреем, а интернационалистом, да еще таким, у которого национальный момент вызывает «брезгливость и даже нравственную тошноту». И.М. Чериковер запечатлел эту роль Председателя Реввоенсовета следующим образом: «Исключительно опасным возбудителем была при этом личность Троцкого. Почти в каждом погроме повторялось одно и то же: «Это вам за Троцкого». Троцкий персонифицировал собой всю Советскую власть; никаких других большевистских имен для Добровольческой армии не существовало. Почти нет ни одного антисемитского воззвания, ни одной статьи, где не повторялось бы это имя» (Шехтман И.Б. Указ. соч., с. 15—16).
Любому вдумчивому человеку должно быть ясно, что еврейская национальность многих представителей большевистской гвардии не могла не накладывать определенный отпечаток на их настроения, взгляды и политические действия, тем более что занимали они зачастую именно «командные посты». Многое объясняют слова Мельгунова: «Бесправный, сделавшийся привилегированным, всегда мстит, подчас даже бессознательно, за прошлые унижения». После них понятнее становится, скажем, заявление председателя Кунгурской ЧК Гольдина: «...Для расстрела нам не нужно ни доказательств, ни допросов, ни подозрений. Мы находим нужным и расстреливаем, вот и все!» (Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918—1923. Нью-Йорк, 1989, с. 179).
Да, Мельгунов, безусловно, прав, когда пишет о важности «определения состава так называемой революционной демократии», особенно учитывая то обстоятельство, что многие из ее числа оказывались людьми, «не только не думавшими об общих интересах России, но и прямо враждебными ей...» Надо только подходить к исследованию этой «скользкой» проблемы чрезвычайно ответственно и взвешенно, не нагнетая излишние эмоции, но и не впадая в «чрезмерную щепетильность», которой страдала русская интеллигенция в дореволюционные времена, когда, по словам историка, «из деликатности и такта» о «еврее ничего нелестного нельзя было сказать» (как, впрочем, и сегодня, хотя и по несколько другим причинам).
В статье Мельгунов выражает резонное удивление в связи с очевидной склонностью подавляющей части еврейских публицистов «преуменьшать роль еврейских элементов в большевицкой работе» и обходить благосклонным молчанием действия самих большевиков, в том числе стихийно вспыхивавшие при их власти еврейские погромы. В этой связи понятно недоумение автора тем, что подготовители издания о погромах на Украине, получившего «поистине интернациональную» базу, не употребили 1/1000 доли своей энергии для «характеристики большевицкого террора, террора системы, а не стихии», «явления более ужасного, чем стихийное движение, рождавшееся на почве невежества и тьмы...»
А ларчик открывался просто. Заинтересованные в подобном издании международные еврейские круги весьма дружелюбно относились в то время к советской власти и находили со стороны ее представителей всемерную поддержку в сборе и издании материалов о погромах на Украине. Тем самым большевики убивали сразу «двух зайцев»: выставляли в черном свете своих бывших противников и представали в глазах западного общественного мнения в образе гуманных борцов с проявлениями национализма. Показательно, что в конце 20 х годов литература об антисемитизме, весьма схожая по своим оценкам с зарубежными изданиями, очень активно печаталась в СССР (авторами брошюр на эту тему выступили тогда, например, А.В. Луначарский, Ю. Ларин, С.Г. Лозинский, Л. Лядов, Н.А. Семашко и другие видные большевики).
В 1990 г. в еженедельнике «За рубежом» (№ 28, с 16—19) были опубликованы главы из книги французского журналиста Б. Лекаша «Когда Израиль умирает...», написанной им при активном содействии советских властей и изданной в СССР в 1928 г. в издательстве «Прибой». Можно только приветствовать ознакомление читателей с давно забытой книгой. Но не слишком ли броско было давать к этим главам заголовок «За двадцать лет до Освенцима» и утверждать, что «если бы люди извлекли уроки из того, что произошло в 1918—1920 гг. на Украине, в Белоруссии, на юге России, то, возможно, не было бы Освенцима, Майданека, Бабьего Яра». Неужели автору этих строк не ясна существенная разница между погромными эксцессами периода гражданской войны и целенаправленной политикой уничтожения евреев, проводившейся фашистами? Не слышится ли здесь отголосок нарочитых стремлений уличить русский, украинский и белорусский народы в склонности к шовинизму фашистского образца? Да и приводимая автором предисловия к публикации Ю. Поляковым цифра жертв еврейских погромов на Украине – около 300 тыс. человек – не может не представляться явно завышенной. Достаточно сослаться хотя бы на книгу С. Гусева-Оренбургского. На основании анализа огромного массива документов он исчисляет четко установленную цифру погромных жертв на Украине в 35 тыс. человек, но добавляет, что общее число погибших (включая неучтенные жертвы) достигает 100 тыс. человек (Указ. соч., с. 14). Близкие к этим цифрам данные приводит и Шехтман (Указ. соч., с. 25—26).
Учащающиеся ныне попытки запугать население страны, а впридачу и общественное мнение Запада наступлением новой волны антисемитизма свидетельствует о том, что это кому-то очень и очень выгодно. Однако воздвигается такое химерическое здание на зыбком песке. И нам сегодня впору еще раз повторить слова историка Мельгунова: «Призраков прошлого, пугающих боязливых, мы не боимся. Не должны их бояться и евреи, те из них, которые ощущают себя русскими гражданами, как французы, немцы, итальянцы, живущие в Швейцарии, прежде всего ощущают себя швейцарцами».
ФОТО
