Утро Судного Дня, стр. 71
Глава двадцать первая
Вечер в кругу семьи
Они сидели втроем в дедовых палатах и мирно беседовали. Вернее, беседовали дед с внуком, а Даша тихонько сидела на диванчике, поджав ноги. Она так и не привыкла к современной мебели.
– Чудесно поет твоя жена, – сказал дед. – Надо ее записать и пустить по гало. Это будет фурор. Поверь мне. Я в этом разбираюсь.
– Ты во всем разбираешься, дед, – с легким раздражением произнес Артём. – Мне не нравится эта идея.
Даша смотрела на них с удовольствием. Они оба были настоящие, дед и внук. Такие разные внешне – и такие похожие внутри. И оба светились.
Даша переменила позу, потянулась, вытянула ногу, растопырила пальчики…
Дед и внук посмотрели на нее одинаковыми взглядами. В этих взглядах было мужское желание и восхищение… У деда – больше желания. У внука – восхищения. Но от его взгляда у Даши сладко заныло внизу живота.
– Что такое – гало? – спросила Даша.
Дед успел первым. Он всегда успевал первым, если это касалось разговора.
– Гало – это великая сила, повелевающая желаниями и чувствами людей! – с пафосом произнес он. Но глаза его при этом косили на Дашину голую ножку. – Ты говоришь с миллионами. И они отвечают тебе, если ты умеешь их слышать.
– А я умею? – спросила Даша.
– Научишься!
– Дед, не дури ей голову! – вмешался Артём. – Гало – это просто объемная картинка, размноженная на много-много экранов. С технической точки зрения…
– Ага! С технической стороны флейта – это палка с дырками! – перебил его дед. – Ты слышал, как Даша играет на флейте?
– Слышал. Замечательно играет. Ну и что? Она взяла ее в руки три дня назад. Да ее никто слушать не будет! А профессионалы просто зашугают. Это же клан, дед! Туда не пускают чужих!
– Я им зашугаю! – Грива-самый-старший грозно нахмурил брови. – Да как только они узнают, что это моя невестка, они ее в елее утопят!
– Этого еще не хватало! Дед! Зачем это нам? Мне и ей?
– Дурак! – сказал действительный тайный советник. – Ты не знаешь, что такое слава. А я знаю. Если она станет великой певицей, а она ею станет, ты уж мне поверь, ее твои аладдиновские дружки пальцем тронуть не посмеют. Да их народ на части порвет.
– Господи! – пробормотал Грива. – Почти премьер-министр – и романтический идеалист.
– Ты у нас реалист! – рявкнул дед. – Знаешь, что Государь про тебя сказал?
– Ну? – Грива даже привстал.
– Он сказал: «У твоего внука, Андрей Алексеич, глаза святого и руки убийцы. Я думаю: уж не карающая ли Десница Господа явилась к нам в облике твоего внука?»
Дед фыркнул.
– Уж не знаю, что ты там наплел… Виноват, наговорил Государю, но уж точно не о законах физики вы беседовали.
– Почему ты мне раньше это не сказал о словах Государя? – воскликнул Артём.
– Потому! – Грива-самый-старший нахмурил брови. – Вот что, «карающая десница», завтра я вызову сюда съемочную бригаду с первого канала. И Даша споет. И завтра же ее покажут по росгало. В новостях. В самое лучшее время. И я тебе чем угодно клянусь: наш народ ее примет! Да он в нее влюбится с первого взгляда. Дашенька, ты согласна?
Даша посмотрела на Артёма.
Тот молчал. И не подал ей никакого знака: предоставил решать самой.
Артём чувствовал: дед прав. Даша действительно произведет фурор. Но Артёму было страшно. Ему казалось: сейчас не время для всего этого. Сейчас, когда планета – на грани мировой войны. А народ… Чихать хотел Червь-Дракон, господин Ю на мнение народа. Даже своего собственного, не то что – мировой общественности.
«Он чего-то боится, – подумала Даша. – Но не знает – чего… или – кого?»
Даша перевела взгляд с Артёма на деда. Глаза деда горели. Он больше не испытывал желания, глядя на Дашу. Он был уже в «завтра». Он был – как юный охотник, чье копье сейчас воткнется в полосатый бок зебры. Он – весь в этом броске, в этом копье. Зебра еще бежит, но для охотника она уже мертва. Она уже с гордостью брошена к ногам женщин…
– Я согласна, – сказала Даша.
Глава двадцать вторая
«Те, кого завтра сметут…»
– Мне нужна не просто хорошая песня, а очень хорошая песня… – вещал дед. – Конечно, новая, зачем нам чужие объедки?.. Слушай, ты министр – или кто?.. Ну так распорядись!.. Через три часа!.. Да потому что в четыре у меня – запись… Что значит, не успеет? Мой исполнитель – успеет… Это мои проблемы. А твои – чтоб песня была. Ты меня понял, Василий? Найди, отними, любые поощрения! Кормим, понимаешь, целую свору дармоедов! А когда нужна одна-единственная песня… Даже слушать не хочу! Это у вас так не делается, а у нас – делается! Всё, Василий. Срок я назвал. Чтоб была. Ты меня знаешь!
Дед отключился, почесал за ухом, там, где был вживлен микрофон.
– Министр культуры, – сказал он. – Дурак полный. Но – исполнительный. Как раз такой, какой и нужен, чтобы управлять культурной шатией.
– Управлять? – Я скептически поднял бровь. – Разве творчеством можно управлять?
– Нельзя, – неожиданно легко согласился дед. – Но можно создавать видимость. Однако песню он нам найдет. Он сам – из музыкантов. Плохонький, но – с чутьем. Это, кстати, и есть управление творчеством, Тёмка. Маленьких, но не амбициозных – в администрацию. Чтобы холили и лелеяли больших.
– «А судьи – кто?» – осведомился я.
– А судья у нас один, – строго сказал дед, поднимая палец.
Я подумал, что он скажет: «Государь». Но дед сказал:
– …Народ! Народ рассудит!
Я засмеялся:
– Уже рассудил. «Хлеба и зрелищ!»
– Что б ты понимал, – буркнул дед. – Оценки твои: трояк – по музыке, трояк – по стихосложению… Камергер, называется!
Нет, ну надо же! Я сам не помню, что у меня там было – по культурным курсам. А дед не забыл.
– Так то когда было, – сказал я. И похвастался: – А я, между прочим, этой ночью стих сочинил! Кажется, неплохой.
– Стих? Ты? – удивился дед. – Ну-ка воспроизведи.
– Что, вот так прямо сейчас? – Я даже растерялся.
– А тебе что, аудитория нужна? – осведомился дед.
– Ну, я так не могу… – пробормотал я. – Давай я лучше запишу, а ты сам прочитаешь, а?
– Артём, прекрати кокетничать! – сурово сказал дед. – Читай! Или – забыл?
– Нет, не забыл.
Нет, ну вот что за человек мой дед. Я разозлился… Потом мысленно произнес первые строчки – и как-то сразу успокоился.
– Ворох потерянных душ Гонит по улице ветер…
На деда я не смотрел. Я смотрел в высокое дворцовое окно, за которым плескались на ветру уже начавшие желтеть листья.
Это странно звучало сейчас, солнечным утром, но я продолжал:
И замолчал.
Почувствовал, как все изменилось. Словно тень легла на всё.
Дед тоже молчал некоторое время. Потом подошел, положил руку на плечо:
– Страшно, Тёмка, – сказал он незнакомым, каким-то «надорванным» голосом. – Мне тоже страшно. Но мы выдюжим, правда?
Я не ответил.
Мы еще немного помолчали, потом дед сказал, уже обычным голосом.
– Хорошие стихи. Молодец. А я думал: тебе не дано.
– Правильно думал, – кивнул я. И честно признался: – Они во сне сочинились. Я проснулся, а они – у меня в голове. Чудно, да?
Ответить дед не успел. Позвонил министр культуры. Он «нашел» песню.
– Сейчас композитора привезут, – сообщил мне дед. – Минут через двадцать. Вертушка уже в воздухе. Сходи, приведи Дашу.
И тут мне пришел вызов. В лице одного из дедовых секретарей, принесших мне пластинку видеофона.
Это был Ванька. Вернее, их высокоблагородие подполковник Иван Николаевич Сучков.
Я обрадовался.
– Здорово, Ванька! Чего не звонил?
– А откуда бы мне знать, что ты вернулся? – проворчал Сучков.
– Так тебе Буркин не говорил ничего? – удивился я.
– Нет.
Ну и дела.
– Тогда как ты узнал…
– Узнал вот, – отрезал Иван. – Бери вертуху – и стрижом ко мне!
– Погоди, Ванька, не так все просто. Что случилось?
– Случилось. Может, прислать за тобой, ты где?
– В Петро… – начал я и остановился.
Если Ванька не знал, что я прилетел, и не знает, где я сейчас нахожусь, то каким образом мне прошел вызов?
Я еще раз всмотрелся в лицо человека на экранчике видеофона. Это несомненно был Ванька Сучков. Но мне ли не знать, как просто подделать образ.
– Ванька, помнишь, как звали ту девчонку, которую ты у меня отбил на втором курсе? На новогоднем балу? – спросил я.
– Ту маленькую беленькую? – Ванька озадаченно поглядел на меня. – Нет, не помню. А зачем тебе… – И вдруг сообразил: – Я это, я. Это вызов по розыскной линии. Сигнал пришел, а точка связи почему-то не высветилась.
Правильно не высветилась. Странно, что нас вообще соединили.
Сучков неверно истолковал мое молчание:
– Спроси еще что-нибудь! Только быстрее!
– Позже, – отрезал я. И отключился.
– Дед, на меня Сучков вышел, – сказал я. – Хочет, чтобы я немедленно летел к нему. Что-то случилось.
– Никуда не полетишь! – мгновенно отреагировал дед.
– Но…
– Никаких «но»!
– Дед, Даша прекрасно отснимется и без меня!
– Дурак! – рявкнул дед сердито. – Соображаловку включи! Никуда ты из дворца не полетишь. Прихлопнут, как муху! Если у Сучкова твоего – что-то важное, сейчас его сюда привезут. Заодно проверят, что там с ним стряслось. А ты иди за Дашей. Времени мало. Сейчас композитора доставят.
Композитор мне не понравился. Длинноволосый, длинноносый, неопрятный… Зато при галстуке с усеянной бриллиантами «скрепкой». Меня он вообще в упор не увидел, Дашу мазнул равнодушным взглядом, зато перед дедом буквально изогнулся. Скрипичным ключом. И залебезил: «Ах, Ваше сиятельство, Ваше сиятельство…»
– Цыть, – сказал ему дед. – Рояль – там.
Рояль оказался не нужен. Маэстро выудил из кармана блочок размером с патрон для ручной плазменной пушки, и блочок тут же воспроизвел искомую песню. Песня была глупая, но очень красивая. На мой взгляд. А голосок у той, что ее пела, был довольно знакомый.
На деда, впрочем, композиция впечатления не произвела. На Дашу – тоже.
Маэстро это понял и обиделся.
– Заказ для самой… (Тут я вспомнил, чей это голосок.) – Двенадцать тысяч рублей предоплаты. Лично по просьбе господина министра вам отдаю! Безусловный хит, будьте уверены!
– А что слова такие глупые? – спросил дед.
– Слова – не мои! – тут же отреагировал композитор.
– Да и музыка не твоя, – сказал дед.
Маэстро смешался. Кажется, он не ожидал от деда такой музыкальной эрудиции.
– Дашенька, тебе понравилось? – спросил дед.
Даша сдвинула бровки… И вдруг очень чисто и звонко пропела несколько тактов из только что сыгранного опуса… Оказавшегося этакой вариацией на тему «На заре ты ее не буди». Да такой ловкой, что простому вояке вроде меня нипочем бы не догадаться.
– Надо бы тебя, братец, наказать, – задумчиво произнес дед. – За нарушение авторских прав…
– Так это же народная музыка! – воскликнул маэстро.
– Да ну? – Дед усмехнулся. – А по-моему, это господина Варламова романс.
– Так он же давно умер! – заспорил маэстро: – Тогда еще авторских прав не было! Значит – народное!
– Именно народное! – строго сказал дед. – Стало быть, достояние России, часть национальной культуры, которую ты, – указующий перст деда нацелился в бриллиантовую заколку маэстро, – исказил и присвоил в корыстных целях. В чем и признался! – с удовлетворением завершил дед.
Маэстро побледнел и затрясся.
– Однако я тебя прощаю, – милостиво произнес дед. – За то, что идею подал. Ни к чему нам эти глупые хиты, когда есть богатейшее культурное наследие. И сейчас мы в это наследие погрузимся и подыщем что-нибудь для Дашеньки. А ты… – взгляд деда снова обратился на композитора и посуровел.
– …А у меня всё наследие тут, – маэстро сунул деду под нос свой музыкальный пенал. – Богатейшая база, Ваше сиятельство! Чем только смогу…
Тут в комнату вошел давешний секретарь и что-то негромко сообщил деду.
– Артём, – сказал дед. – Доставили однокашников твоих. Иди, общайся.