Слепой Орфей, стр. 40
Глава вторая
Лучина погасла. Но ведуну свет – без надобности. На то он и ведун. Да…
После первого испытания Дедко его долго не мучил. А к зиме (хорошая была зима, сытная) одежку подарил меховую, в какой и мороз – не мороз. Ходил с Мальцом по лесу, глядеть его учил. Не по-людски, по-ведьмачьи. Научил немного. Потом весна пришла. А с весной народишко к колдуну потянулся. Всякий. И черный, и белый. Даже княжий муж однажды заявился. Здоровенный, усищи до груди, весь в блестящем железе. Только Дедко над ним посмеялся. Зачем, сказал, перед избой моей бронь натянул? Боишься?
Малец думал: вой осерчает да и зарубит Дедку. А княжий муж, наоборот, побледнел, пробормотал что-то невнятное. Малец не понял, а колдун понял, построжел и выставил ученика за дверь. Хотелось Мальцу подслушать, да не рискнул.
Ушли они. Ушли вдвоем, а вернулся Дедко один. Вернулся, упал на лавку и проспал три дня. Малец же эти три дня роскошествовал. Ничего не делал, только ел вкусно из Дедкиных запасов. Через три дня колдун проснулся и отходил Мальца березовыми прутьями. За лень, сказал.
До самой осени Мальцу хорошо жилось. Каждый день мясо ел. Хоть Дедко и не охотился. Верней, охотился, но по-своему, по-ведьмачьи. Выйдет на полянку, позовет, рта не раскрывая, глядь – косой скачет. Подбежит, присядет, Колдун его по головке погладит, в длинное ухо шепнет, а зайчишка – хлоп! – и помер. Или, бывает, выйдут утром из избенки – а на пороге парной кабаний окорок.
Малец думал поначалу – люди приносят, да пару раз углядел след медвежий. Подивился. Сам-то колдун мяса почти не ел, но ученика кормил хорошо.
Так и жили. Дедко учил. Малец учился. Не то чтобы в охотку, да приходилось. Ну и сердце грело: такой могучий, такой страшный человечище, колдун… А Мальцу – Дедко.
А потом пришла и прошла осень.
По первому снежку Дедко привел Мальца в охотницкую избу. Старую-престарую, но крепкую. Дух внутри стоял нежилой, сырой и холодный.
Дедко запалил жирную сальную свечу.
– Оглядись! – велел.
Малец послушно осмотрелся, стараясь, чтоб – по-ведьмачьи. Ничего не разглядел, но струхнул. И не зря. Дедко полез в ларь, выволок железную штуку на цепи. Бурую от ржавчины. Тяжелую, топор выковать хватит. А ежели с цепью – два топора. Грохнул на лавку. У штуки две дуги стальные. Как жабья пасть. С дыркой посредине. Дедко взял Мальца за мизинец левый, покрутил, прикинул что-то, кулак Мальцу сжал, а мизинец оттопырил. Затем поднатужился, растянул дуги.
– Клади перст!
Малец замотал головой:
– Откусит!
– В дырку клади, живо! – рявкнул, осерчав, Дедко. Страшный, страшный…
Перепуганный Малец тут же сунул в ложбину мизинец.
Дедко медленно опустил дуги. Палец зажало. Больно, но терпеть можно.
– Жди,– велел колдун.– Вытащить и не пробуй, уразумел?
Малец кивнул, и Дедко ушел.
Вернулся не вскорости. Малец маялся. Ущемленный палец разболелся, распух. Да и холодно. Дедко даже обуться не дал. «Первый снежок надоть босой ногой трогать». Сам-то в валенках!
Когда Дедко вернулся, Малец вмиг позабыл и о пальце, и о холоде. Дедко привел серого. Матерого, но тощего-тощего. Привел, посадил посередь избы. Волк сидел понурившись. Пахло от него скверно.
Дед еще порылся в норе, вытянул собачий ошейник с цепью, надел на серого. Конец цепи примотал просмоленной веревкой к высокой скобе в противоположной стене, схватил волчину за ухо, как зайцев брал, пошептал. Только серый не помер, а, наоборот, оживился, попятился от колдуна, поджав мокрый хвост. Шерсть на загривке – дыбом.
Подмигнув Мальцу, Дедко приладил под смоленой веревкой длинную лучину. Зажег щепкой. Волк скульнул. Дедко вынул из-за пазухи ножик с белой костяной ручкой, положил на стол:
– Тебе. Да поспеши. Как огонь до веревки дойдет – перегорит враз. А серый – голодный.
Малец непонимающе поглядел на колдуна.
Дедко усмехнулся, потрогал заскорузлым перстом ножик, потом распухший зажатый палец, показал на волчару.
– Он,– сказал,– сперва живот тебе вспорет, кишки жрать начнет, очень кишки любит…
Малец с ужасом поглядел на притихшего волка.
Дедко, словно сжалившись, потрепал мальчика по голове.
– Ведун даром ничё не берет,– сказал.– За все мукой платит. Хочешь стать ведуном?
Малец отчаянно замотал головой: не хочу!
– Тады он тя сожрет,– кивнул на серого, еще раз потрепал спутанные вихры и ушел.
Как только дверь затворилась, волк прыгнул.
Натянувшаяся цепь отбросила зверя назад. Этого оказалось довольно. Серый второй раз прыгать не стал. Умный. Уставясь на Мальца горящими глазами, волчара на брюхе пополз к мальчику. Не достал, опять цепь не пустила.
Малец закричал на серого, но тот не больно испугался. Ох беда! Лучина длинная, в две пяди, толстая. Кинуть бы в нее чем, огонь сбить… Нечем. Обувки нету. Ножиком? А ну как промахнешься? А если этого – ножиком?
Волчара оскалился, слюну пускал. Зубищи-то какие! Сожрет. Как есть сожрет! Малец поглядел на зажатый ноющий палец, слезы навернулись на глаза. А ножик-то совсем маленький. Хоть бы топор дал, проклятый! Малец покосился на зверя. С топором он бы, может, и железку разогнул, и этого… Покосился на волка – тот ждал. Заклясть бы его, как Дедко. Ведун!
Малец заругался, закричал на серого, да что толку!
Лучина горела.
Малец взял ножик, провел по пальцу. Кожа разошлась, и разрез тут же наполнился кровью. Вроде терпеть можно. Малец резанул сильнее – и вскрикнул. Нож чиркнул по кости. Больно! Кровь пошла, закапала на пол. Волчина потянулся вперед, заскулил совсем по-собачьи. Учуял…
Рана разошлась, но косточки не видать. Из-за крови. Малец поглядел на ножик, на красные капельки на лезвии, попробовал резнуть кость – не вытерпел. Очень больно! Слезы текли по щекам, но Малец не плакал. Смотрел, как ползет огонь по лучине. Левая рука онемела.
«Вся кровь вытечет, и я умру,– подумал малец.– Пусть тогда жрет!»
А если не умрет, только ослабеет? Малец вспомнил, что колдун сказал про волка, и задрожал от страха. Схватил нож, замахнулся и ударил изо всех сил, взвизгнул от боли – попал! Повезло. Мог бы и в руку воткнуть, и в другой палец. Но попал точно в тот. Нож воткнулся в кость, почти перерубил ее, застрял. Вслед за болью накатила слабость, тошнота. Колени согнулись, Малец навалился на стол, сползая на пол… Волк подался вперед, струной натянув цепь…
Новая боль резанула палец раньше, чем Малец обеспамятел окончательно. Нож выпал, стукнув рукояткой. Слезящимися глазами мальчик посмотрел на лучину. На волка он старался не смотреть, но все равно чуял вонь хищника. Внезапно что-то произошло в брошенном доме. И в самом Мальце. Смрадное дыхание зверя стало почти нестерпимым. Жаркая пасть приблизилась, увеличилась… но уже не пугала. Малец почуял запах собственной крови, запах ржавого железа, мокрого старого дерева, запах дыма от горящей лучины. А потом все еще раз перевернулось, и Малец увидел себя глазами серого. Понял: серый любит его. Понял, как дурманит запах крови, как сладко ощущать движение в горле теплого сладкого мяса…
Длилось какой-то миг, а потом Малец снова стал человеком и еще понял: волком он не будет никогда. Но что-то от волка в нем осталось. Поэтому он твердой рукой взял нож и с силой провел лезвием по окровавленной косточке. Звук был ужасен. Хуже боли. Боль как бы притупилась. Но ни звук, ни боль не останавливали. Малец резал, и боль смирялась. Может, еще и от холода. Рука совсем онемела…
Сколь все длилось?
…Лучина почти догорела до веревки, когда ножик рассек последний лоскут и Малец освободился. Поглядел на красную лужицу на столе, на кусок своего пальца, зачем-то обтер о штанину нож, задумался. Что дальше-то делать? Сообразил и, обходя серого, двинул к двери и вышел в морозную ночь. Свежий снег хрустнул под босыми ногами. Теплые капли крови пробивали его насквозь.
Сбоку возник Дедко. (Выходит, ждал?) Взял Мальцеву шуйцу, пошептал, останавливая кровь, замотал чистой холстиной, присел, обул Мальца в валенки и повел домой. Вслед им из избы полетел жалобный волчий вой.