Право на месть, стр. 58
Гужму следовало спрятать. Но выбор мест, куда можно было сунуть бывшего наркомана, у Ласковина был, мягко говоря, ограничен. На Блюхера – нельзя. Две змеи в одной норе – это много. Отвезти на родительскую дачу? Можно, но Ласковин не был там уже года два. И ключей у него тоже не было.
«Может, арендовать гараж у „тобольцев"?» – наполовину в шутку, наполовину всерьез размышлял Андрей.
Чего-чего, а «емкостей» для хранения заложников у гришавинских хватало, можно не сомневаться.
Выход нашелся.
– Жри,– приказал Ласковин, протягивая пленнику две таблетки.
Тот попытался схитрить, опыт «дурки» у «потомственного мага» был приличный. Но Ласковин тоже был не дурак: приказал Гужме открыть вонючий рот, обнаружил «тайник» и пригрозил вколоть внутривенно. Угроза сработала мощно. Должно быть, кто-то заложил в бывшего наркомана панический страх перед шприцом. Ни шприца, ни препарата для инъекции у Ласковина не было, но «потомственный маг» проверить не рискнул, проглотил обе таблетки мигом. Спустя полчаса Гужма спал сном, хоть и не младенческим, но крепким.
Ласковин рискнул оставить его в машине, вышел, купил «Рекламу-шанс» и уже через полчаса договорился с агентом о съеме однокомнатной квартиры неподалеку от его собственной, тоже на Блюхера. Правда, за неделю аренды агент заломил сто тридцать долларов, но зато – никаких актов и никаких документов.
Еще через полчаса Ласковин получил ключи и адрес в обмен на указанную сумму.
Агент, из молодых да ранних, предупредил, что договор можно продлить, причем на более льготных условиях, но по истечении срока Ласковин должен выместись без всяких, иначе будет совсем плохо.
Андрей удивился, что ни слова не было сказано о «порядке», но, переступив порог арендованных апартаментов, понял: ухудшить интерьер может разве что пожар. Однако Гужме к подобной обстановке не привыкать, а Андрей задерживаться здесь дольше, чем необходимо, не собирался.
Растолкав «потомственного мага», Ласковин привел его в новое жилище, пристегнул купленными по дороге наручниками к батарее, поставил рядом банку с водой и найденную на кухне кастрюлю с крышкой, выглядевшую так, словно ее уже не раз использовали в качестве ночного горшка.
Предоставленный самому себе, Гужма немедленно уснул.
Ласковин решил, что самое время проведать вторую заложницу, благо ехать недалеко.
Глава двенадцатая
режде чем открыть дверь, Ласковин прислушался. Внутри было тихо. «Будем надеяться, что она еще спит»,– подумал он.
Однако Галя не спала. И вид у нее был просто кошмарный.
Ласковин прикинул, что она провела на привязи больше полусуток. Пожалуй, это слишком жестоко даже для приспешницы сатаниста.
Стараясь не смотреть на ее распухшее лицо, Ласковин разомкнул цепь.
– Где ванная, ты знаешь,– сказал он. Пленницу не пришлось упрашивать дважды.
– Дверь не закрывать! – крикнул он.
Кто знает, что придет бабе в голову? У него ведь там бритвенные лезвия, стекло. Чиркнет по венам – и возись потом с телом. Кроме того, покойницы, как известно, не разговаривают.
Журчание в унитазе сменилось шумом душа. Ласковин одобрительно хмыкнул: он не любил нечистоплотных.
В холодильнике нашлась кое-какая еда. Андрей вскипятил воду, заварил чай, размешал в кипятке ароматный хорватский супчик.
Женщина все еще мылась. Ласковин забеспокоился, заглянул в ванну. Сквозь полиэтиленовую занавеску был виден силуэт стоявшей под душем Гали.
– Поживей,– велел Ласковин и ушел на кухню. Шум душа тут же стих.
– Зеленое полотенце! – крикнул Андрей.
Не хватало еще, чтобы эта дрянь вытиралась тем же полотенцем, что и Наташа.
Ласковин открыл балконную дверь – воздух в комнате был тяжелый, затхлый. Но и на улице он был не лучше. Смог. Серость накрапывающего дождя. Впору электричество зажигать.
Шлепанье влажных ступней.
Ласковин обернулся. Оглядел свою пленницу. Чуть получше. Хотя лицо кошмарно распухло, но фигурка – вполне аппетитная.
Ласковин вспомнил, как эта женщина склеила Федю, а потом попыталась соблазнить Юрку. Пожалуй, возьмись она за него, Андрей не стал бы отказываться. Правда, и потакать ей тоже не стал бы. Что там ребята говорили насчет колдовства? Колдуньи – можно сказать, его профиль. Ласковин усмехнулся. Он ухитрился забыть, что испытал, проснувшись после той ночи у Антонины.
Взгляд его прищуренных глаз еще раз прошелся по телу Гали, и женщине показалось, что он видит ее кожу сквозь влажную одежду. Какой страшный! Галя съежилась. Сжала коленки. Если он попытается ее изнасиловать – она выбросится из окна! Нет. Не сможет. Он раздавит ее своей волей.
Гале Ласковин казался отлитым из раскаленного металла. Он горел! Если он прикоснется к ней с вожделением, кожа ее лопнет, как если бы это был раскаленный добела железный прут.
Ей хотелось бежать без оглядки, но она не смела даже попятиться. Еще немного, и зубы опять начнут выбивать дробь.
Ласковин видел, что женщина боится, и это ему нравилось. Когда придет время, достаточно будет лишь прикрикнуть, и она сделает все, что скажет Ласковин. Да, это хорошо, потому что не может же он обрабатывать женщину так, как засранца Гужму.
– На кухне – еда,– сказал он.– У тебя пять минут.
Женщина тут же исчезла.
Ласковин вздохнул.
Вчера у него был неприятный разговор с Наташей.
Нет, они не ссорились.
«Ты изменился,– сказала ему Наташа.– К худшему. Никого не любишь».
«Люблю,– возразил Андрей.– Тебя!»
«Пока – да,– согласилась Наташа.– Пока…»
Им было плохо друг без друга.
И вместе – тоже плохо. Что-то происходило между ними, копилось, как талая вода в засорившемся колодце.
Галя вошла в комнату. Ласковин спиной ощутил ее присутствие. Должно быть, пять минут уже истекли. Что ж, надо приковать ее на старое место и отправляться. Время, время!
Ласковин повернулся. По лицу женщины трудно было что-то определить, слишком асимметрично оно стало, но нюх подсказывал Ласковину: пленница что-то задумала. Колдовство? Что ж, придется последить за своими чувствами и прочим. Теперь Ласковин в общем представлял, как это делается и чем пахнет.
– Поела?
Робкий кивок.
– Сядь,– Ласковин указал на пенопленовый коврик.
Галя присела, придерживая рукой юбку, чтобы прикрывала хотя бы верхнюю часть бедер.
Страх прыгал в ее правом, незаплывшем глазу. И что-то еще. Кроме страха.
Ласковин не стал забивать себе голову подозрениями. Что может сделать ему женщина?
Он потянулся за цепью…
И кожей, затылком уловил опасное движение воздуха.
Еле успел увернуться. Лезвие ножа, нацеленного в его шею, прошло практически впритирку.
Андрей перехватил узкое запястье, сжал, и нож упал на пол.
Хороший нож. Острый. Ласковин любил острые ножи. У него на кухне только острые ножи. Большие, маленькие. Этот был маленьким. Но вполне смертоносным, если полоснуть по сонной артерии. Понятно. Большой нож не спрячешь под юбкой.
Ласковин не рассердился. Он лишь подумал: расслабился, опасный признак.
Он посмотрел на Галю. Женщина побелела от ужаса.
Надо бы ее обыскать, хотя… можно и проще.
– Раздевайся,– велел он.
Женщина быстро замотала головой, одновременно пытаясь отползти подальше. Она как будто забыла, что Ласковин держит ее за руку, скребла пятками по полу, цеплялась свободной рукой…
«Как бы у нее крыша не съехала»,– подумал Ласковин.
И вдруг рассвирепел. Нет у него времени церемониться!
Быстрый удар сбоку, в подбородок, и женщина опрокинулась на бок.
Ласковин быстро раздел ее донага и убедился, что беспокоился не зря: в одежде были спрятаны шило, надфель и спички. Проворная подруга! За пять минут, трясясь от страха,– и так прибарахлилась. Интересно, на что она способна в нормальном состоянии?
Глядя на ее обнаженное тело, Ласковин догадывался, на что она способна. Но его это не интересовало.