Костер для инквизитора, стр. 37
Ласковин поглядел на тонкую шейку. Бедная девочка.
В печи загудело пламя. Вошь сходил в сени, принес еще дров, сел на скамью.
– Не страшно… одним? – спросил Андрей.
– Одним? – Ира удивилась.– Мы не одни. Мы же община.
– А если чужие зайдут?
– Чужих здесь нет. Их охрана не пустит. Разве вы не знаете?
– Мы здесь только два дня,– соврал Ласковин.– Еще не обжились.
– Надзиратель часто заходит, работу приносит или хлеб. И собрания трижды в день. Сегодня мы не пошли – из-за метели. Надзиратель сказал: если холодно, можно дома сидеть. Пока теплую одежду не привезут. А вы заблудились, да? Из-за метели?
Ласковин кивнул. Что еще ему оставалось?
– Я вас раньше не видела,– сказала Ира.– Вы военные?
– Нет.
– А похожи. Как же вы дорогу отыщете, в такую вьюгу?
Ласковин пожал плечами.
– Может, мы переночуем в уголке? – предложил он.– Не потревожим.
– Это нельзя,– Ира даже удивилась.– Женщины и мужчины вместе не спят. Метель скоро кончится,– успокоила она Андрея.– Должна кончиться, а то у нас хлеба нет.
Логика железная.
– А если муж с женой? – спросил Ласковин.– Их тоже порознь селят?
– Конечно. Какая разница? Все равно грех.
Серые блестящие глаза смотрели куда-то сквозь Андрея. Тонкие пальчики городской девочки, исцарапанные, с обломанными ногтями… И евнухообразная рожа на черно-белой фотографии.
– Вы поговорите с надзирателем. Пусть он вас просветит, а то нехорошо получится,– обеспокоенно проговорила Ира.
Вошь соскользнул со стула на пол. Ласковин боковым зрением поймал движение, удивился. И еще больше удивился, когда Вошь, оказавшись у колен девушки, снял с ее ноги шерстяной чулок и поцеловал бледную, не очень чистую стопу.
– Не надо,– взмолилась Ира дрожащим голоском.– Не надо… ох!
Ласковин отвернулся. Он слышал трепещущий, как ночной мотылек, голос девушки: «Нет, нет, нельзя… грех, пожалуйста…», шуршание одежды. Вошь не произносил ни слова. Затем – надсадный скрип прогнувшейся панцирной сетки…
– О-о-о! – вскрик-выдох.
И посторонний звук.
Ласковин повернулся и увидел Дашу. Прикусив ладонь, она медленно оседала вдоль стены. Полные ужаса глаза устремлены на постель. Там, под одеялом…
Вошь поднялся. Одеяло упало на пол.
Тонкие раскинутые ноги, белые, в синих прожилочках; розовая мякоть в обрамлении слипшихся волосков.
Вошь, совершенно голый, мускулистый, подошел, наклонился, поднял Дашу на руки и унес, ногой прикрыв за собой дверь. От его босых ступней на покрытом инеем полу остались влажные темные следы.
Ира посмотрела на Ласковина. Беззвучный вопрос. Андрей покачал головой. Он не мог. Худенькая большеглазая девочка с двумя косичками. Слишком похожая на ребенка.
Ира подняла с пола одеяло, накрылась, подложив руки под затылок, смотрела в потолок. Лицо мечтательное. И как будто посветлевшее.
Ласковин встал, расстегнул рюкзак и принялся выкладывать на стол снедь. Мясные консервы, водку. Копченую колбасу и сыр нарезал большими кусками.
Из соседней комнаты донесся смех. Дашин.
Ира откинула одеяло, подтерлась краем простыни, нисколько не смущаясь Ласковина. Встала на холодный пол, поджимая пальцы, натянула шерстяные толстые носки и только потом все остальное.
– Можно? – спросила она, указав глазами на колбасу.
– Только не увлекайся,– предупредил Ласковин.– Плохо будет.
– Угу.
И вгрызлась.
В комнате заметно потеплело. Ласковин подкинул еще дров.
Вошь и Даша появились из соседней комнаты. Вошь – невозмутим. Даша – смущенная, розовощекая, вместо балахонистого платья свитер и черные облегающие джинсы.
Ира даже есть перестала.
– Откуда у тебя джинсы? – изумилась она.
– Припрятала! – хитрая довольная мордочка.
«А не такая уж она дурнушка»,– подумал Ласковин.
– К столу, мадмуазель,– пригласил он.
– Мадмуазель? – Даша звонко рассмеялась.
Вошь присел к столу, налил водки в жестяную кружку, выпил молча, деловито.
– Эффективно,– вполголоса похвалил напарника Ласковин.– Не хочешь поработать психологом в реабилитационном центре?
– Нет,– отрезал Вошь.
Девушки кушали так, что у Ласковина потеплело в груди.
Глава третья
– Есть и бабушки,– сказала Даша.– Только мы с ними не разговаривали. Может, есть какая из Петербурга.
– Интересная мозаика,– проворчал Ласковин.
Десятка три домиков. Еще две служебные пятиэтажки, где тоже обитают «свидетели». И не факт, что только из военных. Попробуй отыщи. Попробуй вывези, когда найдешь. Они с Вошем и так, надо полагать, совершили государственное преступление, проникнув на запретную территорию. Но по поводу второй части проблемы Андрей пока не напрягался. Там видно будет.
– Дурак я, дурак! – Андрей сердито шлепнул ладонью по столу.
Девушки удивленно воззрились на него.
– Ириша, а где ваш главный обитает, можешь объяснить?
– Запросто. Как выйдете от нас…
– Лучше нарисуй,– Ласковин пододвинул блокнот.
Показал схемку напарнику. Тот кивнул – найдем. У девочки оказались верный глаз и твердая рука. Вероятно, училась рисовать там, в родной Пальмире.
Вошь тут же начал одеваться. Его немногословность давно перестала раздражать Ласковина. Сэкономленное на разговорах время Вошь немедленно превращал в действие.
Все-таки он шепнул что-то на прощание Даше. И та явно обрадовалась.
Ну что за мужик! Вылитый «настоящий мачо». Как в анекдоте:
Вопрос: «Какое слово говорит женщине настоящий мачо?»
Ответ: «Пойдем!»
Метель вертела вовсю. От прихваченных ноктовизоров – никакого проку. Вошь с места взял хороший темп, благо потеряться они не могли – связались. Андрей примерно ловил направление, но напарник давал ему сто очков вперед – шел, как по собственной квартире.
Из заверти проступила длинная дощатая стена. Затем – полузанесенный снегом военный грузовик, еще какая-то машина. Ага, вон пятиэтажка – ряды желтых окон. А искомый объект – сразу за ней.
Там он и оказался. Двухэтажный домина – новодел, а не вшивая избенка. Каменная лестница, навес над дверью.
Вошь отвязался, снял лыжи, припорошил снежком. Ласковин проделал то же, смотал бечеву. Его напарник зна€ком показал: «Ты первый». Подсвечивая фонариком, Андрей изучил дверь. Добротно сработано. И никаких средств сигнализации, кроме тривиального звонка. Хотя нет, кое-что имеется.
– Дай-ка мне свой тесак,– попросил Ласковин.
И перерубил аккуратно прибитый черный кабелек, бегущий вдоль стены.
Что ж, попробуем. Ласковин рефлекторным движением стряхнул снег с волос, сунул в карман рукавицы и позвонил. Прошла почти минута, прежде чем дверь открылась. Никаких цепочек. Вместо цепочки – мускулистый дядя этак метр девяносто. И еще один дядя, дальше, у следующей двери. Глаза Ласковина и открывшего встретились, и лениво-уверенное выражение, имевшее место на лице дяди, сменилось уже не столь уверенным и совсем не ленивым. Но в то время, как охранник изучал лицо гостя, гость действовал. Твердый рант ласковинского ботинка пришел в соприкосновение с коленом «свидетеля», а когда физиономию охранника перекосило от боли (что характерно: обычного при таких ощущениях восклицания не последовало), Андрей «подправил» перекошенное личико кулаком, после чего первый дядя на некоторое время выбыл из игры. Зато второй вознамерился проделать в незваном госте дополнительное отверстие.
Пистолет Воша хлопнул прямо над ухом Ласковина. Не будь на пистолете глушителя, Андрей рисковал оглохнуть. А вот второй дядя уже ничем не рисковал: во лбу его образовалась небольшая, но вполне достаточная дырочка.
Ласковин перепрыгнул через первого дядю (за спиной хлопнул еще один выстрел)… и успел заметить нечто, с невероятной скоростью летящее на него. Если бы не хорошая реакция и кое-какой опыт, вполне возможно, Андрей лишился бы жизненно важной части тела. Уход в сторону с выхлестом йоко-гери – и живой снаряд, изменив траекторию, врезался в стену. Но тут же отскочил жестким мячом, рявкнул и в высоком прыжке вознамерился вцепиться в глотку. Ласковин встретил его хорошим гияку-цки. Бил он в нос, но промахнулся, и кулак только чиркнул по башке. Однако этакую башку и топором не вдруг проломишь. Впрочем, «прицел» Ласковин сбил. Тварь пронеслась мимо, шлепнулась на пол, перевернулась, с невероятной быстротой щелкая клыками, еще раз перевернулась и встала на все четыре лапы, готовая к прыжку.