Тот, кто знает, стр. 45

Павел Иннокентьевич откинулся на подушку и устало прикрыл глаза.

– Может, вам принести что-нибудь? – заботливо спросил Игорь, зная, что его наставник – человек одинокий, вдовец, дети живут далеко и ухаживать за ним в больнице некому. – Минералку там, печенье, чай?

– Не нужно ничего, сынок, – Ушаков впервые так назвал Игоря. – Ты думаешь, я почему тебе все это сказал? Думаешь, я смелый такой? Ничего я не смелый, я такой же, как все. Все знаю, все понимаю и молчу. Помру я, сынок. Сегодня к вечеру. В крайнем случае – завтра утром. Так что мне теперь ничего не страшно, хоть раз в жизни скажу то, что думаю.

– Да вы что, Павел Иннокентьевич, – как можно убедительнее заговорил Игорь, – зачем вы так говорите? Вы поправитесь, я с врачом разговаривал, он сказал, что вы будете в полном порядке.

– Врет он, – вздохнул старый следователь. – Или ты врешь. А я знаю точно.

Совершенно удрученный, Игорь вышел из палаты и отправился искать Веру. Девушка подтвердила его худшие опасения.

– Его бы в хорошую кардиологию положить, препараты нужные ввести, приборы подключить. А так… – Она развела руками. – Делаем, что можем, но у нас обычная районная больница, лекарств нужных нет, оборудования нет. А Ушаков действительно плох. Боюсь, до утра не дотянет, потому его в отдельный бокс и положили.

Павел Иннокентьевич умер на следующий день в пять часов утра.

К концу августа следствие по делу об убийстве гражданина Нильского гражданином Бахтиным было закончено и передано в суд. Бахтин был признан виновным, и ему определили меру наказания в виде лишения свободы сроком 8 лет с отбыванием в исправительно-трудовом учреждении усиленного режима.

Игорь искренне горевал по своему наставнику, регулярно вместе с Верой ходил на местное кладбище ухаживать за могилой и каждый раз, стоя над скорбным холмиком, мысленно разговаривал с Павлом Иннокентьевичем: «Все получилось не так, как вы говорили. Ему дали восемь лет, и никаких смягчающих обстоятельств. Как же так вышло? Неужели вы были неправы?»

Этот вопрос мучил Игоря несколько месяцев, но постепенно, за повседневной суетой, оформлением документов, ведением уголовных дел и подготовкой к свадьбе с Верой, отступил и забылся.

– Вы ведь знаете, что произошло на самом деле. Я не ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь.

– Пожалуйста, прошу вас… Мне необходимо это знать. Это очень важно для меня.

– Вот именно, для вас. Но не для меня. И не для него.

– Люди должны знать правду.

– Кто вам это сказал? Вам хочется узнать правду – это другой вопрос. Но это ваш частный интерес. И меня никто не может обязать с ним считаться. Мне была доверена конфиденциальная информация, если вы вообще понимаете смысл этих слов. Мне было оказано доверие, а вы пытаетесь заставить меня поступить непорядочно.

– Вы хотите меня обидеть?

– А вы что, обиделись? Забавно. Впрочем, мне это безразлично. Да, я все знаю, но я вам ничего не расскажу. И не приходите ко мне больше.

– Но ведь речь идет о преступлении…

– Все виновные осуждены и наказаны. Чего вам еще?

– Мне этого недостаточно. Я ищу истину.

– Ищите. Сожалею, но ничем не могу вам помочь.

Часть 3

Наталья, 1984–1986 гг.

Еще на лестнице она услышала, как надрывается в коридоре квартиры телефон, и принялась трясущимися пальцами выковыривать ключ из сумочки. От мороза руки сделались непослушными, и круглая металлическая болванка легко ускользала, едва оказываясь нащупанной среди множества таких, казалось бы, нужных каждой женщине и таких мешающих мелочей. «Сколько раз говорила себе: носи ключи на брелоке! – с досадой, мгновенно выбившей слезы из ее глаз, подумала Наталья. – Когда ключи в связке, их намного легче искать и вытаскивать. Так нет же, ношу все ключи по отдельности, упрямая идиотка!»

Телефонная трель умолкла, и Наташе показалось, что она слышит неторопливый говорок Бэллы Львовны. Господи, если это Вадим, сейчас Бэллочка скажет ему, что Наташи нет, а она здесь, совсем рядом, за дверью, мучится с этими ключами, будь они неладны! Наташа изо всех сил нажала кнопку дверного звонка.

– Бэллочка, это я! – закричала она через дверь.

Послышались шаги, такие же неторопливые, как и речь соседки.

– Что случилось, золотая моя? Ты потеряла ключ?

– Это Вадик? – спросила Наташа вместо того, чтобы ответить или хотя бы поздороваться.

– Нет, это моя приятельница. Вадик уже звонил, примерно час тому назад.

– Ах ты господи, опять пропустила!

Наташа с досадой швырнула на пол сумку, сдернула с шеи шарф, провела рукой по влажной коже: она успела вспотеть всего за несколько секунд отчаянной борьбы с ключом. Бэлла Львовна вернулась к прерванному разговору с подругой, а Наташа, обессилевшая, словно занималась непомерно тяжелым физическим трудом, поплелась на кухню выкладывать купленные в магазине продукты.

Эта кухня в коммунальной квартире теперь выглядела совсем по-другому. Вместо четырех ветхих столов-тумб стоят три относительно новых стола вполне приличного вида и два холодильника, пол застелен красивым импортным линолеумом с ковровым рисунком, скрывшим под собой старый обшарпанный пол, над каждым столом висят одинаковые лампы-бра с плафонами в форме колокольчика, и точно такие же два рожка-колокольчика красуются в центре под потолком. Когда-то давно здесь обитали бок о бок четыре семьи, теперь же осталась всего одна, хотя номинально во всех документах домоуправления были записаны и Казанцевы-Вороновы, и Маликовы, и Бэлла Львовна Халфина. Только какая разница, что там указано в официальных документах, важно ведь, как люди живут на самом деле, а не то, как записано. А жили они действительно одной семьей – Наташа Казанцева, по мужу Воронова, ее родители, ее сыновья Сашенька и Алеша Вороновы, осиротевшая Иринка Маликова с окончательно свихнувшейся от водки бабушкой Полиной Михайловной и одинокая Бэллочка. И она, Наташа, с недавних пор является фактическим главой этой большой семьи, потому что отец ее, Александр Иванович, тихо угасает в больнице, а мама, Галина Васильевна, целыми днями находится рядом с ним. Сестры Люси давно нет в Москве, она вышла замуж и уехала в Набережные Челны, переименованные недавно в Брежнев в честь скончавшегося генсека, и даже болезнь отца не заставила ее приехать.

Услышав, что соседка закончила обсуждать по телефону какие-то насущные проблемы, Наташа выглянула из кухни.

– Бэллочка, что Вадик сказал?

– Сейчас, золотая моя, у меня записано. Я подобные формулировки запомнить не в состоянии.

Она ушла к себе и вернулась с вырванным из тетрадки листочком. На нем ровным каллиграфическим почерком было написано: «С 15 августа – 7–23. В конце июля – короткая вода. Запрос с женой Куценко, 23 июня».

– Ты все понимаешь, что здесь написано? – спросила Бэлла Львовна.

– Конечно, – вздохнула Наташа. Теперь, после стольких лет замужества за моряком-подводником Вадимом Вороновым, она достоверно знала, что «7–23» означает его присутствие на службе с 7 утра и до 23 часов, потому что идет «первая задача», и что приезжать к мужу, когда у того «первая задача», не говоря уже о второй и третьей, бессмысленно. Он будет уходить из дому ни свет ни заря и возвращаться к полуночи, измотанный, серый от усталости, не в состоянии ни разговаривать, ни шутить, ни заниматься любовью. «Первая задача» – это подготовка корабля к плаванию, которая может длиться до трех месяцев, а «короткая вода» условно означало краткосрочный выход в море. Наташа хорошо помнила, как в первый раз приехала к Вадиму в Западную Лицу и попала как раз в период «первой задачи». Вадим, правда, еще по телефону предупреждал ее, что будет занят каждый день без выходных и праздников, но ей, тогда еще совсем девчонке, казалось, что это пустые слова, что на самом деле он будет возвращаться домой часов в семь-восемь вечера, она будет ждать его с горячим ужином, потом они куда-нибудь сходят, в кино, или на концерт, или в гости к его друзьям. Она приехала и уже через несколько дней поняла, что совершила ошибку. Нет, ей-то как раз было замечательно, она с упоением, ни на что не отрываясь, писала сценарий документального фильма о борьбе с пожарами (шел 1978 год, годом раньше случился страшный пожар в московской гостинице «Россия», и все общество как-то в один миг озаботилось проблемами противопожарной безопасности), ходила в магазины, покупала продукты, готовила любимые блюда мужа и радостно ждала его возвращения, по утрам вскакивала на полчаса раньше его, чтобы приготовить Вадиму горячий завтрак и свежевыглаженную кремовую форменную рубашку. Наташа получала невыразимое удовольствие от такой жизни, но быстро поняла, что Вадиму это тяжко. Он был искренне благодарен ей за заботу, и потом, он любил ее, очень любил, в этом не было ни малейших сомнений, к тому же, будучи человеком деликатным и хорошо воспитанным, считал необходимым поздно вечером после сытного ужина еще и потратить час-полтора на разговоры с женой. Глаза его слипались, губы двигались с трудом, он часто терял мысль, которую начал было высказывать, и Наташа видела, что, если бы не ее присутствие, он давно бы с удовольствием лег спать. Это она своим непродуманным (несмотря на неоднократные предупреждения мужа) приездом лишает Вадима законных часов отдыха и покоя, не дает ему возможности восстановить силы для следующего дня службы. Больше она эту ошибку не повторяла. И вот сегодня Вадим сообщил, что очередная «первая задача» начнется 15 августа, и если Наташа собирается к нему приехать, то должна успеть до этого срока. Запрос на выдачу ей пропуска для въезда в погранзону он передал с женой мичмана Куценко, которая приедет в Москву 23 июня, то есть через два дня. Наташе нужно будет взять запрос и отнести в паспортный стол отделения милиции. Примерно через месяц она получит на руки пропуск и сможет лететь в Мурманск, а оттуда автобусом – в Западную Лицу, где служит Вадим. Все это хорошо, но как оставить маму одну? Ведь она не справится. Отцу нужно особое питание, его желудок уже не принимает ничего, кроме протертой и приготовленной на пару пищи, на сооружение которой требуется немало времени, ведь то, что она каждый день в судочках и термосках возит через весь город в больницу, должно быть свежеприготовленным, ни в коем случае не вчерашним. Маме уже почти семьдесят, ее хватает лишь на то, чтобы рано утром уехать в больницу и вечером вернуться, она уверена, что только ее присутствие может принести Александру Ивановичу облегчение. Их бывший сосед по квартире Слава Брагин достиг больших высот, стал крупным руководителем, и только благодаря его мощной протекции Казанцева-старшего положили в двухместную палату и разрешили родственникам ежедневное дежурство. Правда, на ночные часы это разрешение не распространялось, иначе Галина Васильевна окончательно поселилась бы в больничной палате. Если Наташа позволит себе роскошь уехать вместе с детьми к мужу, маме придется всю первую половину дня заниматься приготовлением пищи для отца. И если, не дай бог, именно в утренние часы Александру Ивановичу станет хуже, она будет считать, что причиной ухудшения стало ее отсутствие – врачи, сестры и санитарки, как всегда, недоглядели, сделали не так или не то, просмотрели, забыли, не сменили вовремя, не принесли, не унесли. А причиной ее отсутствия стал, несомненно, такой несвоевременный отъезд дочери. Ах, Люся, Люся, сестричка Люся, ну что бы тебе не приехать в Москву хоть на две недельки, чтобы отпустить Наташу повидаться с мужем, которого она не видела десять месяцев!