Тот, кто знает, стр. 191

– Видишь ли, золотая моя, когда ты мирилась с высокомерием своей сестры, это было твоим личным делом и твоим решением. Люсенька – твоя сестра, какой бы она ни была, и ты ее любишь, несмотря ни на что. Но когда с этим вынужден сталкиваться посторонний человек, мне, право же, не по себе. Неловко как-то. Люся постоянно всем недовольна. Особенно ее злит, как я понимаю, что ты теперь живешь в прекрасной большой квартире, а она по-прежнему вынуждена жить в коммуналке с соседями. Она ведь не только меня, но и Сашеньку воспринимает как соседа. Ей не нравится.

Еще бы ей нравилось! Она же королева в изгнании, а все остальные вокруг нее – грязные дешевые плебеи. Бесталанная младшая сестра-неудачница вышла замуж аж во второй раз, пусть и неофициально, и живет в шикарных хоромах. Соседская девчонка, дочка нищих алкашей, выросла красавицей и выбилась в артистки, опять же замуж вышла, в девках не засиделась, в профессорскую семью вошла. И только ее, Люсю, такую красивую, такую умную и талантливую, такую чудесную и неординарную, так никто и не оценил по достоинству. Завыть впору. Люсино больное ущемленное самолюбие с удовольствием воспринимало тот факт, что младшая сестра, известная на всю страну, готовит для нее еду, стирает ее белье и моет за нее полы. Это было справедливым и правильным и лишний раз подчеркивало, что Люся все-таки лучше Наташи, коль Наташа ее обслуживает и обстирывает. А теперь что же? Чем теперь себя утешать? Какими иллюзиями себя обманывать? Понятно, что Люся пребывает в бешенстве.

– Ничего не поделаешь, Бэллочка Львовна, – спокойно сказала Наташа, – Люсе придется принять то, что есть. Ничего лучшего я ей предложить не могу. Она хотела жить в Москве? Живет. Она хотела иметь отдельную комнату? Она ее имеет. Она хотела сочинять свои романы? У нее есть такая возможность. Она не работает, живет на мои деньги и пишет книги, которые ни одно издательство не берется печатать. Правда, она еще хотела, чтобы ее на руках носили и восхищались ее талантом, но этого я ей купить не могу. Я сделала для нее все, что могла. А угождать ей и прислуживать, чтобы потешить ее непомерное самолюбие, я больше не буду. Вы меня осуждаете? Вы считаете, что я поступаю не по-родственному?

– Золотая моя, я не перестаю удивляться, как ты вообще терпела все это столько лет! Ты совершенно права. Знаешь, я хотела с тобой посоветоваться…

– Да, Бэллочка Львовна, о чем?

– Марик все время просит, чтобы я приехала к нему, пожила месяц-другой. Он очень настаивает.

– Ну, а вы?

– Не могу решиться. Я ведь понимаю, он по мне не скучает.

– Что вы говорите, Бэллочка Львовна, как это он не скучает, – попыталась защитить Марика Наташа, но соседка выразительным жестом велела ей замолчать.

– Если бы Марик скучал, он приезжал бы сюда, и не один, а с семьей, показал бы мне внуков. Но он был здесь четыре с половиной года назад – и все. Только письма и телефонные звонки, правда, регулярные, не стану жаловаться. Я отлично понимаю, что он хочет показать мне, как он живет, какой у него дом, на каких машинах они все ездят, в каком бассейне купаются. Он похвастаться хочет, доказать мне, что он состоялся, что у него все прекрасно, что его отъезд не был ошибкой. А для этого мне ехать совсем не хочется. Хотя внуков посмотреть хочу, очень хочу. Вот и терзаюсь, не знаю, какое решение принять.

– Я считаю, что надо ехать, – твердо заявила Наташа. – Всегда лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано. Вы же ничего не теряете. Оформите визу на два месяца, чуть что не понравится – покупаете билет и улетаете оттуда раньше времени.

– Говорят, американское посольство плохо дает визы, надо долго в очереди стоять, деньги платить, какое-то собеседование проходить, а потом визу могут не дать без всяких объяснений. Двум моим приятельницам отказали и не сказали, почему. Они собирались в Штаты друзей навестить. Такая морока с этой поездкой, прямо и не знаю, – пожилая женщина с сомнением покачала головой.

– Бэллочка Львовна, когда откажут – тогда и будем горевать, а пока что надо пробовать. Вы прислушайтесь к себе. Если у вас нет твердой установки на то, чтобы точно не ехать, тогда надо ехать. Обязательно надо. Там ваша семья, сын, невестка, внуки. Вам представляется возможность провести с ним несколько недель. Кто знает, как в будущем все сложится.

– Ты намекаешь на то, что мне уже немного осталось? – усмехнулась соседка.

– Ну что вы, я…

– Не хитри, я тебя насквозь вижу. И сама о том же думаю. Ехать мне не хочется, все эти посольства, справки, бумажки, визы, очереди, многочасовые перелеты – это в моем возрасте не самое удачное и легкое мероприятие. Но увидеть их всех хочу. Жаль будет умирать, не повидавшись и даже не узнав толком, какие у меня внуки. Значит, ты считаешь, я должна поехать?

– Обязательно. Звоните Марику, пусть оформляет приглашение. Мы вам поможем, отвезем куда надо, справки все соберем, в очереди с вами постоим. Поезжайте, Бэллочка Львовна, я не думаю, что вы когда-нибудь пожалеете об этом.

Подхватив за плетеную ручку корзину с цветами, Наташа спустилась в свою новую квартиру. Алеша давно уже поужинал и крепко спал в своей комнате на стареньком диванчике, который перетащили с четвертого этажа в ожидании новой мебели. Ганелин в гостиной смотрел телевизор.

– Ну как, получила свою порцию поздравлений? – спросил он Наташу.

– Получила. И твою порцию тоже. Спасибо тебе, Андрюша. Мне никогда еще не дарили таких красивых цветов.

Она засыпала, уткнувшись носом в его плечо. Мысли в сонной голове путались, волнение от показа сериала сплеталось с насмешливым негодованием в адрес сестры и тревогой за Бэллу Львовну: как она в ее возрасте и с ее-то болячками перенесет длительный перелет, смену часовых поясов и климата. Сны ей снились цветные, яркие, неспокойные, но утром, несмотря ни на что, Наташа чувствовала себя вполне отдохнувшей и бодрой. Она все еще не избавилась от привычки в первые же после пробуждения секунды перечислять в уме домашние дела, которые необходимо переделать прямо с утра, и после переезда к Андрею не уставала наслаждаться ежеутренним внезапным озарением, пониманием того, что теперь ее все это беспокоит гораздо меньше. Когда в квартире живут не шесть человек, а только трое, то и грязи, и стирки, и готовки в два раза меньше. И каждое утро, с наслаждением потягиваясь в мягкой просторной кровати и с нежностью глядя на уютно сопящего Андрея, Наташа вспоминала слова из популярного фильма «Москва слезам не верит»: в сорок лет жизнь только начинается. Правда, у Наташи эта самая жизнь началась чуть позже, в сорок три года, но сути это не меняет.

Ирина

В мае по телевидению прошел показ сериала, а в июне на фильм «Соседи» напала пресса. Картину ругали на чем свет стоит, обзывали дешевым «хозяйственным» мылом, намекая на его коммунально-бытовую тематику. Многие резко критиковали режиссера и сценариста Наталью Воронову, обвиняя ее в излишней самонадеянности, мол, если ты хороший документалист и публицист, то это вовсе не означает, что тебе и художественные фильмы по плечу. На десяток резко отрицательных рецензий приходились одна-две более или менее положительные. Ира страшно расстраивалась, переживала и каждый день созванивалась с Наташей.

– Ну что ты так страдаешь, – успокаивала ее Наташа. – Это же все политика, игрища. Ни один нормальный режиссер никогда не интересуется, что о его работе думают журналисты. Вот хоть у кого спроси – никто этих статей в газетах не читает.

– Но они же ругают сериал! – негодовала Ира.

– Ну и что? Хоть в одной статье написано, что актриса Ирина Савенич плохо сыграла?

– Нет. То есть я не знаю, может, где-то и написано, но я не читала. Актеров вообще-то во всех статьях хвалят, а фильм в целом ругают.

– Вот видишь, актеров хвалят. Диалоги хвалят, это я сама читала. Оператора хвалят. Кстати, знаешь ли ты, что у нашего сериала высочайший рейтинг? Его вся страна смотрела, на другие каналы не переключалась. А ты говоришь – ругают.