Стечение обстоятельств, стр. 69

Смерти Галл не боялся. Он много раз видел ее близко, он сам нес ее людям. Смерть в его исполнении не была ни страшной, ни мучительной. Ему хотелось верить, что и его конец будет мгновенным и легким. И вообще бояться можно того, что случается не со всеми. А если это неизбежно, если человек обязательно должен умереть, то какой смысл этого бояться? Бойся не бойся, а конец один. И не так уж много радости было в его жизни, чтобы сожалеть о ней.

Когда он, недоучившийся студент-медик, встретился со своим крестным отцом, ему, дурачку, казалось, что жизнь в преступной организации – сплошной праздник. Огромные деньги, которые платили за выполнение одного-двух заказов в год, позволяли вести вполне обеспеченную жизнь, ездить летом на море, покупать самых дорогих шлюх, пить хороший коньяк. Но чем дальше, тем больше оказывалось, что, если хочешь получить следующий заказ, нужно вести себя скромно, замкнуто и осмотрительно. Одиночество – вот плата за эти большие деньги. Галл знал, что, когда он умрет, никто грустить не будет. Никто даже не заметит, что его больше нет. Разве стоит такая жизнь того, чтобы о ней сожалеть? И тюрьмы Галл не боялся. Под рукой всегда была спасительная таблетка, чтобы умереть сразу, не дожидаясь следствия и суда.

Однако вопрос Насти поставил его в тупик. Почему он должен обсуждать это с совершенно незнакомым человеком. С другой стороны, он был рад, что она ушла от скользкой и неприятной темы и перестала его дразнить. Нет, близости с ней он не хотел, во всяком случае, сейчас.

За окном начало светать. Галл сидел в кресле, Настя – рядом на полу. Убийца и его будущая жертва негромко говорили о смерти.

– Умирать не страшно, если не больно, – говорила она, словно подслушав его мысли. – А вдруг все, что пишут в книжках, – правда? Жизнь после смерти, наверное, лучше, чем такая жизнь, как сейчас. Как ты думаешь?

– Не знаю. Я этих книжек не читал.

– Интересно, а Павлов боится умереть?

– Такие всегда боятся. Иначе давно бы уже застрелился, вместо того чтобы огород городить. А он все тянет, все надеется на что-то. Вот и дотянул.

– Подумаешь! – Настя пренебрежительно тряхнула головой. – Заплатит сто сорок тысяч и будет жить спокойно. С чего ему стреляться? Экземпляр последний, больше нет, это точно. Никто его больше не тронет.

– Много ты знаешь…

– А ты знаешь больше? – недоверчиво протянула она.

Галл промолчал, мысленно выругав себя за несдержанность. Как же он так расслабился? Хорошо, что она, кажется, ничего не заметила. Он попробовал уйти от опасной темы:

– Сколько времени тебе нужно на сборы?

– А что, уже пора? – встрепенулась Настя.

– Нет еще, успокойся. Мне нужно время рассчитать.

– Далеко поедем?

– Не твое дело. Я задал тебе вопрос, – холодно сказал Галл.

– А я и отвечаю. Смотря куда мы поедем. Я же должна прикинуть, как мне одеваться. Если брюки и кроссовки – это быстро, если в приличное место идем – тогда дольше. Плюс душ, морду покрасить, то-се, девятое-пятнадцатое. Сам понимаешь.

– Мы идем встречаться с Павловым. Исходи из этого.

Галла не так просто было сбить с толку.

– Ну, считай, минут сорок пять – пятьдесят.

– Подумать только, какая точность, – с издевкой произнес он. – По-моему, ни одна женщина не обладает чувством времени, поэтому они всегда опаздывают.

– У-у, ты, Михрютка, у нас главный специалист по женщинам. Оно и видно. Импотенты, конечно, в этом лучше разбираются.

«Вот дурак! Сам напросился. А ей палец в рот не клади. Одно неосторожное слово – тут же в дерьме вымажет», – подумал Галл.

– Как она сказала? – насторожился Гордеев. – «Морду покрасить, то-се», как дальше?

– Пятое-десятое, – подсказал Шестак.

– Нет, как-то по-другому. Прямо ухо резануло.

– Девятое-пятнадцатое, – отозвался Миша Доценко.

– Что это может означать? – допытывался Гордеев. – Она так никогда не говорит. Это что-то означает. Думать всем, быстро!

«Все бессмысленно, – думала Настя. – Они не поймут. Но ничего лучше я не придумала. Галл слишком умен, чтобы я могла попытаться передать информацию другим способом. Теперь вся надежда на них. Хоть бы знать, кто из наших сейчас нас слушает. Тогда проще было бы сориентироваться».

– Я есть хочу, – капризно сказала она. – Пойдем на кухню. Только чур – готовить будешь ты. У тебя лучше получается, Михрютка.

– Девять-пятнадцать, девять-пятнадцать, – тупо повторял Коротков, сидя на заднем сиденье микроавтобуса. – Адрес: дом девять, квартира пятнадцать. Или наоборот: дом пятнадцать, квартира девять. Номер машины: ноль девять пятнадцать. Или пятнадцать ноль девять. Что еще?

– Может быть, время отправления электрички с какого-нибудь вокзала? – предположил Доценко.

– Звони, узнавай, – распорядился начальник.

– Еще может быть номер телефона, который начинается на девятьсот пятнадцать или сто пятьдесят девять, – подсказал Коротков.

– Сто пятьдесят девять – это Ленинградский проспект. А девятьсот пятнадцать? Что это за АТС?

– Сейчас выясню, – ответил Юра.

Но ни одно из предположений даже отдаленно не приближалось к тому, что им хотели передать.

– Не возражаешь, если я мясо пожарю? – вежливо спросил Галл, доставая из морозильной камеры кусок свинины. – В микроволновой печи оно быстро разморозится.

Он решил все оставшееся время не поддаваться на ее подначки, соблюдая правила хорошего тона и сохраняя полную невозмутимость. Даже если она будет вести себя откровенно нагло и вызывающе, он не пойдет у нее на поводу. Но Ларисе, похоже, надоело резвиться. Она притихла, будто чувствовала близкую смерть. И снова Галл испытал что-то похожее на жалость.

– Хорошо, пожалуйста, – необычно мягко ответила она. – Хоть поем напоследок.

Только через несколько минут Галл сообразил, что опять допустил промах. Исправлять его было уже поздно. Неужели он и в самом деле выработался? За последний час – две ошибки. Сначала в разговоре о Павлове, и сейчас, когда она произнесла это «напоследок». А он, кретин, промолчал вместо того, чтобы удивиться: почему, мол, напоследок? Промолчал, потому что она все правильно сказала. Надо постараться отвлечь ее от этих мыслей.