Про людей и звездей, стр. 24

Стараясь не давать волю раздражению (ну где она еще такую, почти что дармовую домработницу найдет?), Асеева набрала номер Оксанкиного мобильного. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – оповестил Асееву механический голос. Уля порылась в записной книжке и нашла номер салона, в котором на постоянной основе трудилась Оксана.

– Это ваша клиентка беспокоит, – не дослушав официальное представление девочки с ресепшн, недовольно оборвала ее Уля. – Вы не скажете, Оксана сейчас работает?

– Нет. Вы знаете, у нее мама тяжело заболела, и она уехала.

– Надолго?

– Ну кто же знает? У мамы рак, операцию сделали, а сколько выхаживать придется, даже врачи не могут сказать. Мы ее тут уговорили не увольняться, а административный взять, – частила словоохотливая администраторша. – Она иногда нам звонит, может, ей передать что? Или вы просто хотели на маникюр записаться? Так у нас и другие хорошие мастера есть…

– Нет, спасибо, у меня тоже хорошие мастера есть, – раздраженно отрезала Уля. – А ей передайте, пусть, когда вернется, сразу Ульяне Асеевой позвонит.

– Ой, это вы?!! – зашлась от восторга девушка. – Нам Оксана про вас столько рассказывала!

– С чем вас и поздравляю! – гаркнула редакторша и захлопнула крышку телефона. – Рассказывала она! Чего это, интересно, она рассказывала? Про то, как мужиков вожу? Или про то, какие у меня тряпки и видаки-шмидаки дорогие? Вот идиотка, ведь наведет кого-нибудь на квартиру – обчистят до нитки.

Ульяна успела обжиться в шкуре барыни, которой не по чину морочить себе голову проблемами дворовых, так что сочувствовать преданной Оксанке ей даже в голову не пришло.

Теперь Уля встала перед дилеммой: поехать после работы домой и заняться уборкой или все же отправиться в кабак? Впрочем, мучилась выбором Асеева недолго, отдав предпочтение второму варианту. Лилька заявила, что «до пятницы она совершенно свободна», и обещала быть в девять в ресторане «Леонардо» на Петровке, как штык.

«Топтушка» в «Бытии» обычно начиналась в восемь вечера. Собирались завотделами, ответсек, заместители редактора и стоя (потому и «топтушка») смотрели готовые полосы завтрашнего номера. Сидеть на подобных мероприятиях позволялось, естественно, только Габаритову. По мнению Ули, толку в этих собраниях-топтаниях было чуть. На полосы смотрели вполглаза, требования Алиджана придумать другой заголовок вместо «совсем уж дебильного» встречали дружным: «Да зачем? И этот нормальный! Очень даже хороший!» – так уж всем хотелось поскорее отвалить.

Релаксация

За оставшееся до ежевечерней поверки руководящего состава время Уля успела поправить макияж, покрыть лаком ногти, поболтать по телефону с Витей Силаном, который совершал чес по Дальнему Востоку. В Благовещенске, где парень завис на три концерта, была уже глубокая ночь, и восходящая поп-звезда маялся в отсутствие самого завалящего собеседника. Московские друзья, как назло, оказались заняты неотложными делами и после вопросов: «Как дела?» и «Ты где?» – спешили откланяться: «Слушай, братан, я сейчас в запарке, давай часика через три созвонимся». А с Улей Витя поболтал всласть. Асеева сначала струхнула, думала, Силану уже кто-то о заметке в сегодняшнем номере «Бытия» стуканул. Но к счастью, о том, что катастрофически глохнет, Витя был пока не в курсе.

Рык Кососаженного: «Топту-у-ушка-а!» – разнесся по редакции в 20.15.

«Опять чего-то переверстывали, – сделала вывод Уля. – Или отдел происшествий поздно материал из командировки сдал. Опять, наверное, какую-нибудь хрень привезли. Чего ж они на прошлой-то неделе такое нарыли? А-а-а, как мужик соседскую козу изнасиловал! Такой психологический триллер из этого сделали – мама, не горюй!»

От мыслей об изнасилованной козе Уля плавно перешла к размышлениям об удовольствиях, которые ей обещали грядущие вечер и ночь. Так, с играющей на губах сладкой улыбкой, она и подошла к большому столу, на котором были разложены полосы. И в глазах у Асеевой потемнело. Портрет изжеванной Пепиты был помещен на первую полосу, а рядом стоял огромный заголовок:

Уля без сил опустилась на стул. А Габаритов, даже не взглянув в сторону любимицы, заявил с пионерским энтузиазмом:

– Смотри, Асеева, как мы классно твой материал подали! На первой! И заголовок я новый придумал. Внутри и старый сойдет, а как анонс: «Пепита пустилась во все тяжкие» – слабоват. Не переживай: Махалов тоже в номере остался, но мы его в шпигель вынесли, третьим анонсом. Вот сегодня твой отдел хорошо поработал. Хвалю!

Дуговская стояла, опираясь о шкаф, и была мрачнее тучи. Материал ее отдела о погибших при пожаре годовалых близнецах, хоть и был анонсирован в подвале первой полосы под заголовком «Херувимы в огне», похвалы шефа не удостоился.

Выходя с «топтушки», Уля хотела только одного: побыстрее добраться до кабака и нажраться там до поросячьего визга. Она и сама сказать не могла, что сейчас разрывает ее душу: муки совести или страх, что после этой публикации от нее отвернется половина тусовки. Ведь это в своем террариуме звезды были «клубком целующихся змей», но если обида кому-то из них наносилась чужаком… Забыв внутренние склоки, они могли объединиться и пойти на «агрессора» единым фронтом.

Лилька и мальчики уже ждали Улю за столиком. Только кавалеров почему-то было не два, а три. Кроме Саши и Коли, с которыми подруги уже провели не одну веселенькую ночь, наблюдался незнакомый парень лет двадцати двух. Все четверо уже успели хорошо принять.

– О, Улька, жопа, ты чего опаздываешь?! – завопила на весь зал Лилька. – Я уж думала, вообще одной отдуваться придется. А я хоть баба и крепкая, троих мне все же многовато.

Лилька похотливо заржала и положила руку Кольке на ширинку. Улю передернуло. Захотелось развернуться и, ни слова не говоря, уйти. Но она села за столик, щедро плеснула себе из початой бутылки «Hennessy» в стакан и залпом выпила.

– О-хо-хо! Вот это темпы! – заржал новенький и протянул Уле через стол ладошку: – Я Эрик.

– Как? – скривилась Асеева.

– Ну вообще-то меня Вова зовут, – смутился под ее насмешливым взглядом парень, – но сценический псевдоним – Эрик.

– И в каком же, простите, виде искусства себя самовыражаете?

– Так танцую же я… – вконец растерялся Вова-Эрик. – Как Сашок и Колян. Меня вчера к ним в коллектив приняли, я кастинг прошел.

– А медосмотр в рамках этого кастинга был предусмотрен? – продолжала стебаться Асеева. – Ну там венеролог, дерматолог, проктолог…

– Чего? – Вова испуганно глянул на коллег. Сашок и Колян давились от смеха.

– Да прикалывается она над тобой, не понимаешь, что ли? – пожалела парня Лилька. – Ей на работе небось вставили по самое не хочу – вот она и решила на тебе отыграться. Но ничего, сейчас коньяк куда надо дойдет, и Уля сразу подобреет. Она у нас, когда пьяная, весь мир любит…

– А-а-а! Понял! – обрадовался Вова. – У тебя на работе просто тяжелый день был, да? А я уж думал, ты по жизни такая стерва.

Компания заржала.

– Да что ты! – отсмеявшись, просветила Вову Лилька. – Асеева у нас мягкая, белая и теплая – прямо как говно больного желтухой.

Сразу после окончания школы Лилька поступила в медучилище, которое через год бросила, успев, однако, вынести некоторые специальные познания.

Каким-то образом – наверное, Уля все же сама пригласила – компания в конце концов оказалась все-таки у нее дома. Пьяная Лилька попыталась убрать со стола грязную посуду и уронила на пол три тарелки. Уля великодушно ее простила («Насрать! Новые куплю») и, не разрешив смести осколки в совок, увела всех «догоняться» в комнату. Для «догона» она извлекла из холодильника литровую бутылку виски и водяру «Парламент» вместимостью 0,7.

Будильник дисциплинированно прозвенел в 8.30. Хозяйка заводила его по воскресеньям – на всю рабочую неделю. Не открывая глаз, Уля провела ревизию подвергнутого серьезным испытаниям организма. Голова, как ни странно, не болела. «Это потому, что вчера я пила только коньяк, виски и водку – все примерно одного градуса», – похвалила себя Асеева. В желудке слегка пощипывало, во рту – жуткий сушняк. Не смертельно. А вот с ногами что-то не так. Как будто их деревом придавило. Уля попыталась пошевелить сначала правой, потом левой. Ничего не получилось. Пришлось открыть глаза и приподнять голову. Уля аж присвистнула. И было от чего. Картинка ее глазам открылась преживописнейшая. Справа, уткнувшись носом в «подножие» Улиного бюста и закинув на ее голени согнутую в колене ногу, храпел Сашок. Слева, повернувшись к гостеприимной хозяйке откляченным задом, посапывал Вова-Эрик. Уля провела ладонью по низу живота. Брюки были застегнуты и на молнию, и на обе пуговицы.