Халява для лоха, стр. 11

– Слушай, полковник, помнишь, ты рассказывал об одном психотропном средстве?

– Да-а, – нехотя протянул Статьев, – что-то такое было.

Он не раз уже пожалел, что, здорово перебрав, рассказал об этом суперзасекреченном некогда генерале и его разработках, продемонстрировав Ненашеву свои связи и информированность. Вспоминая свое пьяное бахвальство, ругал себя последними словами и, конечно, надеялся, что Ненашев давно об этом позабыл.

– Давай, полковник, не крути. Ты говорил, что генерал – один из разработчиков препарата, который стирает у человека память.

Статьев молчал.

– А еще тебе твой отставной генерал проболтался, будто готовит испытание своего препарата… Вспомнил?

– Вспомнил… – пробормотал Статьев.

– А я и не забывал. И внимательно отслеживал, что в прессе про «безымянных» появлялось. Тогда в течение года человек тридцать в разных городах менты или «скорая» на улицах подобрали…

Статьеву про «безымянных» было известно не меньше. Он тоже те публикации и телепередачи видел. В 2001-м не было, наверное, ни одного издания и ни одного канала, которые бы по этой теме не прошлись. Люди, которых находили в разных уголках страны – от Питера до Хабаровска, – не помнили про себя ничего: ни имени, ни фамилии, ни где родились, ни где живут. Но навыки к счету, письму, способность заниматься ремеслом, которому были обучены, сохранили. Психиатры, психологи и прочие доктора-профессора головы тогда сломали, пытаясь понять природу не встречавшейся доселе формы амнезии. Помнил Статьев и передачу «Жди меня» или как ее там… «Ищу тебя», в которой показали сюжет с одним из таких «безымянных». А в следующем выпуске этот горемыка уже встретился с семьей, которая прилетела в Москву из Омска. Жена тогда в камеру рассказала, что полгода назад ее Петя ушел из дома утром на работу – и пропал. Его объявили в розыск, родственники все морги не только в Омске, но и в окрестных городах и селах объездили, среди неопознанных трупов искали. Мужик как в воду канул. Нашли его в подмосковном лесу. Грибники. Взяли с собой, а в Москве сдали в отделение милиции. Стражам порядка не составило труда понять, что не имеющий при себе документов мужик не косит под сумасшедшего и что с памятью у него дей­ствительно большие проблемы. Так «найденыш» оказался в психиатрической клинике, где в медкарту, в графу ФИО записали: «Неизвестный». Безымянным-бесфамильным он провел в клинике полгода, и, сколько ни бились доктора, восстановить память у пациента не удалось. Понемногу, но путано и отрывками Петя стал вспоминать свою прошлую жизнь уже дома, в кругу родных. А после телепередачи на телевидение и в газеты стали обращаться доктора-психиатры из разных клиник: оказалось, таких «неизвестных» по домам скорби – десятки. И все они обнаружились в разных концах страны примерно в одно и то же время. В институте Сербского и психбольнице Ганнушкина по такому поводу даже симпозиумы провели: уж больно странная, не описанная в медицинской литературе форма амнезии у всех этих граждан наблюдалась.

– Сергеич, с чего это ты вдруг весь этот разговор завел? – зло оборвал шефа Статьев.

– Пора тебе, дорогой полковник, начать отрабатывать свое жалованье. Мне нужно, – чеканя каждое слово, ставил задачу Ненашев, – чтобы ты нашел генерала и купил у него это средство, получив заодно подробные инструкции по применению.

– Да ты чего, Сергеич?! Он меня тут же по­шлет к такой-то матери, и я туда не дойду, потому что ребятки генерала меня просто уроют!

– А ты ему столько денег предложи, чтобы у него адрес этой матери в горле застрял!!! – заорал Ненашев.

Статьев бровью не повел, только поинтересовался:

– Ну а зачем тебе это средство, можешь сказать?

Ненашев недобро прищурился:

– Ты уверен, что хочешь это знать?

Полковник покачал головой.

– Крайний срок, когда препарат должен лежать у меня на столе, – вечер воскресенья.

– Этого воскресенья? – оторопел полковник. – Отпадает! Я генералу уже с полгода не звонил! Он мог номер мобильного сменить. Я с ним даже о встрече договориться не успею.

– Захочешь – успеешь!

Когда за Статьевым закрылась дверь, Аркадий Сергеевич отодвинул в сторону рюмки, из которых они с полковником пили коньяк, взял большой тонкостенный стакан и вылил в него все, что оставалось в бутылке, грамм двести, не меньше. Ненашев выпил залпом, крякнул и потер костяшками указательных пальцев по­влажневшие глаза.

И тут же из черноты, как кадры из кинопроектора, начали выскакивать картины: вот Стас, красивый, элегантный, что-то шепчет на ухо Инге, а потом игриво кусает ее за мочку; вот он же, растерянный и испуганный, стоит посреди кабинета следователя и кричит: «Аркадий, ну скажи ты им, что я не мог! Не мог я так тебя и агентство подставить! Прошу, подумай, почему эти проклятые векселя подделками оказались?!»; а вот Ольга хватает Ненашева за руку и, по-собачьи заглядывая в глаза, молит: «Помогите, ему нельзя на зону, он там пропадет…»

– Ошибаешься, – пробормотал вполголоса Ненашев. – Такие где хочешь приспособятся и выживут. Только вот кем на волю выйдут? Может, тебе придется таскать своего Стаса по проктологам и психиатрам да кашку овсяную на воде варить. Если ты совсем дура, конечно. А если умная – бросишь к едрене фене, и пусть он, как собака паршивая, под забором подыхает.

Психолог

Штатный психолог РА «Атлант» Михаил Гольд­берг собирался на службу с большой неохотой. И дело было не в том, что изгнанный народными средствами из организма грипп оставил после себя следы болезненной расслабленности. В последнее время Михаил Иосифович особенно остро чувствовал, как тяготит его весьма достойно оплачиваемое служение на ниве рекламного бизнеса.

Семь лет назад предложение Аркадия Ненашева «подвести под доморощенный пиар научную основу» господин Гольдберг принял с энтузиазмом и благодарностью. Будучи завкафедрой в солидном, но отнюдь не самом престижном вузе, он получал гроши. В конце 90-х процентное соотношение студентов, принятых в вуз на коммерческой основе, еще не было таким впечатляющим, а взяток Михаил Иосифович не брал принципиально. Частная практика психотерапевта серьезных доходов тоже не приносила: обыватель, ассоциируя с тривиальной «дуркой» всех, чья специальность начиналась с корня «псих», боялся консультаций у Гольдберга и ему подобных пуще вендиспансера.

Но даже в таких условиях Гольдберг умудрялся помогать людям. Зная о его незаурядных способностях и умении блюсти конфиденциальность, коллеги и друзья приводили к Михаилу Иосифовичу родственников, приятелей, знакомых с серьезными фобиями, маниями, затяжными депрессиями и склонностью к суициду.

Близкие исцеленных стеснялись предлагать Гольдбергу деньги и в качестве благодарности приносили дорогущий коньяк, немыслимые новомодные парфюмы, билеты на театральные премьеры. На спектакли Михаил Иосифович исправно ходил, а вот бутылки и флаконы складывал в шкафчик, извлекая их оттуда по случаю дня рождения кого-нибудь из коллег. Спиртное Гольдберг не употреблял (ни капли), причисляя винопитие к способам медленного самоубий­ства, а туалетной водой не пользовался, будучи абсолютно согласен с родоначальником психоанализа Зигмундом Фрейдом, считавшим чув­ствительность к запахам атавизмом и свидетельством психической недоразвитости.

Ставя в заветный шкафчик очередной презент и прикидывая, сколько он стоит, Михаил Иосифович тяжело вздыхал: ведь могла бы быть неплохая прибавка к жиденькой стопочке баксов, отложенной для пусть и подержанной, но иномарки! «Жигули» десятилетней выдержки, на которых катался психолог, рассыпались на ходу. И все же в глубине души Михаил Иосифович гордился каждым успехом на психотерапевтическом поприще. Как, впрочем, и тем, что именно к нему, а не к какому другому профессионалу, чаще всего обращались за помощью высокие чины с Петровки.

Один такой случай взаимовыгодного сотрудничества кандидата наук Гольдберга с органами даже вошел и в учебники по психологии, и в пособия по криминалистике.