Звёздная тень, стр. 27

— Это и впрямь похоже на действия сверхцивилизации, Андрей Валентинович… — сказала Маша. И дёрнулась, осознав, что обратилась к человеку, объявленному ею мёртвым.

Уж не знаю, сам счётчик догадался дать слово деду или тот потребовал этого:

— Чахленькая выходит цивилизация, девочка. С горизонтальным развитием. Как в старых американских романах, где на каждом астероиде стояли свой бар, церквушка и шериф со звездой…

Дед издал очень натуральное кряхтение, он всё лучше и лучше управлялся с речевым аппаратом рептилоида:

— Планета, превращённая в космодром и переднюю, — это смешно. Знаешь, один старый писатель-фантаст в своё время сказал: «Галактика для меня — слишком мало. В ней всего сто миллионов звёзд. Не мой размах, я буду писать о метагалактиках…» Лучше бы он всмотрелся в одну-единственную звезду…

Данилов тихо хихикнул.

— Но должен же быть в этом какой-то смысл? — мрачно спросила Маша. — Хоть какой-то? Демонстрировать размах… нет, это слишком мелко. Зачем тогда… Андрей Валентинович?

Дед долго молчал. Наконец ответил, смущённо и неохотно:

— Маша, если я прав, то тебе не слишком понравится ответ. Он и мне чем-то несимпатичен.

Опять за старое взялся… Нет, я понимаю, всю жизнь дед зависел не от того, что действительно знает, а от того, что сможет утаить. Намёки, невнятные угрозы, пускание пыли в глаза, туманные пророчества — вот что позволило ему выйти из роли кабинетного учёного и влезть в грязное болото политических интриг.

Но хоть теперь он мог бы вести себя по-иному!

— Дед, мне идти — туда?

— Я думаю, что нам всем есть смысл войти в ворота.

— Без тебя нам всё равно не улететь, — повторил Данилов. — Я не считаю, что это будет умным поступком, но если ты идёшь… значит, стоит идти всем вместе.

Наверное, надо было смириться.

Хотя бы потому, что демонстрация силы оказалась более чем наглядной. Цивилизация такого размаха — не лучший союзник. Она вообще не годится на роль союзника, как Британской империи в пору расцвета не чета была какая-нибудь захудалая африканская колония.

— Пошли, — сказал я. — Наверное, лучше, если мы возьмёмся за руки. А тебя… Карела… понесём.

— Я не против, — согласился дед.

Подобрав рептилоида, я посмотрел на Данилова. Тот молча взял меня за локоть. Маша пристроилась к нему.

— У тебя не осталось никаких игрушек? — полюбопытствовал я.

— Нет, — ответила она. Похоже, искренне.

Хотя чем нам может помочь лазерный пистолет? Или даже прославленный аларийский ггоршш?

— Очень сожалею, что вам приходится это делать, — сказал я, когда мы неуклюже, с грацией потерявшихся младенцев, начали спускаться по склону. — Если бы…

— Да иди ты в баню, — беззлобно огрызнулся Данилов. — Теперь-то уж…

В чём заключалась неупорядоченность этого места и уж тем более — поглощение энергии, ведомо было лишь кораблю. Я ничего особенного не замечал. Даже когда мы ступили на мелкую, похрустывающую под ногами гальку, даже когда дошли до той точки, где исчезла подобно привидению незнакомка, — ничего не произошло. Данилов крепко держался за мою руку, мы топтались рядком, подобно трём идиотам, решившим быстренько научиться танцевать сиртаки. Рептилоид — даже не знаю, кто контролировал сейчас его тело, — крутил головой.

Ничего не происходило.

Не работает!

Это был лишь миг, краткий, но пронзительный миг позора. Я стиснул зубы, представляя наше возвращение на Землю. Да что угодно бы произошло, самое мерзкое и гнусное, но хоть что-нибудь! Пусть придётся драться с целым миром, идти по колено в дерьме и крови — я пройду. Пусть будет как угодно трудно — доползу…

Перед глазами повисла мутная мерцающая пелена.

Пальцы Данилова впились в меня до боли. Рептилоид обмяк — похоже, он вошёл в транс, опасаясь чего-то аналогичного джампу. Маша вскрикнула, дёрнулась к Данилову, тот не устоял — и мы стали падать. Мир колыхался, плыл. Всё тонуло в призрачном белом свете. Под ногами уже не было камней — ничего не было, мы падали.

Возник звук, а может, даже и не звук, короткий взвизг, стон пространства. Это и впрямь оказался переход — ещё один вариант игры с измерениями, не тот, что придумали люди, не тот, что использовали Геометры.

Я почувствовал, как гаснет сознание, накатывает отупение, мысли двигаются лениво и вяло.

И всё же это было что-то. Хоть что-то.

Часть вторая

Тень

Глава 1

Удар. Удар и свет. Я повалился, проехался лицом по липкой грязи, растянулся во весь рост. Ещё пытаясь упасть навзничь, защитить прижатого к груди рептилоида.

Уже понимая, что со мной никого нет.

Миг, когда исчезла рука Данилова, так крепко вцепившегося в меня, когда улетучился прижатый к груди рептилоид, остался где-то за гранью памяти. Валяясь в холодной жиже, щурясь от ослепительного солнечного света, непроизвольным, эмбриональным движением подтягивая колени к животу, я готов был забиться в истерике. Нас разделили. С лёгкой непринуждённостью опытного хирурга отсекли друг от друга.

В висках пульсировала боль. Голова казалась чугунной болванкой, только что прошедшей печь, прокатный стан и кузнечный пресс. Горло дёргалось от рвотных позывов. Меня продёрнули сквозь пространство, и продёрнули явно далеко — воздух был другим, наполненным густыми неприятными запахами, и сила тяжести — земная, а то и побольше. Бившее в глаза сияние казалось ослепительным даже сквозь сомкнутые веки.

Прижимая мокрые, грязные ладони к вискам, я сел на корточки. Боль отпускала, но медленно, неохотно. По телу пробегала дрожь. Неужели это последствия перехода? Тогда я предпочитаю джамп… отныне и навсегда…

Красные круги перед глазами гасли. Я слегка приоткрыл веки. Мир вокруг казался полустёртым, выцветшим, будто старая фотография. Но с каждым мгновением наполнялся красками — яркими, буйными, дикими.

Джунгли.

Я валялся на границе леса и болота, на узкой полосе влажной, поросшей высокой травой земли. Встающее из-за горизонта солнце — чувствовалось, что сейчас не вечер, а утро — светило поярче земного и с каким-то едва уловимым белесым оттенком. Слева тянулась сплошная, непролазная густо-зелёная стена, оранжево-жёлтые пятна цветов, белые плети воздушных корней. Справа раскинулась обманчиво затканная травой ровная буро-коричневая топь. Только пробитый невдалеке от берега травяной ковёр, разорванный будто от падения чего-то тяжёлого, выдавал болото. Я вздрогнул, пытаясь представить, уж не два ли человеческих тела упали в трясину.

Нет, вряд ли. Бурая жижа была ровной, не взбаламученной. Да и размеры прогалины слишком велики — туда мог целиком ухнуть челнок.

— Блин… — прошептал я, отползая от края трясины. Хоть в чём-то повезло. С детства не люблю топи — то ли какой-то фильм маленьким увидел и испугался, то ли, гуляя с дедом, угодил в трясину… вполне мог дед мне такое приключение устроить в педагогических целях. Психоанализом я себя не мучил, не знаю. Но болота не люблю.

Дальше от берега земля стала твёрдой, хотя и сохранила влажную мягкость. Я встал, брезгливо отёр с лица грязь. Огляделся. Нет никого. Поблизости, во всяком случае. А местность колоритная. Болото — до горизонта, целый океан грязи. Вот джунгли, похоже, тянутся километров двадцать, дальше поднимаются горы — скалистые, голые, угрюмые.

— Дед! — крикнул я. — Саша! Данилов!

Крик завяз во влажном воздухе, затерялся.

— Маша!

В груди неприятно сдавило. Нет никого. Может быть, на всей этой планете. Если за нами наблюдали — а я в этом почти не сомневался, то могли и перебросить в разные миры. Зачем только? Поэкспериментировать? Понаблюдать за реакцией? Возможно, конечно. Только это эксперимент из разряда планет-космодромов… не верю я в такие сверхцивилизации.

Похлопав себя по карманам, я убедился, что банки с едой не пропали. Больше ничего у меня и не было. Нет, правда, что же творится? Неужели всё-таки эксперимент на выживание?