Ласковые мечты полуночи, стр. 1

Я от того проснулся, что Рюг во сне тихонько завизжал. Вначале я вспотел, страх высыпал по коже ознобистыми пупырышками, потом раскрыл глаза и присел на кровати – спиной прижимаясь к стене, а руки выставив перед собой. Сна как в помине не было.

Но это был всего лишь Рюг. И визжал он так, понарошку, то ли приснилось ему что-то противное, то ли вспомнилось. В свете от окна его бритая макушка слегка поблескивала, и до меня сразу дошло, что мы не в моей комнате, и даже не у Рюга, а у русского Ивана.

Верите, не верите, а мне как-то сразу легче стало. Я сидел, смотрел на блестящую голову Рюга, и раздумывал, не намазать ли ее зубной пастой, или фломастером написать какое-нибудь слово. Но тут Рюг дрыгнул ногой, сбрасывая одеяло, и тихонечко сказал "ой!" Не просыпаясь, конечно.

И мне сразу расхотелось над ним издеваться. Я встал, подошел к двум составленным вместе креслам, на которых Иван постелил Рюгу, наклонился над ним и тихонечко подул в ухо. Это всегда помогает, я знаю, мне так Вузи делала, а я однажды проснулся, и увидел.

Рюг замер и задышал чаще.

– Дрыхни, – сказал я ему погрубее, но тихо. Чтобы Иван не услышал, что кто-то не спит, и чтобы Рюг во сне мою грубость почувствовал. Когда говорят ласково – это плохо. Это почти всегда опасность.

Рюг теперь нормально спал, наверное, я ему все плохие сны выдул. Я подошел к окну, и посмотрел в сад. Было тихо, мамаша с Пети небось уже спали. Где-то далеко кричали про дрожку, привычно и скучно.

Вот только что-то было неправильно. Совсем-совсем неправильно, я это чувствовал, и мучался, но никак не мог понять в чем дело. На всякий случай решил подойти к двери в спальню Ивана, и послушать.

Тут-то до меня и дошло.

За дверью тарахтело, шипело, булькало. Негромко и совсем нестрашно. Я облизнул губы, и покосился назад. Но Рюг сладко спал. Стало так завидно, что я пожалел, что не разбудил его.

– Иван... – зачем-то сказал я.

Обидно было – до слез! Ну как же так! Почему?

Дверь к нам он запер, только все это ерунда была. Объяснял же я ему, что двери нигде не запираются, а он... "на полчаса работы"... И забыл. Вот так всегда, стараешься, а тебе не верят!

Я немножко подергал дверь, чтобы на той стороне с задвижки соскочил стопор. А потом повернул ручку, и дверь легко открылась. Мне все-таки хотелось верить, что это полная ерунда, что мне примерещилось, и сейчас Иван от шума проснется, вскинется на постели, и громко спросит: "Лэн, что, не спится? Слушай, по ночам детям надо спать, а не пугать мирных постояльцев!"

Но Ивана в спальни не было, конечно же. Потому что звук мне не померещился, шел он из ванной, а еще там шумела вода.

У меня еще немножко оставалась надежда, что Иван не успел. Что он только раздевается, или сыплет в воду "Девон", или размышляет, стоит ли... Он же умный мужик, не какой-нибудь дрянь-человечек!

И я сиганул через всю комнату, чуть не налетев на кресло, которое Иван зачем-то оттащил к окну. Само окно было зашторено, и света в комнате было чуть-чуть – из холла, да из щелки плохо прикрытой двери в ванную.

Глупо это было, конечно. Как Вузи говорит иногда, приходя с вечеринки: "Ах, как хотелось обманываться!"

Лежал Иван в ванне, в горячей зеленой воде, от которой воняло "Девоном", голый, красный, с глупой блаженной улыбочкой на лице. Из полуоткрытого рта стекала слюна, тоже густо-зеленая, значит все по правилам сделал, закусил "Девончиком". А приемник стоял на полочке и радостно шипел.

Дело конечно не в том, что он шипит и булькает, про это каждый пацан знает. Это просто побочный эффект, а все дело в волнах, которые слег излучает. Мне-то ничего, на детей, говорят, он почти не действует, даже если в ванну забраться.

А вот Ивану нравилось. Он то улыбался, то хмурился, то что-то бормотал неразборчиво.

– Иван, – сказал я зачем-то. Словно он мог меня сейчас услышать...

– Где Буба? Он мне срочно нужен... – тихо, но разборчиво прошептал Иван. Ему было сейчас хорошо и интересно.

А я смотрел на него, и мне было так паршиво! Словно со мной эта беда случилась!

Ну почему, почему именно Иван?

Надо было мне к нему пораньше подойти, до того как Рюг пришел, ну, вместо того, например, чтобы в саду играть в спасателей из сериала "Марсианские пустыни", рассказать все еще раз, про то что слег – эта такая гадость, которую даже один раз нельзя пробовать, а то хуже мертвого станешь, может он и понял бы, но не мог же я все растолковывать, когда взрослому пытаешься что-то рассказать, они никогда не верят, они же все – взрослые, они себя самыми умными считают, и попробуй переспорь, когда тебе только одиннадцать лет, и ты ходишь в коротких штанишках и ешь кашу на завтрак, ничего бы я не смог, не поверил бы мне Иван и все равно забрался бы в эту вонючую зеленую воду, а теперь стой, хлюпай носом, только Ивану уже все равно, слишком много в нем любопытства и слишком мало терпения, любопытным быть просто, и лезть куда не надо – тоже, а быть терпеливым – трудно, почему-то все думают, что если человек все на свете хочет узнать, и немедленно, то это здорово, а если он просто живет себе спокойно, занимается своими делами, а в чужие не суется, то он дурак, все равно десять ему лет, или целых сорок, и не с Иваном первым так случилось, только он ведь и впрямь хороший, его жалко, он же не виноват, что хотел все узнать и сразу, лучше бы он просто отдыхать приехал, а не разнюхивать, тоже мне, Джеймс Бонд фигов, он бы может был не таким хорошим, но был бы, а теперь его просто нет, мутная зеленая вода и мускулистое тело, вот и все...

Я вздрогнул, потому что увидел: Иван чуть приоткрыл глаза. Только он смотрел не на меня, а сквозь, куда-то далеко-далеко, куда его утащил слег.

– Пеблбридж... – прошептал Иван. Помолчал немного, и добавил: – Оскар...

Я даже всхлипнул, таким он был сейчас глупым и несчастным, со своим придуманным Оскаром Пеблбриджем, а еще у него на груди были шрамы, значит он воевал, а у меня отец тоже был военным, мама думает, что я его совсем не помню, только это неправда.

Конечно, мало ли как было, может даже Иван и папа друг в друга стреляли, только на самом деле это не важно, война это война, а дружба это дружба, Иван ведь и впрямь старался быть моим другом, значит не мог я его оставить гнить в зеленой воде...