Царь, царевич, король, королевич..., стр. 42
Послесловие,
в котором Холмс клянется больше никогда не играть на скрипке, Кубатай получает рыбу и задание, а Стас испытывает разочарование
– …А знаете, Ватсон, – усаживаясь у камина и сняв с него огромную шотландскую туфлю с табаком, сказал мне Холмс, – я никогда больше не буду играть на скрипке!
– Почему? – слегка удивился я.
– Так… просто… Не нравится мне этот звук: м-м-мяу, м-м-мяу!
– Ну и правильно, – одобрил я друга. – Честно говоря, вы и играть-то толком не умеете.
– Знаю. – Холмс вздохнул, печально вытянул ноги к огню и поинтересовался: – Как ваш сынишка, Ватсон?
Я был поражен. Никогда, никогда Холмс не интересовался моими личными делами! И вдруг – такая заботливость! Он даже вспомнил про моего Джона…
– Все в порядке, – растроганный до глубины души, ответил я. – Очень, знаете ли, умненький мальчик.
– А как у него со здоровьем?
– Прекрасно!
– Умный и здоровый мальчик… – тихо произнес Холмс. – Жаль, жаль…
– Чего вам жаль, Холмс?
– Жаль, что такой милый ребенок будет надолго лишен материнской ласки. Видите ли, мой друг, Мэри Морстен вовсе не так невиновна в деле Агры, как мы полагали…
– Полно, Холмс! – перебил я его. – Я уже слышал эту байку!
– Да? – удивился Холмс. – Что-то с памятью моей стало. И, неожиданно выстрелив в потолок, рявкнул: – Хадсон, кокаина!
Черная мышь, устраивающаяся для ночевки на камине, подскочила от неожиданности и с любопытством уставилась на нас.
– Сэр, срок нашего пари уже давно истек, – раздался с лестницы возмущенный голос старушки.
– Память, память, – почесал затылок Холмс. – Ну истек, ну и что. Принесите кокаина, жалко что ли…
Я с тревогой понял, что после наших удивительных приключений Холмсом вновь овладевает хандра.
– Мистер Холмс, – возникнув в дверях с принадлежностями для инъекции, произнесла Хадсон. – Там, внизу, вас ожидают пожилой джентльмен с голубым песцом на веревочке, конопатый ирландец с одной ногой и китаец в форме пожарника. Вы их примете?
Холмс выпустил клуб дыма и, слегка оживившись, сказал:
– Просите, миссис Хадсон.
– Генерал-старший сержант Кубатай! – громко объявил начальник Департамента Защиты Реальности Ережеп.
– Я!
– Выйти из строя.
Кубатай сделал шаг в направлении начальника, хотя никакого строя не было. Фраза являлась ритуальной формулой. В кабинете они были вдвоем.
– За проявленную находчивость в спасении детей из прошлого, а особенно – за успешную диверсию в цирке вам присвоено очередное звание генерал-прапорщика.
– Служу Всемирному правительству!
Ережеп вышел из-за стола и дружески пожал Кубатаю руку.
– А от себя добавлю. ДЗР-овцев много, а настоящих клоунов на Земле явно не хватает. Не подумываете ли сменить профессию?
– Честно сказать, подумываю, – смутился Кубатай. – Этот номер… с рыбкой… ну, вы читали отчет… Это, знаете ли, так приятно, когда вам хлопают…
– Что ж, чего-то подобного я ожидал. Вот и рыбку приготовил. – Он вынул из-за спины огромную банку консервов. – Как, генерал, заботливый я у вас?
Пожирая рыбу глазами, Кубатай кивнул и тихо, уютно заурчал.
– Не сейчас, не сейчас! – погрозил ему пальцем Ережеп. – Экий вы торопыга! Вначале у меня к вам предложение. У вас есть шанс совместить оба своих призвания – клоуна и диверсанта. Вы засылаетесь на Венеру с группой дрессированных пингвинов.
– Так у сфинксов же руки не оттуда растут, они хлопать не смогут…
– Не о славе нужно думать, а о деле. Операция будет носить кодовое название «Кубатай, Смолянин и Троянский пингвин». В шкурах пингвинов будут скрываться наши самые опытные сотрудники. Так что вам еще повезло.
– А цель этой операции какая?
– А никакой. Но повод удачный. Копию вашего отчета агенты Венеры, само собой, прочитали и очень цирком заинтересовались. Что ж, пусть на Венере наши сотрудники будут. На всякий случай.
…Шидла нас подбросил до двадцатого века. И доставил не в тот день, когда нас Кащей украл, а на неделю позже. Как раз, когда папа с мамой вернуться должны были. Это я так попросил, чтобы яичницей лишние дни не питаться.
На входе в квартиру Стас забормотал с умилением:
– Сейчас кошек покормим… уберем за ними… ты пол помоешь.
Но дверь открылась, едва он коснулся замка ключом. Мы подпрыгнули от неожиданности.
– Зап карап ынакат бир-бир гелупек? – спросила мама, что на древнеегипетском означает: «Надеюсь, вы можете все объяснить?»
– Бир-бир, бир-бир, – подтвердил я торопливо, – а вы когда приехали?
– Неделю назад…
Выходит, все это время они волновались, искали нас, все больницы и милиции, наверное, обзвонили.
И я стал торопливо рассказывать:
– Да ты не бойся, мама, мы у Кащея были. И в Антарктиде. И с Шерлоком Холмсом в цирк ходили…
Стас посмотрел на меня как на идиота и стал все «правильно» объяснять:
– Костя мухой был, а я – президентом… С Иваном-дураком познакомились… Ну вот… Мы же вернулись.
Тут раздался голос папы:
– Идите на кухню. Чтобы ужинать. Чтобы за ужином все подробнее рассказать. Потому что нам интересно.
Под аккомпанемент кошачьего мурлыканья (папа с мамой из Бельгии консервированной пингвинятины привезли) мы просидели за столом аж до полпервого ночи.
– Представляешь, мам, – размахивая вилкой с нацепленной на нее котлетой вопил Стас, – я на всей Земле порядок навел! Всем так хорошо было! Археологию сделал обязательным предметом в школе, начиная со второго класса!
– А мы там тебе не мешали? – без особого любопытства поинтересовалась мама. И я внезапно сообразил, что в Вымышленном мире папу и маму почему-то не видел…
– Ну… в общем… – Стас вдруг покраснел и замялся. – Я… это… – и во внезапном приступе честности покаялся: – Приказал, чтобы из Бельгии никого не выпускали.
– Чтобы нам тебя наказывать не пришлось? – спросил папа. И Стас протестующе, хоть и неискренне, замотал головой:
– Да нет же, нет! Вы ведь всегда говорили: пока пол не домыл до конца или картошку не дочистил, не хвастайся. Доделай вначале! Вот я и решил, что вам все покажу, только когда никаких недостатков на Земле не будет.
Прозвучало это как-то неуверенно, и родители явно в Стасову основательность не поверили. Папа даже сказал иронически:
– Пчелка ты трудолюбивая…
Пришлось мне за Стаса вступиться:
– Мам, пап, Стас же Кащеем стал! Если б он вас не держал на расстоянии, точно бы превратил. Папу, например, в сервант, нет, лучше в комод! А маму – в подсвечник! Бронзовый, старинный.
Не знаю уж с чего, вроде я так здорово Стаса отмазал, но папа с мамой посмотрели на меня мрачно.
– А вот еще был случай, – возбужденно тараторил Стас. – Объявил я конкурс на лучшую корону для себя…
– Кстати, о короне, – папа мгновенно ожил. – Мы такую древнеперуанскую корону в Антверпене видели! Она по форме напоминает космический корабль, разбившийся при посадке!
Понятно, конечно, что такая странная корона – это вещь. Но мне даже обидно было, что эта корона их больше занимает, чем то, что Стас был диктатором всей Земли. Да еще – волшебником. («А ведь он и сейчас, наверное, волшебник», – подумал я, но промолчал.) Родители наши, видать, ко всему уже привыкли. И поэтому, между прочим, ни в милиции, ни в больницы не звонили. Преспокойненько жили, кошек пингвинятиной кормили, ждали, когда мы появимся.
Вот такие у нас родители. Хотя по мне и Стаське соскучились, как нормальные. Так что мы обижаться не стали. Сами по ним соскучились. Поэтому, когда мы в спальню зашли, я Стасу говорю:
– Наколдуй им эту корону.
Стас на меня посмотрел недоверчиво: он, видно, и не подумал, что его способности могли сохраниться. А потом глаза у него заблестели, и он, осторожно так, говорит:
– Колотун-Болботун. Жорики-Хлорики. Шушера-Мушера. Появись передо мной корона древнеперуанская.