Царь, царевич, король, королевич..., стр. 28
Я понял, что шампанского мне не дождаться. А Холмс горестно продолжил:
– Увы… увы… О женщины…
Перед лицом надвигающейся катастрофы я мог позволить себе быть бестактным:
– Холмс, мы скоро погибнем… ответьте же мне, вашему преданному другу и биографу. Почему вы не женаты?
Шерлок помолчал. Потом взмахнул рукой, уронив при этом пустую бутылку, и тихо сказал:
– Что ж, теперь я могу признаться. Правда такова… ох, Ватсон. Итак, когда мы с моим братом Майкрофтом были еще детьми, произошло событие, повлиявшее на всю нашу жизнь…
Я весь превратился в большое оттопыренное ухо. Узнать напоследок одну из тайных черт моего друга – что может быть более достойным завершением жизни? Но Холмс не успел докончить…
– Че, не ждали? – резанул знакомый голос… и из распахнувшегося гардероба высунулся Смолянин. За ним жизнеутверждающе поблескивала лысина Кубатая.
– Бог мой! – Шерлок вскочил, с трудом удерживая равновесие, и бросился к потомкам. – Кащей повержен? Мир спасен?!!
– Хрен там, – вздохнул Смолянин, выпутываясь из разнообразных одежд Шерлока, висевших в гардеробе. Чего там только не было – от немецкого мундира до дамского бального платья, и все это сейчас обвивало голые ноги переводчика, стесняя его передвижение. – Эта падла всех нас победила! Костю… ох, не хочу вспоминать. Сфинксов и нас в настоящую реальность выкинул…
– Но мы еще не сдаемся! – жизнерадостно заявил Кубатай. – Мы еще побрыкаемся! Для начала мы решили вновь объединиться с вами. Ватсон, у вас найдется глоток виски?
– Генерал, вы же не пьете! – ужаснулся Смолянин.
– Отставить! – сверкнул глазами Кубатай, и после неизбежной суматохи мы расположились у столика. Потомки выпили, и Кубатай, откашлявшись, сказал:
– Произошло следующее…
И начал с того, что случилось с бедным Костей. Холмс схватился за голову, подлил себе из бутылки и мрачно повторил:
– В муху… – И тут же вскричал: – Муха! Ватсон!
Я тоже вспомнил про свой недавний удар, вскочил и в ужасе осмотрел пол. Хладный мушиный трупик лежал совсем рядом. Я бережно положил его на ладонь, поднес к свету. Все сгрудились вокруг.
– Неужели? – простонал Смолянин. – Костя! Чувачок!
Муха лежала на спинке, безвольно обмякнув в моей ладони. Тонкие ножки трогательно обвисли. Какая-то неземная печаль и смирение читались в ее позе. Тощенькое тельце казалось невесомым. А ведь как славно она еще недавно жужжала надо мной… О Боже! На мгновение мне показалось, что мушиные ножки дрогнули… Увы. Это невольная слеза исказила зрение.
– Убийца! – мрачно глядя на меня, произнес Кубатай. – Ребенка… Газетой… Можно сказать – на взлете!
– Я не хотел! – простонал я, заливаясь слезами раскаяния и подумывая, не упасть ли в обморок. – Я не знал!
– Маньяк… – процедил Смолянин. – Он был такой веселый, вежливый мальчик! Русский язык знал!
– Похоронить бы надо… как положено… – пробормотал Холмс, озираясь. – Где тут горшок с геранью? Или в сад выйдем?
Кубатай всхлипнул. Достал платок, промокнул глаза… и неожиданно спросил:
– Слушайте, а вдруг это другая муха? Обычная?
Мы задумались. Я временно прекратил плакать, отставил мысли об обмороке и стал разглядывать муху попристальнее.
– Глаза вроде не такие, – заявил Смолянин. – А вот выражение лица – Костино!
– Холмс, у вас есть микроскоп? – поинтересовался Кубатай.
– Конечно! – слегка обиделся мой друг.
– Дайте-ка мне жертву, Ватсон.
…Кубатай долго разглядывал муху под микроскопом, подкручивал винты, наводил свет. Потом вздохнул и поднял голову:
– Поздравляю вас, джентльмены. Это не Костя!
– Почему? – заливаясь слезами радости, вопросил я.
– Девочка… – смущенно глядя на предметное стеклышко, ответил генерал. – Смолянин, уберите тело!
Переводчик аккуратно взял муху за крылышко, спросил:
– Похоронить?
Мы презрительно отвернулись, а Кубатай посоветовал:
– Кремировать, – и указал на камин.
Обрадованные исходом дела, мы налили себе еще виски и выпили.
– Как же искать муху? – продолжал убиваться Кубатай. – А? Холмс?
– Никак, – грустно ответил мой друг. – Только один путь возможен – если муха сама найдет нас! Костя – ребенок способный. Положимся на него. И… и будем ждать чуда.
Глава вторая,
в которой меня выручает чернильница
(Рассказывает Костя)
Вообще-то, оказывается, мухой быть не так уж плохо. Помню книжку «Баранкин, будь человеком!» – там пацан то в муравья превращается, то в воробья, и везде его разные сложности и опасности подстерегают. У муравьев, там вообще, вкалывать надо в поте лица… Ничего подобного! Когда я стал мухой, никаких сложностей не было. Летишь себе по небу, жужжишь. Есть захотел – спустился, а там все съедобное. (Есть, кстати, хотелось почти все время, видно, мухи – существа очень прожорливые.) Воробьи – тупые, уйти от них – делать нечего. А если на какой-нибудь базарчик залетишь, то там вообще класс: мух не бьют, только отмахиваются, а птицы подлетать боятся.
А знаете, как муха видит, какие краски?! Если б муха человеком обернулась, она бы, наверное, художником стала. А запахи какие муха чувствует! А вкусы!
Короче, не жизнь – малина. Если бы только не человеческий разум, который все пилит и пилит: «И что, вот так – мухой – ты всю жизнь прожить и собираешься? А она, между прочим, не такая уж длинная: зима нагрянет, и хана…» Мои насекомые инстинкты пытались сопротивляться: мол, не ДОЛГО жить главное, а КРАСИВО. Мол, вот отложу личинок, и жизнь моя в них продолжится… Но тут же вскипал ЧЕЛОВЕК: «Личинок?! Да ты сам-то соображаешь, о чем думаешь?! Кстати, ты не муха, а мух! Какие там личинки…»
Человек, само собой, победил, и я принялся обдумывать пути обратного превращения. Да к тому же ведь чертов Кащей не только в муху меня превратил, но еще и в мир Шерлока Холмса загнал. В этом я без труда убедился: кэбы, клубы, полисмены, джентльмены… Вот и решил я прежде всего разыскать великого сыщика и связаться с ним.
Я все это так рассказываю, как будто ничуть не унывал. На самом-то деле время от времени я впадал в форменное отчаяние. Особенно ночью. Англия, она и в Африке Англия. Когда под утро на Лондон падает туман, мухам приходится туго. В первую ночь я спасся в газовом фонаре в сквере. Там было сухо и тепло. Но отражатель в нем был скользкий и покатый, а я еще не научился спать, удерживаясь присосками на лапах; поэтому всю ночь не сомкнул глаз. А если бы уснул, сразу скатился бы в огонь.
И всякие другие были неудобства. С той же едой, например. Чувствую я своим мушиным носом благоухание, аж слюнки текут, а гляну, что это так пахнет, меня с души моей человеческой воротит… Другими словами, были в моем положении и минусы. Но не буду вдаваться в эти подробности, тут можно сто лет говорить, а по существу – ничего.
Так вот. Я решил искать Холмса. И вспомнил, что по книжке проживает он на Бейкер-стрит. Но как найти эту улицу? Не долго думая, я принялся кружить над тротуарами, пытаясь прочесть названия улиц на домах.
Если бы надписи были сделаны на английском, я бы очень пожалел, что лучше знаю древнеегипетский. Но «Волк-стрит», «Эбби роуд», «Грин парк» и тому подобное было написано русскими буквами, так что в этом я затруднений не испытывал.
Пару раз я подлетал к своим насекомым собратьям, желая попытаться войти с ними в контакт. Ведь что мы – люди – знаем о мухах?! Возможно, думал я, нет на свете существ мудрее, просто мы не способны понять это… Ни фига. Тупее я в жизни никого не встречал. Когда я пытался заводить с ними беседы, они или шарахались от меня как от чумного, или проявляли интерес совсем иного характера (самки). В последнем случае я смывался как можно быстрее: не хотелось бы начинать свой опыт общения с женщинами с мух.
Весь следующий день я промотался по Лондону, но так ничего похожего на Бейкер-стрит и не нашел. А под вечер со мной произошла вот какая история.
Вечер этот застал меня далеко от центра города. Хотя район был чистенький и явно не самый бедный и на каждом углу тут горели фонари, я решил избрать какое-нибудь иное место ночлега. Я ведь практически не спал всю прошлую ночь и теперь буквально валился с ног. Если бы я снова забрался в фонарь, неминуемо бы изжарился.