Трое в лодке, не считая Седьмых, стр. 5

Чертослепов обреченно взглянул.

– Да, – сказал он. – Знаком.

– Ознакомьтесь внимательней, – холодно молвил капитан и, оставив бумагу в слабой руке Чертослепова, двинулся в неизвестном направлении.

Нежное бежевое пятно растаяло в ледяных зарослях февральского леса.

Глава 6

– Ему снабженцем работать, а не капитаном, – с некоторой завистью проговорил Шерхебель, глядя в ту сторону, куда ушел Седьмых. – Смотрите, это же наш рапорт в верха! Где он его здесь мог достать?

Действительно, в неверных пальцах Чертослепова трепетал тот самый злополучный документ, с которого все и началось.

– О Господи!.. – простонал вдруг замдиректора, зажмуриваясь. Он, наконец, заметил роковую ошибку машинистки.

– В каком смысле – Господи? – тут же спросил любопытный Шерхебель, отбирая у Чертослепова бумагу. – А? – фальцетом вскричал он через некоторое время. – Что такое?!

Пошатываясь, подошел очнувшийся Альбастров и тоже сунулся сизым мурлом в документ.

– Грамота, – небрежно объяснил он. – Аз, буки, веди… глаголь, добро…

– Нет, вы только послушайте! – В возбуждении снабженец ухватил электрика за короткий рукав крупнокольчатой байданы. – «Обязуемся выгрести к пристани Баклужино в десять ноль-ноль, шестнадцатого, одиннадцатого, тысяча двести тридцать седьмого». Печать, подпись директора… А? Ничего себе? И куда мы еще, по-вашему, могли приплыть с таким документом?

– Что?! – мигом протрезвев, заорал электрик. – А ну дай сюда!

Он выхватил бумагу из рук Шерхебеля и вонзился в текст. Чертослепов затрепетал и начал потихоньку отползать. Но Альбастров уже выходил из столбняка.

– А-а… – зловеще протянул он. – Так вот, значит, по чьей милости нас угораздило…

Он отдал документ Шерхебелю и, не найдя ничего в переметной суме, принялся хлопать себя по всему, что заменяло в тринадцатом веке карманы.

– Куда ж она к шайтану запропастилась?.. – бормотал он, не спуская глаз с замдиректора. – Была же…

– Кто?

– Удавка… А, вот она!

Шерхебель попятился.

– Слушайте, а надо ли? – упавшим голосом спросил он, глядя, как Альбастров, пробуя сыромятный арканчик на разрыв, делает шаг к замдиректора.

– Людишки… – презрительно пробасил Афанасий, и всё смолкло на поляне. – Кричат, копошатся…

В лопнувшей под мышками кольчуге, в тяжелом побитом шлеме, чужой стоял Афанасий, незнакомый. С брезгливым любопытством разглядывал он из-под нависших бровей обмерших членов экипажа и говорил негромко сам с собой:

– Из-за бумажки удавить готовы… Пойду я… А то осерчаю, не дай бог…

Нагнулся, подобрал свою железную палицу и пошел прочь, проламывая остекленелые дебри.

Не смея поднять глаза, Альбастров смотал удавку и сунул в переметную суму.

– Слушайте, что вы там сидите? – сказал Шерхебель Чертослепову. – Идите сюда, надо посоветоваться. Ведь капитан, наверное, не зря оставил нам эту бумагу…

– Точно! – вскричал Альбастров. – Исправить дату, найти лодку…

– Ничего не выйдет, – все еще обижаясь, буркнул Чертослепов. – Это будет подделка документа. Вот если бы здесь был наш директор…

– А заодно и печать, – пробормотал Шерхебель. – Слушайте, а что если обратиться к местной администрации?

– Ох!.. – страдальчески скривился замдиректора, берясь за поясницу. – Знаю я эту местную администрацию…

– А я все же попробую, – задумчиво сказал Шерхебель, свивая документ в трубку.

Часть 3.

Из-за острова на стрежень

Глава 1

Не любили татары этот лесок, ох, не любили. Обитал там, по слухам, призрак урусутского богатыря Афанасия, хотя откуда ползли такие слухи – шайтан их знает. Особенно если учесть, что видевшие призрак татары ничего уже рассказать не могли.

Сам Афанасий, конечно, понятия не имел об этой мрачной легенде, но к весне стал замечать, что местность в последние дни как-то обезлюдела. Чтобы найти живую душу, приходилось шагать до самой дороги, а поскольку бороды у всех в это время года еще покрыты инеем, то Афанасий требовал, чтобы живая душа скинула шапку. Блондинов отпускал.

Поэтому, встретив однажды посреди леска, чуть ли не у самой землянки, брюнета в дорогом восточном халате, Афанасий был крепко озадачен.

– Эх, товарищ Филимошин, товарищ Филимошин!.. – с проникновенной укоризной молвил ему брюнет. – Да разве ж можно так обращаться с доспехами! Вы обомлеете, если я скажу, сколько сейчас такой доспех стоит…

На Афанасии была сияющая, хотя и побитая, потускневшая местами, броня персидской выковки.

– Доспех-то? – хмурясь, переспросил он. – С доспехом – беда… Скольких я, царствие им небесное, из кольчужек повытряс, пока нужный размер нашел!.. Ну заходи, что ли…

Шерхебель (ибо это был он) пролез вслед за Афанасием в землянку и тут же принялся рассказывать.

– Ну, я вам скажу, двор у хана Батыя! – говорил он. – Это взяточник на взяточнике! Две трети сбережений – как не было… Хану – дай, – начал он загибать пальцы, – женам его – дай, тысячникам – дай… Сотникам! Скажите, какая персона – сотник!.. Ну да бог с ними! Главное: дело наше решено положительно…

– Дело? – непонимающе сдвигая брови, снова переспросил Афанасий.

Ликующий Шерхебель вылез из дорогого халата и, отмотав с себя два слоя дефицитной парчи, извлек уже знакомый читателю рапорт о том, что гребное устройство непременно достигнет пристани Баклужино в такое-то время. Дата прибытия была исправлена. Чуть ниже располагалась ровная строка арабской вязи и две печати: красная и синяя.

– «Исправленному верить. Хан Батый», – сияя, перевел Шерхебель.

Афанасий задумчиво его разглядывал.

– А ну-ка прищурься! – потребовал он вдруг.

– Не буду! – разом побледнев, сказал Шерхебель.

– Смышлён… – Афанасий одобрительно кивнул. – Если б ты еще и прищурился, я б тебя сейчас по маковку в землю вбил!.. Грамотку-то покажи-ка поближе…

Шерхебель показал.

– Это что ж, он сам так красиво пишет? – сурово спросил Афанасий.

– Ой, что вы! – Шерхебель даже рукой замахал. – Сам Батый никогда ничего не пишет – у него на это канцелярия есть. Между нами, он, по-моему, неграмотный. В общем, всё как везде…

– А печатей-то наляпал…

– Красная – для внутренних документов, синяя – для зарубежных, – пояснил Шерхебель. – Так что я уж на всякий случай обе…

Тут снаружи раздался нестройный аккорд, и щемящий надтреснутый голос запел с надрывом:

– Ах, умру я, умру… Пахаронют миня-а…

Шерхебель удивился. Афанасий пригорюнился. Из левого глаза его выкатилась крупная богатырская слеза.

– Входи, бедолага… – прочувствованно пробасил Афанасий.

Вошел трясущийся Альбастров. Из-под надетой внакидку ношеной лисьей шубейки, только что, видать, пожалованной с боярского, а то и с княжьего плеча, глядело ветхое рубище да посвечивал из прорехи чудом не пропитый за зиму крест.

– Хорошие новости, товарищ Альбастров! – снова воссияв, приветствовал певца Шерхебель.

Электрик был настроен мрачно, долго отмахивался и не верил ничему. Наконец взял документ и обмер над ним минуты на две. Потом поднял от бумаги дикие татарские глаза.

– Афанасий! – по-разбойничьи звонко и зловеще завопил он. – А не погулять ли нам, Афанасий, по Волге-матушке?

– И то… – подумав, пророкотал тот. – Засиделся я тут…

– Отбить у татар нашу лодку, – возбужденно излагал Шерхебель. – Разыскать Чертослепова…

– И Намазова… – с недоброй улыбкой добавил электрик.