Тарзан (Сборник рассказов), стр. 419

Протолкавшись через толпу, Верпер подошел к трупу. С минуту он молча вглядывался в мертвеца, потом повернулся к арабам.

— Кто сделал это? — крикнул он. В голосе его слышались угроза и обвинение. — Кто убил Мохамет-Бея?

И в ответ раздался целый хор возмущенных голосов.

— Мохамет-Бей не был убит, — кричали они. — Он сам убил себя. Аллах и вот это — наши свидетели! И они указали на револьвер в руке мертвеца. Вначале Верпер симулировал недоверие, но потом дал себя все-таки уговорить, что Мохамет-Бей покончил самоубийством, раскаиваясь в убийстве горячо любимой женщины.

Верпер собственноручно обернул покрывала вокруг трупа, стараясь спрятать места, обгоревшие во время выстрела. Шесть чернокожих вынесли труп на поляну и опустили его в неглубокую могилу, выкопанную перед лагерем. Когда комья земли стали падать вниз на одеяла, обернутые вокруг тела Мохамет-Бея, еще один вздох облегчения вырвался из груди Верпера: его план удался лучше, чем он предполагал.

Со смертью Ахмет-Зека и Мохамет-Бея разбойники остались без предводителя и после короткого совещания решили вернуться на север к своим племенам.

Узнав, в каком направлении они поедут, Верпер заявил, что он поедет на восток к морю. Разбойники не знали ничего о сумочке Верпера, и так как они в нем сейчас совершенно не нуждались, они ничего не имели против того, чтобы он шел своей дорогой.

Наблюдая за отъездом арабов, Верпер остановил свою лошадь посреди поляны. Он благодарил бога, что наконец ускользнул из их цепких лап.

Когда топот их коней замер в отдалении, Верпер повернул свою лошадь направо и поехал к тому месту, где он накануне оставил леди Грейсток.

Подъехав к дереву, он остановился и радостным голосом крикнул наверх:

— С добрым утром!

Но ответа не последовало. Верпер тщетно вглядывался в густую листву. Он слез с лошади и взобрался на дерево, откуда ему были видны все верхние ветви. Дерево было пусто — Джэн Клейтон исчезла.

XXII

СОЗНАНИЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ К ТАРЗАНУ

Когда Тарзан перебирал камешки, брошенные Ахмет-Зеком, его мысли нечаянно вернулись к груде желтых слитков, из-за которых так ожесточенно бились арабы и абиссинцы.

Что было общего между этой грудой грязного металла и красивыми сверкающими камешками, которые раньше наполняли его сумку? Что такое был этот металл? Откуда он появился? Какая мучительная неясная мысль все время преследовала его? Что значило то смутное воспоминание, почти уверенность, что эта груда слитков имела какое-то отношение к его прошлому и что она принадлежала ему?

Что было в его прошлом? Он покачал головой. Бледные картины его детства, проведенного среди обезьян, медленно проходили в его памяти, а за ними следовала странная путаница лиц, фигур и событий, которые как будто никакого отношения не имели к Тарзану из племени обезьян, а между тем казались ему знакомыми.

Медленно и мучительно восстанавливалась его память по мере того, как поврежденный мозг заживал благодаря прекрасному кровообращению.

Впервые за долгое время образы, появлявшиеся в его сознании, показались ему близкими и знакомыми; но он не мог ни водворить их на места, которые они занимали в его прошлой жизни, ни назвать их по именам.

Особенно часто в смутных воспоминаниях больного мозга появлялся образ прекрасной самки. Кто была она? Кем была она Тарзану из племени обезьян? Ему казалось что он ее когда-то видал на том самом месте, где абиссинцы откопали эту груду золота; но только тогда окружающая местность была совсем другой.

Там было одно строение… нет, там было много строений… и там были плетни, живые изгороди и цветы. Тарзан наморщил лоб: он был озадачен. Один момент ему уже казалось, что он нашел объяснение всему этому, и вдруг вся картина побледнела, словно подернулась дымкой, и на ее месте появилась сцена в джунглях: голый белый юноша, танцующий в кругу диких волосатых обезьян.

Тарзан покачал головой и вздохнул. Почему он не мог вспомнить этого? Он во всяком случае был убежден, что груда золота, место, где оно лежало, нежный аромат все время ускользавшей от него самки, образ белой женщины и он сам были каким-то образом неразрывно связаны между собой, и что прошлое было связующим звеном между ними.

Но если в его воспоминаниях женщина была неразрывно соединена с тем местом, то где же было и искать или ждать ее, как не там? Тарзан пойдет и поищет ее. Он привесил пустую сумочку через плечо и по верхушкам деревьев направился назад к равнине.

На опушке леса он встретил арабов, отправлявшихся на поиски Ахмет-Зека. Спрятавшись, он дал им пройти и Потом продолжал свой путь к обгоревшим развалинам Дома.

Во время своего путешествия через равнину он наткнулся на небольшое стадо антилоп, которое паслось на полянке, со всех сторон защищенной кустами. Обстоятельства благоприятствовали охоте. В течение получаса Тарзан выслеживал жирную годовалую антилопу — и наконец одним прыжком подскочил к ней и уложил своим охотничьим ножом. Солнце уже склонялось к западу, когда Тарзан уселся возле своей жертвы, чтобы насладиться плодами своего искусства, своей хитрости и силы. Утолив голод, он поднялся и направился по тропинке к реке. Когда он напился, ночь уже спустилась над равниной, а он был еще на расстоянии полуверсты от того места, где лежала груда желтых слитков и где он надеялся найти таинственную женщину или хоть какое-нибудь указание на ее местонахождение.

В глазах обитателей джунглей время не имеет определенного значения, и торопливость, когда она не вызывается ужасом, гневом или голодом, для них вещь глубоко ненавистная. Поэтому завтра — а впереди был длинный, бесконечный ряд этих «завтра» — будет не менее пригодно для поисков Тарзана, чем сегодня, и кроме того он устал и хотел спать.

Он расположился на ночь на ближайшем дереве и заснул глубоким сном, убаюканный хором диких голосов преследователей и преследуемых. Утром голод и жажда разбудили его. Он слез с дерева и направился к реке, к месту водопоя. Приблизившись к реке, он увидел, что лев Нума предупредил его. Огромный зверь стоял у места водопоя и с жадностью лакал воду. Услышав шаги Тарзана на тропинке позади себя, он поднял голову и через плечо взглянул на дерзкого нарушителя его спокойствия. Он глухо зарычал; но Тарзан, догадавшись, что лев явился на водопой уже после завтрака, лишь немного отклонился с тропинки и вышел к реке в другом месте, в нескольких ярдах от бурого хищника. Он стал на четвереньки и погрузил лицо в прохладную воду. С минуту лев смотрел на человека; потом повернул голову к воде и продолжал прерванное занятие. Человек и зверь утоляли жажду, стоя почти рядом, и со стороны могло показаться, что каждый из них забыл о присутствии другого.

Нума окончил первым. Подняв голову, он устремил свой взгляд на противоположную сторону реки с той пристальностью, которая характерна для животных этой породы. Он стоял совершенно неподвижно, и, если бы легкий ветерок не играл его гривой, его можно было бы принять за статую, вылитую из золотой бронзы.

Глубокий вздох вылетел из могучих легких. Массивная голова медленно повернулась и желтые глаза остановились на человеке. Волосатая губа поднялась вверх, обнажив желтые клыки. Царь зверей снова предупреждающе зарычал и, величественно повернувшись, зашагал по тропинке к густым тростникам.

Тарзан из племени обезьян продолжал пить, но краем глаза следил за каждым движением зверя, пока тот не скрылся из виду. Тогда чуткое ухо стало прислушиваться к движениям хищника.

Тарзан окунулся в прохладные струи, позавтракал яйцами, которые случайно нашел в тростниках, и пошел вверх по реке к развалинам дома, где вчера была навалена груда слитков.

Велико было его изумление и огорчение, когда, подойдя к месту вчерашней битвы, он увидел, что желтые слитки исчезли. На земле, истоптанной ногами людей и копытами лошадей, нельзя было найти никаких следов. Слитки словно испарились в воздух.

Человек-обезьяна не знал, что теперь делать, куда пойти. Ничего не говорило о том, что самка была здесь. Слитки исчезли, и если между самкой и слитками была какая-нибудь связь, казалось бессмысленным ждать ее здесь, раз слитки были унесены куда-то в другое место.