Жил-был…, стр. 1

Если в комнату заходит Гриша Гришелин – работы не будет. Говорят, группа матобеспечения держит Гришелина только для того, чтобы дезорганизовывать деятельность других отделов. Гришелин появляется, и сотрудники чужой лаборатории собираются вокруг него, никто уже не работает. Причём Гришелин никогда не заходит просто поболтать, у него всегда «дело». И сейчас он вошёл в лабораторию Цуенбаева решительным шагом и с выражением лица, какое бывает только у очень занятых людей. В руках он держал авторучку и чистый лист бумаги.

– Больше минуты не отниму, – преуведомил Гришелин, – у меня небольшой социологический опрос. Представьте, что вы идёте по лесу и несёте курицу…

– Какую? – тотчас спросил Саша Глебов. Саша был у Цуенбаева лаборантов и учился в университете на вечернем и потому считал необходимым в каждую проблему вникать обстоятельно.

– Ощипанную, второй категории, – ответил Гриша.

– Не понимаю, как меня может занести в лес с ощипанной курицей в руках.

– Вот привязался!.. – не выдержал новоявленный социолог. – Ну, дачу ты снял на лето в деревне и теперь идёшь туда через лес. А курицу купил в городе и несёшь, чтобы сварить суп. С лапшой. Теперь доволен?

– Я не ем лапши.

– Тогда – бульон или ещё что-нибудь. Короче, идёшь по лесу, с курицей, а навстречу тебе лисица. Настоящая, с хвостом. И она говорит тебе человеческим голосом: так, мол, и так – отдай мне курицу, а то у меня лисята малые плачут, есть просят. Твои действия?

– Ущипну себя покрепче, – сказал Гриша.

– Хорошо, ущипнул, синяк получил, а лиса по-прежнему просит.

– Тогда, отдам.

– А ты, Верунчик?

– Конечно, отдам… – растерянно сказала Верунчик. – А что, кто-нибудь отвечает по-другому?

– Изредка, – произнёс довольный Гришелин. – Два человека, причём, обе женщины. Первая сказала, что у неё тоже малые дети кушать хотят, а поскольку второй курицы с собой нет, то предложила эту пополам делить. А одна – вы её знаете – из группы ПМР, которая по утрам за полставки полы моет, так знаете, что она ответила? Я, говорит, лисе курицу протяну, а потом как дам по башке и буду и с курицей, и с лисьим воротником.

– Да что же она? – не выдержала Верунчик. – У лисы ведь дети останутся!

– Вот и я это сказал, а она мне, что никаких там лисят нет, лисы врут всегда. Каково?

– Логично, – произнёс Саша, – но противно.

– Ладно, – подвёл итог Гришелин, – Ваша комната меня оригинальными ответами не обогатила. Стандартно мыслите.

– Ты на всех не говори, – обиделась за коллектив Верунчик. – Подкузьмил двух лаборантов – и рад. Я, может, и стандартно мыслю, а ты бы Олега спросил или самого Цуенбаева, – Верунчик кивнула на стеклянную дверь профессорского кабинета.

– Ваш господин и повелитель – опасный человек, – сказал Гришелин. – Он горд и властолюбив, словно он не бай, а по меньшей мере хан. Подходить к нему с вопросами не рекомендуется. А Олега я спрошу, хотя он и зануда, и все его ответы можно предсказать на год вперёд. Он будет долго выспрашивать подробности, а потом отдаст курицу.

Открылась дверь, и в лаборатории появился герой разговора: Олег Савервальд. Относился Олег к несчастливой породе вечных МНСов. Уже много лет он сочинял кандидатскую диссертацию, делал замеры, собирал их в бесчисленные таблицы, обрабатывал на ЭВМ. Органические диамагнетики, которые Савервальд нагревал и охлаждал в самодельном термостате,, изменяли в зависимости от температуры свои свойства, но диссертации из этого почему-то не получалось. Что же касается Цуенбаева, то он ценил сотрудника за способность блестяще отрабатывать стандартные методики, а с диссертацией не торопил, хотя и не мешал.

– Вот он! – обрадовалась Верунчик. – Ну-ка, Гришуля, давай тест.

Гришулин начал излагать с самого начала. Савервальд внимательно выслушал, а потом произнёс:

– Я бы попросил лисицу сбегать к математикам и больно укусить товарища Гришелина за самое нежное место, чтобы он не болтался где попало и не отвлекал людей от дела. И отдал бы ей за это две и даже три курицы.

– Викинг неотёсанный, – сказал Гриша. – Срываешь социологический опрос.

– Какой опрос? – возмутился Савервальд. – Тоже мне, психолог, придумал глупость и бегает с ней. Скажи, какую информацию ты извлечёшь из своего опроса? И куда её денешь? Никакой и никуда! Вот и дуй отсюда.

– Я же говорю – викинг, – повторил Гришулин и поспешно вышел.

– Что ты на него взъелся? – спросил Саша.

– Дурак он, – отозвался Савервальд. – Лезет с вопросами,. а сам ни черта не понимает. Можно подумать, что кто-нибудь ему всерьёз ответит.

– А почему бы и не ответить? – раздался голос.

Все обернулись. Возле распахнутой стеклянной двери стоял Цуенбаев.

– Ой, – пискнула Верунчик, – разве вы не…

– Я – не… – ответил Цуенбаев. – Я всё слышал и не понимаю, почему не надо отдавать курицу. Если просит – надо дать. Или вам, Олег, жалко курицы, но стыдно признаться в этом?

– Вы не поняли! – закричал Савервальд. – Гришулин задурил всем головы своей курицей, а здесь главное – лисица! Говорящая лисица, ведь это великое открытие. Я этой лисе сто кур отдам, но только, чтобы она вместе с лисятами из лесу ушла в город, к учёным.

– Не понимаю. Говорящая лисица – чудо, а не открытие.

– Это почти одно и то же. Чудо – это открытие не предугаданное заранее и потому не запланированное.

– Как интересно! – воскликнул Цуенбаев. – Вы в самом деле полагаете, что чудо чревато открытиями? Почему же в древности, когда всё казалось чудом, сделано так мало открытий?

– Научное мышление было неразвито, – отпарировал Савервальд, – а открытия, кстати, всё равно делали, и какие! Огонь, колесо, лодка… Делал открытие тот, кто не восхищался чудом, а изучал его.

– И всё-таки неясно, какие открытия может принести говорящая лиса? Говорит – и всё. Интеллект у неё низкий, словарный запас маленький, что она может вам сообщить?

– Важны не сведения, а сам факт разговора. Важно, что такое явление существует. А извлечь из него научные факты – дело техники.

– Крайне интересная точка зрения, – повторил Цуенбаев и исчез в кабинете.