Тарзан и сокровища Опара, стр. 26

Араб медленно ехал вперед, не подозревая об опасности, которая грозила ему с деревьев позади него. Человек-обезьяна сделал небольшой круг и ускорил свои прыжки, пока не забрался на дерево впереди араба. Здесь он притаился на нижней ветви, свешивавшейся над тропинкой. Араб приближался, напевая про себя дикую песню пустыни. На ветке гигантского дерева, пожирая глазами свою жертву, сидел человек-зверь, готовый загубить человеческую жизнь. Никто не узнал бы в этом существе английского лорда, который несколько месяцев тому назад занимал место в палате лордов в Лондоне и был всеми почитаем как избранный член этого учреждения.

Араб проехал под нависшей ветвью; наверху слегка зашелестели листья. Конь вдруг захрапел и присел: бронзовое человекоподобное существо упало к нему на круп. Две мощные руки обвились вокруг араба и стащили с седла на тропинку.

Десять минут спустя, Тарзан вернулся к своим товарищам с охапкой верхней арабской одежды под мышкой. Он показал им свои трофеи, рассказывая низкими гортанными звуками, как он добыл их. Чолк и Таглат пощупали материю, обнюхали ее и, приложив ее к ушам, старались даже вслушаться в нее.

Тогда Тарзан повел их назад через джунгли к тропинке и там все трое спрятались в кустах и стали ждать. Вскоре на тропинке показались двое черных арабов Ахмет-Зека в белых бурнусах. Они возвращались в лагерь, весело смеясь и разговаривая между собой. Вдруг, из-за кустов выскочили три гигантские фигуры, и в следующий же момент негры лежали мертвыми поперек тропинки, а над ними склонились фигуры трех убийц. Тарзан и с них снял верхнюю одежду, как он снял одежду своей первой жертвы, а затем спокойно вернулся с Чолком и Таглатом на дерево, которое они себе облюбовали.

Здесь человек-обезьяна нарядился сам и нарядил своих косматых товарищей в эти одеяния, так что издали их можно было принять за трех одетых в белое арабов, молча сидящих в лесу на дереве.

До наступления темноты они не уходили с этого места, потому что отсюда Тарзан видел, что происходило за частоколом. Кроме хижины, в которой он впервые почуял запах самки и подле которой он сейчас увидел двух часовых, Тарзан наметил себе еще палатку Ахмет-Зека. Что-то говорило ему, что именно там он найдет свою сумочку с камешками.

Вначале Чолк и Таглат были очень заинтересованы своим замечательным нарядом. Они щупали его, нюхали и пристально оглядывали друг друга с видимым удовольствием и удовлетворением.

Чолк, который по-своему был шутником, протянул вперед длинную волосатую руку, схватил капюшон бурнуса Таглата и спустил его ему на глаза, закрыв от него дневной свет.

Но старый самец был пессимист по натуре; он не признавал шуток. Он допускал, чтобы к нему дотрагивались только в двух случаях: при поисках блох или при нападении. Эта вещь с запахом Тармангани, которая закрывала его голову и глаза, не могла служить для первой операции – значит это было второе. На него нападали! Именно Чолк напал на него!

С сердитым хрипом Таглат кинулся на Чолка, не подняв даже шерстяной ткани, которая затемняла его зрение.

Тарзан кинулся к дерущимся. Качаясь и чуть не падая со своего ненадежного насеста, три огромных зверя колотили и кусали друг друга, пока, наконец, Тарзану не удалось разнять рассвирепевших обезьян.

Так как извинение – вещь незнакомая диким предкам человека, а объяснение – трудная и обычно бесплодная задача, Тарзан поспешил отвлечь их внимание от недавней ссоры тем, что стал знакомить их со своими планами на ближайшее будущее. Обезьяны, привыкшие к частым спорам, в которых теряется больше волос, чем крови, быстро забывают о таких незначительных схватках, и через минуту Чолк и Таглат опять сидели рядом и спокойно ждали, когда человек-обезьяна поведет их в деревню Тармангани.

Ночная мгла уже давно спустилась на землю, когда Тарзан повел своих товарищей из их убежища вниз на землю и направился с ними кругом частокола к отдаленному краю деревни.

Подняв складки своего бурнуса под мышки, чтобы ноги не запутались в длинных полах, Тарзан с небольшого разбега вскочил на верхушку забора. Опасаясь, что обезьяны вздумают подражать ему и только зря изорвут свою одежду, он велел им остаться внизу; затем он спустил сверху к ним копье, и Чолк, уцепившись за него, быстро вскарабкался и ухватился за верхушку частокола.

Таким же образом был поднят Таглат, и через минуту все трое молча спрыгнули вниз.

Прежде всего Тарзан повел их к хижине, в которой была заключена Джэн Клейтон. Сквозь грубо заделанное отверстие в стене он старался уловить запах самки, за которой он пришел.

Чолк и Таглат, прижав свои волосатые щеки к лицу кровного аристократа-англичанина, вместе с ним обнюхивали местность. Все они убедились, что женщина была внутри, и каждый реагировал на это по-своему.

Чолк отнесся к этому совершенно равнодушно. Самка была, все равно, не для него, а для Тарзана. Единственно, чего он хотел, это скорее заняться уничтожением пищевых запасов Тармангани. Он пришел, чтобы наесться досыта, не прилагая к добыванию еды никаких усилий. Тарзан сказал ему, что это будет его наградой, и он был этим вполне удовлетворен.

Но злые, налитые кровью глаза Таглата сузились, когда он увидел, что близилась минута для осуществления его тщательно обдуманного плана.

Он облизнулся, причмокнул своими отвислыми губами и затаил дыхание.

Убедившись, что самка была там, где он рассчитывал ее найти, Тарзан повел своих обезьян к палатке Ахмет-Зека. Проходивший мимо араб и двое черных рабов заметили их, но ночь была очень темна, и белые бурнусы скрывали волосатые тела обезьян и гигантскую фигуру их предводителя.

Они опустились на корточки, словно разговаривая между собою, и не вызвали ничьего подозрения. Они остановились у задней стены палатки Ахмет-Зека. Внутри ее Ахмет-Зек разговаривал со своими приближенными. А Тарзан, притаившись снаружи у задней стены палатки, внимательно прислушался к их разговору.

XVII

ДЖЭН КЛЕЙТОН В СМЕРТЕЛЬНОЙ ОПАСНОСТИ

Лейтенант Альберт Верпер с ужасом думал о судьбе, которая ждала его в Аддис-Абебе, и мечтал о бегстве. Но абиссинцы после исчезновения черного Мугамби удвоили свою бдительность, боясь, что Верпер последует примеру негра.

Одно время Верпер даже думал подкупить Абдул-Мурака. Он собирался предложить ему часть содержимого сумочки; но, боясь, что тот потребует за его освобождение и остальную часть, оставил эту мысль и стал искать другого выхода.

Его осенила идея. Он придумал способ сохранить свое сокровище и в то же время удовлетворить жадность абиссинца, не вызывая в нем никаких подозрений насчет сумочки.

Через день после бегства Мугамби, Верпер стал добиваться аудиенции у Абдул-Мурака. Когда Верпер предстал перед ним, мрачный взгляд абиссинца не обещал ему ничего хорошего. Но бельгиец вспомнил об общей слабости всего человечества к золоту и решил довести дело до конца.

Абдул-Мурак смотрел на него из-под нахмуренных бровей.

– Что ты хочешь от меня? – спросил он.

– Свободы! – ответил Верпер. Абиссинец презрительно усмехнулся.

– И ты потревожил меня, чтобы сказать то, что известно всякому дураку, – проговорил он.

– Я могу заплатить за это, – сказал Верпер. Абдул-Мурак громко рассмеялся.

– Заплатить за это? – переспросил он. – Уж не теми ли лохмотьями, которые висят на твоих плечах? Или, может быть, под твоей одеждой скрыта тысяча пудов слоновой кости? Убирайся отсюда, дурак, и если ты еще раз явишься ко мне со своими глупостями, я прикажу тебя высечь.

Но Верпер настаивал. Его свобода, а может быть и жизнь зависели от этого.

– Выслушай меня! – умолял он. – Что, если я дам тебе столько золота, сколько могут снести десять человек? Пообещаешь ли ты тогда, что меня доведут целым и невредимым до первого английского поста?

– Столько золота, сколько могут снести десять человек? – повторил Абдул-Мурак. – Да ты с ума сошел! Где ты имеешь столько золота?

– Я не имею его, но знаю, где оно спрятано! – ответил Верпер. – Обещай мне, и я поведу тебя к нему, если только тебе достаточно десяти мер!