Тарзан и потерянная империя, стр. 29

– Ты не знаешь ни могущества, ни вероломства цезаря, – возразил римлянин.

– И цезарь не знает Тарзана из племени обезьян. Когда за окном сгустились сумерки и в камере стемнело, в коридоре забрезжил неровный свет. По мере его приближения пленники поняли, что идет человек с факелом в руке.

Мало кто посещал камеры под Колизеем даже в дневное время. Изредка показывалась охрана и тюремщики, а два раза в день появлялись рабы, приносившие пищу. Ночью же бесшумное приближение факела не предвещало ничего хорошего. Прекларус и Тарзан продолжили нескончаемую беседу, за которой они коротали время, с нетерпением ожидая появления посетителя.

Вполне вероятно, что ночной гость направляется не в их камеру, однако дурные предчувствия укрепляли их в мысли, что идут именно к ним, причем с самыми недобрыми намерениями. Долго ждать не пришлось: человек остановился перед дверью камеры и едва вставил ключ в замок, как Прекларус узнал его через железную решетку.

– Аппиус Апплозий! – вскричал он. – Ты все-таки пришел!

– Тихо! – предостерег Апплозий. Поспешно открыв дверь, он вошел, беззвучно закрыл ее за собой и потушил фонарь о каменную стену.

– Хорошо, что вы одни, – тихо сказал он, подсаживаясь к пленникам.

– Ты дрожишь, – заметил Прекларус. – Что случилось?

– То, чему суждено было случиться, – ответил Апплозий. – Вас, конечно же, интересует, почему меня так долго не было. Наверное, решили, что я предатель. Но дело в том, что до сих пор я просто не мог этого сделать, хотя и был готов рисковать жизнью.

– Но ты ведь начальник охраны! Разве у тебя могут быть сложности с посещением тюрьмы?

– Я уже не начальник охраны, – ответил Апплозий. – Видимо, цезарь что-то заподозрил, и меня сняли с этой должности ровно через час после того, как мы виделись с вами в последний раз. Все это непонятно, ведь нас тогда никто не слышал, и никто не знает о моем отношении к вам. Факт остается фактом, но из Колизея меня перевели на охрану Преторских ворот. Мне даже не позволяли отлучиться домой под тем предлогом, что цезарь опасается мятежа варваров из окрестных деревень, а это, как всем нам известно, сущая нелепица. Но час тому назад на смену заступил молодой офицер, который сболтнул кое-что, и я тут же оставил пост, рискуя головой.

– Что же он сказал? – спросил Прекларус.

– Сказал, что есть приказ ликвидировать нынче ночью тебя и белого варвара. Как только я услышал это, тотчас же побежал к Фестивите. Мы вместе отыскали ключи, которые я обещал принести, затем я украдкой пробирался по темным улицам, пытаясь дойти до Колизея незамеченным. Больше всего я боялся опоздать, потому что убить вас велено незамедлительно. Возьми ключи, Прекларус. Если нужно еще что-нибудь, скажи.

– Спасибо, дружище, – ответил Прекларус, – этого достаточно. Ты и так слишком рисковал. Возвращайся-ка лучше на свой пост, чтобы цезарь ни о чем не узнал, иначе тебе конец.

– Тогда прощай. Желаю тебе удачи, – сказал Апплозий. – Если надумаешь уйти из города, не забывай, что Аппиус Апплозий командует охраной Преторских ворот.

– Не забуду, приятель, но ради нашей дружбы не стану подвергать тебя излишнему риску.

Аппиус Апплозий собрался было уходить, но внезапно остановился на пороге.

– Опоздал! – шепнул он. – Охрана! Темноту коридора прорезал слабый луч далекого факела.

– Идут! – шепотом сказал Прекларус. – Поторапливайся!

Аппиус Апплозий спрятался рядом с дверью и выхватил из ножен меч.

Свет быстро приближался. Послышались шаги ног, обутых в сандалии, и человек-обезьяна определил, что человек идет один. Вскоре перед дверью возникла фигура, закутанная в длинный темный плащ. Посетитель поднял факел, заглядывая внутрь.

– Максимус Прекларус, – шепотом позвал пришелец. – Ты здесь?

– Да, – ответил Прекларус.

– Вот и славно, – воскликнул тот, – а то я уже забеспокоился, в этой ли ты камере.

– С какой целью ты явился? – спросил Прекларус.

– Меня прислал цезарь, – сказал неизвестный. – Он велел кое-что вам передать.

– Горячий привет? – спросил, усмехаясь, Прекларус.

– Холодный и острый, – засмеялся посетитель.

– Мы ждали тебя!

– Как, вам уже известно? – удивился тот.

– Зная цезаря, нетрудно было догадаться.

– Тогда прощайтесь со своими богами! – выкрикнул офицер.

Вытянув из ножен меч, он широко распахнул дверь.

– Сейчас вы умрете!

И палач ринулся в камеру с хищной улыбкой на лице. Не зря цезарь выбрал для исполнения приговора именно его – человека бессердечного, не испытывающего угрызений совести, который завидовал Прекларусу и ненавидел его. Улыбка продолжала играть на его устах, когда Аппиус Апплозий всадил ему меч в спину. Палач рухнул замертво, из его левой руки выкатился факел и потух на полу.

– Теперь ступай, – прошептал Прекларус Апплозию. – Да защитит тебя от беды благодарность тех, кого ты спас.

– Лучшего и пожелать нельзя, – проговорил Апплозий. – У вас есть ключи и оружие. Вы должны бежать прежде, чем все это обнаружится. Еще раз прощайте, и да защитят вас боги!

И Апплозий бесшумно шагнул в темный коридор. Затем Максимус Прекларус отомкнул ключами наручники, и пленники вскочили на ноги, отшвырнув ненавистные цепи. Им не нужно было обсуждать плана действий, ибо в течение всей недели они только тем и занимались, что отрабатывали его, приспосабливая к новым обстоятельствам.

Сейчас главной их целью было найти Асту, Метеллуса и других, на кого они могли положиться, собрать вокруг себя из числа пленников столько людей, готовых пуститься вместе с ними в рискованное предприятие, сколько они запланировали.

Однако осторожно обходя камеру за камерой, многие из которых пустовали, они не находили среди оставшихся пленников никого, кто выразил бы готовность участвовать в деле, которое сулило свободу. Лукеди, Мпингу и Огонио тем временем были выпущены из камер.

Тарзан и Прекларус уже было распрощались с надеждой найти единомышленников, как в последней камере рядом с выходом на арену наткнулись на Метеллуса и Асту. Вместе с ними в темнице томились кое-кто из профессиональных гладиаторов, которым по завершении игр была обещана свобода, но которые остались узниками по странной прихоти цезаря. Это, естественно, лишь усиливало их гнев против императора.

Все они вызвались пойти с Тарзаном, куда бы он их ни повел.

– Не всем из нас посчастливится уцелеть, – сказал человек-обезьяна, собрав соратников в большом помещении, где держали участников игр перед выходом на арену, – но те, кто останется в живых, отомстят цезарю за несправедливость.

– Пусть боги примут мертвых как героев, с почестями. В хорошей битве и умереть не жалко, – сказал один из гладиаторов.

– Битва будет хорошая, это я вам обещаю, – промолвил Тарзан.

– Тогда мы с тобой, – заявил гладиатор. – Пошли!

– Но прежде мы должны освободить моих друзей, – сказал человек-обезьяна.

– Мы осмотрели каждую камеру, – произнес Прекларус, – и выпустили всех.

– О, да, дружище, – ответил Тарзан, – но вы забыли об обезьянах.

XVIII. СВАДЕБНАЯ ЦЕРЕМОНИЯ

Эрих фон Харбен и Маллиус Лепус, брошенные в тюрьму Валидуса Августа в городе Каструм Маре, ожидали открытия игр, намеченного на следующий день.

– Надеяться нам не на что, мы обречены, – мрачно изрек Лепус. – Наши друзья в немилости – либо за решеткой, либо в изгнании. Фульвус преследовал личные цели, разжигая неприязнь Валидуса Августа к своему племяннику Кассиусу Асте.

– Во всем виноват я, – вздохнул фон Харбен.

– Не наговаривай на себя, – возразил его друг. – Какая может быть вина в том, что Фавония одарила тебя своей любовью. Виноват во всем интриган Фупус с его завистливой душонкой.

– Моя любовь только причинила боль Фавонии и навлекла немилость на ее друзей, – удрученно проговорил фон Харбен. – И вот я здесь, прикован цепью к каменной стене, и ничего не могу сделать, чтобы защитить ее и других.