Картежник, стр. 6

– А ко мне домой может?

– Нет, она раз навсегда настроена.

– Такая бандурина мне ни к чему… – Казин окинул захламленный инопланетной техникой вагончик и решил: – Ладно, давай и бандурину.

Не сразу и со скрипом, но и халявина, и спасительная бандурина очутились в рачительных казинских руках. Обессиленный син тоскливо озирал бывшее своё имущество..

– Ещё? – спросил Казин.

– У меня больше ничего нет.

– В долг не играю, – объявил Казин и принялся задумчиво тасовать колоду.

«Он меня пичкой, и я его пичкой», – думал он предохранительную мысль.

Потом предложил:

– Трус в карты не играет. Ставь муровину против половины всего барахла.

– Астромобиль? – ужаснулся галактотурист.

– Ну да, муровину.

– Ни за что! – Син задрожал, словно осиновый лист. – Я же домой попасть не смогу!

– А хочешь, – предложил Казин, глядя в глаза сину и незаметно прокладывая карты, как учил дважды сидевший Лёха, – я сначала тебе сдам и ты будешь ставку делать, уже карты поглядев?

– А если не захочу ставить?

– И не ставь. Была бы честь предложена.

– Тогда давай! – решился син.

Казин, стараясь не выдать себя, раскидал карты.

«Кто не рискует, тот не пьёт шампанское, – твердил он как молитву. – Знал бы прикуп, жил бы в Сочи».

Син дрожащей лапкой коснулся своих трёх карт, сложил их вместе, осторожно глянул на первую, сдвинул её, чтобы стала видна вторая, затем третья. Глазёнки запылали от азартной жадности. Теперь Казин не сомневался, что сумел сдать сину червонный крюк. Двадцать одно очко на червях, это можно перебить только бурой. И всё же син колебался.

– А что у тебя? – спросил он.

– Ещё не смотрел, – честно ответил Казин.

– Так посмотри.

– Зачем? Мы договаривались, что только ты заранее смотришь. Я ставил не глядя. Так идёшь, или это всё моё?

– Ставлю астромобиль! – отчаянно закричал син.

– Тогда подтверждай. – Казин усмехнулся, сообразив вдруг, что раз у тинокожего ничего больше нет, то и ставку свою он подтвердить не сможет. А это значит, что Казин, у которого оставались в запасе малявина, штукенция, хренулина и ещё пяток механизмов, выиграл, даже не открывая карт. – Чем удваивать будешь?

Инопланетчик тоже сообразил, в какой переплёт он попал. Заметался, засучил ручонками… спросил с тоской в голосе:

– А без удвоения нельзя?

– Нет, – отрезал Казин. – Правила, это закон! Или подтверждай, или бросай карты.

– Подтверждаю… – хрипло выдавил син.

Казин скорбно поджал губы. С этими инопланетскими держи ухо востро! Им лишь бы честного человека обдурить. Он так и знал, что не пустым остался блудный син, что-то у него в загашниках да есть. Не сохрани Казин половину выигрыша, сам бы сейчас попал в дурацкое положение.

Син тем временем разлепил ворот комбинезончика и стянул с шеи крошечную бирюлинку, висевшую на почти невидимой нитке. Всей величины в бирюлинке было с копейку, хотя блестела она и переливалась не хуже голографической этикетки на непокупаемой дорогой водке.

– Что за… – привычно начал Казин, запнулся, обнаружив, что словарный запас его иссяк, но сделал мощное усилие и изобрёл-таки слово: – Что за кчемулина?

– Удостоверение на право гражданства, – торжественным шёпотом произнёс син.

– С ума спрыгнул? – возмутился Казин. – Паспорт и в залог-то брать нельзя. Что я с чужим удостоверением делать буду?

– Оно не чужое, – возразил бледный до серого син. – Оно на предъявителя.

– Ну-ка, – Казин коснулся искры анализирующей цапфой фиговины. – Верно говоришь… Так, на предъявителя… насильственному изъятию не подлежит… а перенастройка как делается?.. Ага, понял. Ладно, клади свою кчемулину. Иду на всё!

Син окинул пристальным взглядом бывшее своё имущество и тоном мультяшного мужичка заявил:

– Маловато будет! Знаешь, сколько удостоверение стоит?

Казин на мгновение задумался и добавил копейку.

– Теперь в самый раз, – строго сказал он, предупреждая возможные споры.

– Всё равно маловато! – упорствовал син.

– Не хочешь, не соглашайся, – Казин пожал плечами. – Забирай свой паспорт и проваливай.

– Спички тоже гони, – неуклонно потребовал син.

– На, жмот, подавись! – Казин брякнул коробком о доски стола.

– Крюк! – возгласил син, выкладывая перед Казиным туза и десятку червей.

Хотя Казин сам подмешал сину такие карты, внутри стало неуютно. Казин осторожно поднял свой бор. Внизу лежала Акулина, следом пришёл пиковый валетик и, наконец, туз, тоже козырный. Не пропали зря Лёхины уроки.

– А ведь у меня – бура, – мягко произнёс Казин, глядя в оторопелое синовское личико. – Пролетел ты, парень, со своим гражданством.

Глава 7

Фанера над Парижем

Держать удар судьбы син не умел. Личико его пошло всеми цветами побежалости, а следом случилась истерика. Казин даже хотел бежать в кран за аптечкой. В аптечке у него хранилась настойка йода, старый, многократно стиранный бинт и пузырёк с нашатырным спиртом, которым случалось по утрам вытрезвлять чернорабочих. Именно это проверенное лекарство Казин и собирался пустить в ход. По счастью, вспомнил про штукенцию – лечебно-диагностический комплекс – и использовал его. Син затих, лишь причитал время от времени, поминая синоматку и родную Синляндию.

– Да не будь ты бабой! – грубовато успокаивал Олег хлюпающего носом приятеля. – Я ж тебя предупреждал, что продуешься. Ну ничего, у нас тут тоже люди живут. А то в город поедешь, в цирк поступишь. На тебя, знаешь, как народ ломиться будет? «Аншлаг» называется.

Син не слушал и продолжал похныкивать.

Наконец Казину это надоело, и он устроился на топчане, будто бы спать. На самом деле остаток ночи поглядывал сквозь полуприкрытые веки, не выкинет ли обобранный галактопроходец какого-нибудь фортеля. Угонит муровину, и лови его потом. В ГАИ с таким делом не обратишься. Опять же, повесится сдуру – тоже хлопот не оберёшься. Однако ночь прошла спокойно, сину то ли в голову не пришло противоправно воспользоваться чужим, то ли медицинская штукенция лишила его возможности активных действий.

Субботним утром невыспавшийся Казин выполз из вагончика. Муровина, потеряв всю свою внушительность, бесформенной кучей громоздилась посреди пены. Утренняя роса густо покрывала её. Казин досадливо покачал головой и с дидактором в руках принялся изучать доставшееся богатство. Син с несчастным видом таскался следом и стонал что-то про свою матушку.

– На жалость давишь? – злился Казин. – А кто тебя заставлял продуваться дотла? Сиди теперь, жди, пока за тобой спасательная экспедиция прилетит.

– Не прилетит!.. – заливался слезами син. – Служба спасения только за гражданами прилетает, а я теперь не гражданин…

– Ну, парень, у вас и нравы!.. – выговаривал Казин. – С живым человеком так обойтись только потому, что он паспорта лишился. Волчьи у вас порядки! Я бы на твоём месте плюнул на такую Галактику. Устраивайся у нас. Гляди, красотища кругом! Простор! А воздух какой, а?..

Син с трудом выдёргивал лапки из глины и явно никакой красотищи не видел.

– О синоматка!.. – ныл он с теми же интонациями, с какими итальянские трагики восклицают: «О мама миа!» Казину уже начинало чудиться, что его на спектакль затащило.

– Кончай скулить! – наконец разозлился Казин. – Подумаешь, застрял у нас… В деревне тоже люди живут.

– Но я не человек, – резонно возразил син. – Я тут жить не смогу.

– Смо-ожешь!.. – пообещал Казин. – Не умеешь – научим, не хочешь – заставим.

Поднявшееся солнце согнало росу с боков муровины, и Казин, убедившись, что забухшие реинкарнаторы просохли за ночь, принялся стаскивать в космоплан выигранные хреновины и хренулины. Муровина раздувалась, принимая прежние внушительные очертания.

– О синоматка! – голосил пришелец.

– Чего она тебе далась? – не оборачиваясь, спросил Казин, изучая режим временной консервации муровины. – Хрюкает небось…