Имперские ведьмы, стр. 20

Глава 9

Когда эйфория, вызванная победой, немного поугасла, Влад спросил:

– Так, значит, ты теперь среди своих тоже считаешься преступницей?

– Ага, – вздохнула Чайка.

– И тоже приговорена к высшей мере?

– Ага. – Никакого раскаяния во вздохах слышно не было.

– Эх, связалась ты со мной, словно с фальшивой монетой! И что теперь делать будем?

– Сказавши «а», надо говорить «бе», даже если при этом начнешь походить на барана, – Чайка усмехнулась. – Покуда живы – будем вертеться. Полетели устраивать веселую жизнь твоему начальнику.

– Или сначала завезем кристалл?

– Погоди, в кристалле такое напутано, я еще не совсем разобралась. Все-таки непривычно с мертвой вещью.

– С чем?

– Ты вот бомбу в ящике искал, а настоящая бомба – вот она. – Чайка подбросила на ладони клипсу. – Там такая штука поставлена – не узда и не поводок, но немножко похоже. Вот если бы ты ее запустил и начал слушать, что она поет, то очень скоро у тебя ни воли не осталось бы, ни собственных желаний – ничего. Сидел бы и слюни пускал, как младенец. Мне эта штука не страшна, а тебя бы скрутило. А под конец там есть песня. «Домой! Домой!» – называется, то как до нее дело дойдет, то ты заплакал бы и пополз к своему хозяину на пузе, хвостиком виляя, как нашкодивший кутенок.

– У вас что, и собаки есть? – только и нашелся спросить Влад. Новость, сообщенная Чайкой, требовала времени для осмысления.

– Есть. И собаки, и кошки. Говорят, первые ведьмы со Старой Земли привезли. – Чайка уселась по-турецки и зажала клипсу между ладонями, погрузившись в глубокую задумчивость.

Катер на субсветовой скорости дрейфовал в пустом пространстве высоко над плоскостью Галактики. Они остановились здесь, чтобы приучить неопытную одевку к космическому вакууму. Звездолет был разгерметизирован, но ни Влад, ни Чайка не ощущали даже малейшего неудобства.

– Значит, на пузичке, домой-домой, хвостиком виляя? – мрачно переспросил Влад. – Я швырну эту клипсу Мирзою в морду.

– Зачем – в морду? – глаза у Чайки закрыты, лицо сосредоточено, так что сразу было видно – отвечает она автоматически, а все ее мысли о другом. – В морду не надо… то есть в морду надо, но не клипсой. Клипсой по морде – не больно. Вон у нас метла старая есть, ею по морде – в самый раз. А клипсу я сейчас почищу, и можно будет слушать…

Влад поднял метлу, отнятую у Вайши. Впервые он мог как следует разглядеть страшный ведьминский инструмент. Ничего особого он не обнаружил – гладкая палка, не выструганная, а просто ошкуренная и до блеска отполированная ладонями. Пучок растрепанных прутьев, перевязанных лыковой веревкой. Прочно сделано, но если придет охота – можно с легкостью рассыпать метлу по прутку. И нет в метле ничего живого, и не заметно никакого колдовства. Прутья обуглены на концах – память об ударе золотого птаха. Влад поежился, вспомнив схватку двух ведьм. Не слишком приятно сознавать, что любимая девушка умеет вытворять подобные вещи. Вот когда действительно чувствуешь себя кутенком. Эх, Чайка, девчонка неразумная… Говорит о любви, а что о ней знает, кроме сказок, слышанных от матери, которая тоже не знала любви? Это у Влада не осталось никого, кроме Чайки, а у Чайки есть метла, и, если вдуматься, метлу она любит сильнее…

– Готово! – сказала Чайка обычным звонким голосом. – Вычистила твою клипсу, можешь слушать.

– Спасибо, – проговорил Влад, стараясь распустить мочальную обвязку метлы. Узел, затянутый лет шестьдесят назад, затерся грязью и не уступал.

– Что ты возишься с этой пакостью? – удивилась Чайка. – Сжечь ее – и дело с концом.

– Зыркаю, – пояснил Влад. – Я думал, это тоже какое-то существо, а это вещь вполне рукотворная.

– Скажешь тоже – существо. – Чайка подошла, присела на корточки, отломила от метлы один прутик и принялась угольком чертить на полу каббалистические знаки.

– Ты говорила, у вас все живое, – напомнил Влад.

– Говорила, – согласилась Чайка. – Вот, смотри, моя нога. Видишь?

– Вижу, – ответил Влад, стараясь не смотреть.

– Она живая?

– Живая.

– А если ее отрезать?

– Ты это брось. Тоже выдумала – ноги резать.

– Ну а если все-таки отрезать – ведь умрет, да?

– Ну, умрет.

– Вот и метла так же. Пока она у ведьмы в руках, то она живая. А как связь порвется, если надолго ее из рук выпустить или далеко отойти, – то метла погибнет. Так что Вайшино помело уже дохлое, ничего чудесного в нем не осталось, зря зыркаешь.

«Как ей собственная метла не мешает? – подумал Влад. – Ведь который день подряд или в руках ее держит, или за спиной таскает».

– Метла у каждой ведьмы одна на всю жизнь, – медленно сказала Чайка. – Девочка еще лежит в колыбели, ножонками сучит, агукает, а мама ей прутики да веточки тащит – играться. Та уж их и перемнет, и исслюнявит, а иную возьмет да спрячет.

– Куда?

– А вот этого никто не знает. Как вырастет девка, то забудет, где прутья для метлы хранила. Я и сама помню только, что они всегда со мной были. А уж как ведьмушка ходить начинает, так и вовсе беда. Ракитник за поселками всегда изломан, березы ободраны, вербе спасу нет. Такие охапки прутьев набирают, самой удивительно. И каждая свое богатство сторожит, чтобы подружки не растащили. Иной раз из-за прутка обшарпанного так передерутся – жуть! В волосы вцепятся, кулаками сопли месят, визг стеной стоит.

Чайка усмехнулась и пропела куплет из детской потешки:

И лыки так же подбирают… теребят, мочалят, а какая приглянется, то спрячут. А вот палка на рукоять всегда с первого раза выбирается. У нас такой куст растет, называется палочник, ветки у него прямые. Вот с него обычно и берут. Кора у палочника сладкая и пахнет медом. По весне девчонки сок с палочника подточивают и пьют. – Чайка тряхнула головой и с непонятной гордостью добавила: – А у меня рукоять осиновая. Потому, наверное, и судьба такая горькая.

Влад промолчал. Он понимал, что сейчас ему рассказывают вещи, которые и себе самой вслух не говорят, и, значит, любое слово будет лишним. Он осторожно протянул руку и погладил Чайку по волосам. Волосы были мягкие, но непокорные. Они чуть пружинили под ладонью, не желая подчиняться прикосновению. Было совершенно невозможно поверить, что каких-то три часа назад Чайка плавала в трясине и волосы ее грязными сосульками свисали по плечам.

Чайка вздохнула и боком прижалась к Владу. Так они и сидели рядом, на корточках, словно озябшие, нахохлившиеся птенцы.

– А ты не смейся, – тихо сказала Чайка. – Думаешь, сладко помирать в семнадцать лет? А ведь старухи меня теперь живой не оставят. Но все равно, когда я ту осинку увидала, сразу поняла – моя. А как ее взять? Руками не сломишь, неровно будет. Только и остается грызть. И кору зубами сдирать, и все остальное. Конечно, горько.

Влад вдруг вспомнил, как в старой сказке про Терешечку ведьма грызла дуб. Это ж с каких времен идет удивительный ведьминский обычай?

Свободной рукой Влад перевернул трофейное помело, глянул на торец. Гладко. Если и были следы зубов, то давно затерты временем и ладонями.

– Брось ты эту тухлятину! – неожиданно зло крикнула Чайка, вырвала Вайшино помело, отшвырнула в сторону. – На, вот, смотри, если хочешь. – Чайка сунула в руки Владу свою метлу, на которую прежде даже пристально взглянуть не позволяла.

Врученную метлу Влад не уронил, он продолжал держать ее в отставленной руке, но сам повернулся к Чайке, поймал губами слезинку, не успевшую скатиться по щеке, и только потом поцеловал вздрагивающие губы.

Чайка коротко всхлипнула, спрятала лицо у Влада на груди и затихла. Влад ждал, проклиная метлу, которую нельзя выпустить из рук, собственную дурацкую позу, разгерметизированную коробку корабля, где только одевка и спасает от смерти.