Черный смерч, стр. 19

Уника молчала, соглашаясь, скорбно глядела на тщедушную фигурку волшебника. Сдал Ромар за последние годы, и не видеть это может лишь тот, кому привычка глаза застит. Заместо бороды, и прежде негустой, торчит пяток седых волосин, на черепе пух какой-то, да и весь Ромар словно бы усох и куда больше похож не на живого человека, а на призраков, что сидят на берегу подземного озера во владениях мудрого чужинца Баюна. Там собрались маги прежних времён, великие колдуны всех рас и народов. Некогда они были так могучи, что теперь не могли умереть, но стали так стары, что не могут жить. Во время прошлого похода Уника с Ромаром побывали в той пещере, и с тех пор это видение порой возвращается к Унике и вспоминается спокойный вопрос Ромара: «Это и моя судьба?» – и ответ хозяина: «Так или иначе, но ты попадёшь сюда. Но я бы хотел, чтобы ты пришёл ко мне, прежде чем силы окончательно оставят тебя. Тогда нас было бы двое». Однако проходят годы, а Ромар не собирается на покой и не щадит сил, которых осталось не так много.

И, словно подслушав мысли ученицы, Ромар произнёс:

– А ведь я надорвался сегодня. Думаешь, это просто – такую ораву переколдовать? Да и волшба их незнакомая, как с ней справляться – неведомо… пришлось силой ломить. Второй раз мне такого не выдюжить.

– Баюна вспомнил? – Уника ничуть не удивилась, что и Ромару пришло на ум то же, что и ей самой.

– Вспомнил. Пора мне к нему в пещеру спасительную, покуда я ещё в разуме. Я ведь чувствую, душа во мне на единой жилке держится.

– Когда выходить будем? – буднично спросила Уника.

– А вот переделаем все дела, разберёмся с мэнками, да и пойдём потихоньку. – Ромар улыбнулся, и Уника обратила внимание, что и зубы у старика уже не те: почернели, торчат вкривь и вкось. А ведь зубы для безрукого – первый инструмент.

– Ты не смейся, – сказала Уника. – Я ведь серьёзно спрашиваю.

– А ежели серьёзно, – Ромар приподнялся, – то уходить нам с тобой отсюда нельзя и не уходить – тоже нельзя. Как ни раскидывай – кости неровно ложатся. Я ведь собирался на низ идти, а теперь это тебе придётся. Места знакомые, не заплутаешь. Без нефритового ножа наши не отобьются от мэнков. А то ведь от священного нефрита лишь малая часть осталась, да и та… – Ромар поморщился, – не в тех руках.

– Я понимаю, – покорно кивнула Уника. – Сама потеряла камень, сама и искать буду.

– Ты себя не вини, кто ж знал, что такое случится… Главное, что Кюлькасу конец пришёл, что род со свету не сгинул. А нож мы найдём, вещь заметная. Сын с тобой пойдёт, он парень толковый и в походах бывал. Калюта отсюда помогать будет, сколько сможет, но ты на него особо не рассчитывай, ему сейчас и без этих забот тяжеленько придётся. И ещё – мальчонку с собой возьми, который у Матхи в учении был.

– Этого зачем? – изумилась Уника. – Путь не близкий, места сам знаешь какие. Не детское это дело – к Сухому лиману соваться. Да и чем он помочь может?

– Ничем не может, – согласился Ромар. – Одна лишняя морока. Но без этого мальчонка погибнет. Сама знаешь, что ему сделать пришлось – старика убийцам отдать, чтобы весь род выручить, – такого и взрослый не осилит. Погибнуть куда проще, чем с трещиной в душе жить. Теперь мальчонке или шаманом быть, или не быть вообще. Вот пусть сходит в те края, поглядит, какова шаманская правда. Да и на тебя поглядеть ему не вредно.

– Странные ты вещи говоришь, – протянула Уника. – Где это видано, чтобы будущий шаман у йоги учился – между нами всегда вражда была. И потом, ребёнок заботы требует, прокорма, а нам этим недосуг озабочиваться – пойдём ходом. Я привычная, Таши у меня вовсе молодец, а ребёнку каково? И что, если из-за этих забот мы с делом не управимся? Не лучше ли одному малышу сгинуть, чем всем, сколько их на свете есть? Дело сам знаешь какое – оплошки быть не должно, а ребёнок станет обузой. Справлюсь ли?

– Справишься! – твёрдо сказал Ромар. – Я у тебя иное спросить хотел. Поглядел я тут на твоё колдовство, и сомнение меня взяло – откуда у тебя всё это? Ты же со старой йогой, с Нешанкой, дважды всего видалась, один раз у неё в помощницах была. Когда же всю науку перенять успела? Я о твоих волшебствах много наслышан, да и сегодня кой-что повидал. Ты уж прости меня, старого, но такому колдовству лучше на свете не быть. Я-то помню, какие чары мудрые йоги творили, – страшное дело. Я, честно говоря, надеялся, что оно теперь в прошлом и больше на землю не воротится.

– Воротилось, как видишь, – сухо сказала Уника, – и старая йога тут ни при чём. Это сама сила умирать не хочет. Тут любая баба йогиней станет – посиди она с моё возле тех могил и среди тех вещей. Я ещё держу силу в себе, без толку выхода ей не даю, а окажись кто послабже… о бабах-йогах сам знаешь, что рассказывают. Но сегодня без этого никак. Видишь ведь, без моего ведовства роду не обойтись, а то бы я этих слов вовек не произнесла. А что сама сгину – не велика потеря, время подойдёт, другая ведунья родится.

– То-то я и вижу – ни себя тебе не жалко, ни мальчонку-шаманыша. – Ромар наклонился и жарко шепнул: – А ты его возьми, глядишь, и сгодится, душу твою сбережёт.

– В горшок он сгодится, – глядя в бесцветные глаза старика, ровно произнесла Уника.

– И такое, выходит, колдовство есть? Я-то думал, это напраслина на колдуний, что, мол, своих же детей губят…

– Есть, – бестрепетно ответила Уника.

– И что, ежели для всего рода потребуется, сможешь ребятёнка живьём сварить?

Уника молчала.

– Всё-таки возьми Роника с собой, – постановил Ромар.

– Зачем? Мол, всё равно не жилец – так и не жалко?

– Нет. – Ромар был совершенно спокоен. – Вылечишь мальчонку и назад приведёшь. А я тебя тут ждать буду.

* * *

В большом гостевом доме, куда снесли раненых незнакомцев, Лишка хлопотала над соплеменником, который так некстати сунулся под её топор. Впрочем, отделался парень легко, топор лишь слегка задел голову, оставив кровавую отметину за ухом и на скуле. Ну а перебитая ключица срастётся, на молодом и не такое заживает. Вот только в себя незнакомец не приходил, видно, и скользящий удар сумел оглушить его как следует. Наконец он открыл мутные глаза, смурно уставился в потолок, затем остановил взгляд на Лишкином смуглом лице.

– Ну что, оклемался? – спросила Лишка. – Как я тебя, не очень покалечила?

Парень лежал неподвижно, вероятно, не вполне понимая Лишкину речь. Потом слабо улыбнулся и произнёс:

– Какая ты красивая…

– Ну вот, – огорчилась Лишка, – всё-таки здорово я тебя саданула. Умом повредился.

Потом вдруг засмущалась и отошла в сторону, досадливо кусая губу, отороченную тёмными усиками.

Глава 4

Выходили, как и полагается, – в первый рассветный час. Каждый, в том числе и малолетний Рон, тащил свою ношу. Впрочем, в мешке Рона оказалось больше сушёных лепёшек, вяленой рыбы и прочей еды – ноша объёмная, но не слишком тяжеловесная. Провожать уходящих йога никому не позволила – нечего привлекать излишнее внимание разгуливающих в округе чужинцев. Даже Ладе – Рониковой матери не позволено было выйти за ворота. Полудикие псы, обитавшие рядом с селением, побежали следом за уходящими, но поняв, что троица собралась не на охоту, а в дальнее путешествие, собаки одна за другой отстали. Лишь один пёс, самый крупный из всех, поджав пушистый хвост и напружинив чуткие уши, продолжал трусить по следам идущих шагах в двадцати сзади.

– Это Турбо, – пояснил Роник, перехвативший насторожённый взгляд Уники. – Он не будет мешать.

Йога безразлично пожала плечами – зверь вольный, пусть бежит куда хочет. Ну а то, что псы не выдают своих союзников-людей, когда те отправляются куда-либо тайно, а на охоте так даже и помогают, это всякий с младенчества знал.

На первом же привале ноша была перераспределена: часть еды у Роника забрали, зато вручили ему копьецо из гнуткой диатримьей кости – оружие настоящее и для детей недозволенное.