Эксклюзивный грех, стр. 7

Савельев молчал. Что-то, казалось, взвешивал про себя, а потом, поморщившись, проговорил:

– Я тебе, Полуянов, одну вещь расскажу про убийство на Шокальского… Только ты об этом не пиши ничего. И не болтай никому. Сам понимаешь: тайна следствия и все такое. Хрен знает, к кому эта информация в конце концов может приплыть…

– Я, знаешь, не из тех, кто ради красного словца замочит и отца.

– Да вроде действительно не из тех, – оценивающе глянул на Диму опер. Похлопал себя по карманам. – Слушай, ты сигаретками не богат? Расстреляли к концу дня.

Дима протянул Савельеву пачку.

– Можете курить, – сказал, пародируя милицейские ухватки.

– Спасибо, – оценил юмор Савельев, усмехнулся, закурил, с удовольствием выпустил дым. – Так вот, Полуянов, сначала мы отрабатывали версию, что маму твою убили ради какой-нибудь вшивой сотни местные наркоманы-отморозки. Или алкашня. Или бомжи какие-нибудь. Ну, или, допустим, хохлы-строители загуляли, вразнос пошли… Но в таком случае, можешь мне поверить, я этих гадов сегодня бы уже тебе предъявил. Участковый там у них на Шокальского толковый. Да и вообще… Алкашня, наркоши – их, как ты понимаешь, я бы нашел да за шкирятник взял бы легко… А оказалось – не все так просто.

– Маньяк орудовал? – предположил Дима. – Доктор Лектер?

– Да нет, похоже, что не маньяк. Там, возможно, другое… Знаешь, Полуянов: когда мы жилой сектор отрабатывали, двое свидетелей показали – независимо друг от друга! – следующее. Примерно в то время, когда произошло убийство, из подъезда дома, где проживала твоя матушка, вышли двое мужчин. Без особых примет. В коже, крепкого телосложения. Типичные, короче, бойцы. Они вышли из подъезда на улицу. – Савельев показал пальцами по столу: “топ-топ”. – Не спешили. Не суетились. Прошли примерно сто пятьдесят метров вдоль проезда Шокальского по направлению к метро “Бабушкинская”. А там оба сели в машину. И на ней, на этой машине, скрылись.

– Поймали тачку, что ли?

– В том-то и дело, что нет. Машина ждала их. С включенным движком. Понимаешь?

– Понимаю.

– Чего понимаешь?

– Какая-то нехарактерно тщательная подготовка – для убийства пенсионерки. Так, по-моему, обычно банкиров убивают.

– Вот именно, товарищ журналист.

– Может, свидетели ошиблись?

– Может, и ошиблись. Может, эти двое, что вышли из подъезда, никакого отношения к преступлению не имеют. Только… Только имеется еще один факт. Сумка твоей матери вместе с пенсионным удостоверением на ее имя – однако, правда, без денег – была обнаружена вот здесь. – Капитан подошел к карте на стене. Ткнул пальцем. – Здесь, на пустыре на берегу Яузы. В конце Полярной улицы. У самой автомобильной дороги. На обочине. Пешком тащиться сюда от дома на Шокальского явно далеко. А вот если они, эти убийцы, поехали в сторону центра на машине – очень даже по пути. Ехали, ехали, а потом вспомнили и выкинули сумку из окна.

– А что за машина, на которой они умотали? Марка, цвет? Что свидетели говорят?

– Правильные вопросы задаешь… – усмехнулся Савельев. – Они говорят, что характерное такое авто. Серая “девятка” – а может, черная. Вечером все кошки серы… Окна у машины тонированы. А номера залеплены грязью.

– Господи, да кому она нужна, мать моя, пенсионерка, чтобы вот так ее убирать?!

– Не знаю я, товарищ журналист. Пока не знаю, – вздохнул опер. – Может, на самом деле эти двое – случайные люди. Просто какие-нибудь “чисто конкретные пацаны” были как раз в тот момент в гостях у другого “конкретного пацана”.

– В “хрущевке”? – иронически спросил Дима.

– А че, пацаны не люди, что ли? – спародировал блатной базар опер Савельев. Однако тут же вернулся к серьезному тону:

– Но все равно нам эту версию придется отрабатывать. А она, есть у меня такое подозрение, посложней будет, чем версии про алкашню, наркоманов или даже маньяка-одиночку…

– А орудия убийства?

– Что “орудия убийства”?

– Их нашли?

– В том-то и дело, что нет. Тоже не очень характерно для случая с наркоманом-алкашом.

– А экспертизу проводили? – насел Дима. – В том смысле, что при современном развитии криминалистики можно, наверное, определить: один человек орудовал ножом? Или действовали двое? Или – трое?

– Спрашиваешь правильно. – Опер помолчал: подумал, видимо, говорить или нет. Потом все-таки сказал:

– Скорей всего, их было именно двое.

– Глупость какая-то…

– Глупость не глупость, но… – Савельев внушительно прихлопнул по столу ладонью. – Я, гражданин Полуянов, сейчас вынужден опросить вас в качестве свидетеля. Где вы, кстати, находились в момент убийства?

– Я? Я пребывал в городе-герое Амстердаме, Голландия.

– Н-да?.. – кажется, разочарованно произнес Савельев. И добавил:

– Ну, вы знаете: это легко проверяется.

– Могу предъявить загранпаспорт. Там дата и время прохождения паспортного контроля – Я вам верю, Полуянов, – хмыкнул Савельев. – И в таком случае меня интересует: с кем дружила ваша маменька? С кем враждовала? Могут ли иметься люди, желающие ее смерти? На почве, скажем, личной неприязни. Или корыстных побуждений. Кто, кстати, после нее квартирку наследует? Единолично вы, товарищ журналист?

Дима вздрогнул. Опер вроде бы не шутил. Смотрел на него стальным милицейским взглядом. “Все они такие, эти менты!.. Только что он меня чуть не конфидентом, соратником своим, сделал! Все тайны следствия выдал. А теперь – бах! – полный поворот кругом: не ты ли, сволочь, собственную маменьку замочил?! А я еще губы раскатал: очерк, мол, о нем напишу!.."

– Я вчера мать похоронил, капитан. – Дима выдержал взгляд опера. – Поэтому я таких намеков не понимаю. Могу и в глаз засветить. Из чувства личной неприязни.

– Да что вы, товарищ Полуянов, – пошел на попятную опер.

В глазах его явственно читалось: “Ах, ты, блин, – “пресса”! Отправил бы я тебя щас в “пресс-хату”. Попрыгал бы ты у меня петушком!” Вслух, однако, Савельев сказал:

– Никто, гражданин Полуянов, не собирался оскорблять вашу честь и достоинство. Просто мы обязаны рассматривать все возможные версии. А уж с вас, родного сына убитой, получить объяснение сам бог велел. – Опер достал из стола бланк. – Тем более что вы сами к нам пожаловали. – Савельев прихлопнул сверху бланк ладонью.

– Погоди, капитан, – поморщился Полуянов. – То, что ты мне про “девятку” и этих двоих рассказывал, – правда? Или это просто “бла-бла-бла”?

– Святая и истинная правда, товарищ спецьяльный кр-рыс-пондент. Так что дело это, говоря между нами, – довольно тухлое. Есть у меня такое подозрение. “Висяком” попахивает. Но генерал меня теперь заставит землю рыть. Понял, да?

Глава 3

Дима выбрался из кабинета капитана Савельева почти через два часа.

Итогом беседы стало заполненное с обеих сторон “Объяснение”. В две странички уместилось жизнеописание и нынешний статут Евгении Станиславовны Полуяновой. Ее сорокалетний непрерывный трудовой врачебный стаж: сперва в ординатуре, затем на “Скорой”, после в клинической больнице, а далее банальным участковым терапевтом в различных, самых ординарных, поликлиниках: в одной, второй, третьей… (Так, чтоб было поближе к дому, Димочкиному садику, Димочкиной школе.) Муж, отец Димы, ушел из семьи двадцать пять лет назад, никаких связей Евгения Станиславовна с ним не поддерживала. Других мужчин в ее жизни в последние десять лет не наблюдалось. Из родственников, кроме Димы, имелась только двоюродная сестра. Надо ли писать, что в Димочке мама души не чаяла? Нет, наверное, в протоколе не надо.

Тем не менее запишем, что с сыном, Дмитрием Полуяновым, потерпевшая встречалась два-три раза на неделе. Как правило, дважды приезжала из своих Медведок в Димину квартиру в Орехове-Борисове: готовить обеды. По воскресеньям Дима (если, конечно, бывал свободен) навещал маму в ее доме.

Все прочее безразмерное пенсионерское время Евгения Станиславовна уделяла добыванию продуктов (подешевле), просмотру телевизионных передач, чтению книг. Кроме того, она посещала утренние (благотворительные) сеансы в кино, ходила на выставки (отдавая почему-то предпочтение фотографическим). Бывала и в театрах. Дважды совершила автобусные экскурсии по Европе – осталась премного довольна и благодарна сыну (он за них платил).