Потерянный континент, стр. 18

Снайдер, конечно, тоже воспользовался ситуацией. Он часто наклонялся шепнуть что-нибудь на ухо Виктори, и много хохотал, что для него было очень необычно.

Разумеется, мне до этого дела не было; но по какой-то необъяснимой причине меня страшно раздражало зрелище того, как они сидят рядышком и явно наслаждаются обществом друг друга. Это привело меня в такое скверное настроение, что я даже не получил удовольствия от последних часов путешествия на континент.

Мы собирались высадиться на сушу около древнего Остенде. Но когда мы приблизились к берегу, то не обнаружили никаких следов человеческих поселений вообще, не говоря уж о городе. После того, как мы высадились, то обнаружили ту же унылую пустыню, что и на Британских островах. Создавалось такое впечатление, будто здесь и не ступала нога цивилизованного человека.

Учитывая наш опыт с Англией, трудно было преодолеть чувство разочарования и обманутых надежд, да к тому же к серьезному страху за будущее примешивалось раздражение из-за продолжающейся фамильярности между Виктори и Снайдером, что отнюдь не способствовало выходу из душевной депрессии.

Я злился на самого себя, что позволяю себе так болезненно на это реагировать. Я не хотел себе признаться, что сержусь на эту маленькую дикарку, что мне не все равно, что она делает и что я опустился настолько, что испытываю личную неприязнь к обыкновенному матросу. И тем не менее, так оно и было.

Не найдя ничего, что могло бы нас задержать у когда-то существовавшего Остенде, мы отправились вдоль побережья в поисках устья Рейна, где я все же предполагал заняться поисками цивилизованных людей. Я собирался обследовать Рейн до тех пор, пока это позволит катер. Если цивилизации мы там не найдем, то вернемся в Северное море, пройдем вдоль побережья до Эльбы и проследуем по Эльбе и Берлинским каналам. Тут, в конце концов, и я в этом был уверен, мы обязательно найдем то, что ищем, а если цивилизация исчезла и там, то, значит, Европа вернулась в эпоху варварства.

Погода стояла прекрасная, мы великолепно продвигались по маршруту, но повсюду вдоль Рейна мы встречали одно и то же — ни единого следа не только цивилизованного, но даже дикого человека.

Никакого удовольствия от изучения современной Европы, как я раньше предвкушал, я не получал — я был несчастен. Виктори тоже изменилась. Мне было вначале так хорошо с ней, но начиная с путешествия через Ла-Манш я держался от нее в стороне.

Хотя она держала голову высоко, у меня было ощущение, что она сожалеет о своем дружелюбии по отношению к Снайдеру, потому что заметил, что она его постоянно избегает. Он же, наоборот, вдохновленный ее дружелюбием вначале, использовал все возможности оказаться поближе к ней. Ничего мне так не хотелось, как найти подходящее извинение для того, чтобы врезать ему как следует. Причем, что парадоксально, мне было страшно стыдно, что я затаил на него злобу. Я понимал, что дело во мне, но что случилось, я понять не мог.

В течение нескольких дней все оставалось по-прежнему, и мы продолжали свое путешествие вверх по Рейну. Я надеялся на обнадеживающие признаки в Кельне, но Кельна не было. Не было городов и вдоль реки до этого места, опустошение было явно больше, чем могло быть только в результате пролетевших веков. Пушки, бомбы, мины сравняли с землей все здания, воздвигнутые человечеством, и ничем не сдерживаемая природа прикрыла страшные следы человеческих грехов и преступлений великолепной зеленой мантией. Прекрасные деревья поднимали свои стройные вершины там, где когда-то прекрасные соборы вздымали свои купола, а прелестные полевые цветы безмятежно расцветали на земле, когда-то залитой человеческой кровью.

Природа возродила то, что когда-то человек украл у нее и испоганил. Стадо зебр паслось там, где кайзер мог озирать свои войска. Антилопа мирно отдыхала на лугу, заросшем маргаритками, где двести лет назад пушка посылала устрашающие снаряды, сеявшие смерть, ненависть и разрушение трудов человеческих и божьих.

Нам было нужно мясо, но я даже помедлил — так не хотелось нарушать покой и мир грохотом выстрела и смертью одного из прекрасных созданий. Но есть надо — пришлось стрелять, правда, я предоставил сделать эту работу Делкарту, и через минуту у нас было две антилопы и пустой ландшафт.

После еды мы погрузились в лодку и продолжили наш путь вверх по реке. В течение двух дней мы плыли среди все той же первобытной нетронутой природы. Около полудня второго дня мы высадились на западном берегу реки, и, оставив Снайдера и Тридцать-шесть стеречь Виктори и катер, мы с Делкартом и Тейлором отправились на поиски дичи.

Мы шли уже около часа, углубляясь внутрь страны, но ничего не нашли, затем появился маленький благородный олень, которого Тейлор уложил метким выстрелом с расстояния двухсот ярдов. Идти дальше было уже поздно, мы сделали крепление из ремней и парни потащили оленя к катеру, а я успел еще пройти сотню ярдов в надежде еще чем-нибудь пополнить наши запасы.

Мы прошли почти половину расстояния до реки, как вдруг я столкнулся лицом к лицу с человеком. Он был такой же первобытный и неопрятный, как и велибританцы — лохматый, неумытый дикарь, одетый в рубаху из шкуры, выделанной вместе с головой животного, которую он накинул на голову как шапку или капюшон, что придавало ему устрашающий и жестокий вид.

Парень был вооружен копьем и дубинкой, свисавшей вдоль спины на ремне, надетом на шею. Ноги его были обуты в сандалии из шкуры.

При виде меня он остановился, затем повернулся и помчался в лес и, хотя я ободряюще кричал ему вслед по-английски, он не вернулся и больше мы его не видели.

Встреча с дикарем вновь укрепила мои надежды на встречу с более просвещенными людьми, стоящими на более высокой ступени развития, и с легким сердцем я продолжал свой путь к реке.

Я все еще шел впереди Делкарта и Тейлора, поэтому и к Рейну вышел первым. Я дошел до самой кромки воды и лишь тогда заметил, что что-то неладно.

Лодки не было. Секундой позже я заметил человеческое тело на берегу. Подбежав, я увидел, что это Тридцать-шесть. Я остановился и, приподняв голову велибританца, услышал слабый стон, слетевший с его губ. Он был жив, но было ясно, что он очень плох.

Тут подошли Делкарт с Тейлором и мы все вместе принялись ухаживать за ним, надеясь, что он придет в себя и расскажет, что произошло и что стало с остальными. Первой моей мыслью было — нападение дикарей. Наш маленький отряд был взят врасплох. Тридцать-шесть был ранен, а остальных взяли в плен. Эта мысль была как удар в лицо — я был оглушен ею. Виктори в руках невежественных дикарей! Это ужасно. Я даже встряхнул Тридцать-шесть, пытаясь привести его в чувство.

Я поделился своими предположениями с ребятами, но Делкарт отклонил их, сделав всего одно движение: он откинул львиную шкуру, наполовину прикрывавшую грудь велибританца, открыв аккуратную круглую ранку — сделать такую можно было только выстрелив из винтовки.

— Снайдер! — воскликнул я. Делкарт кивнул. Веки раненого дрогнули и он открыл глаза. Он посмотрел на нас и сознание медленно проступило в его взгляде.

— Что случилось, Тридцать-шесть? — спросил я.

Он попытался ответить, но закашлялся, что было вызвано кровотечением легких, и измученный, снова упал на землю. Некоторое время он лежал как мертвый, но потом заговорил почти неслышным шепотом:

— Снайдер… — он помолчал, попробовал заговорить опять, поднял руку и показал вниз по течению реки. — Они пошли… назад, — содрогнулся и умер.

Никто из нас не сказал ни слова. Но я думаю, что наши мысли были одинаковы: Виктори и Снайдер украли лодку и покинули нас.

VII

Мы стояли около тела погибшего велибританца, бессмысленно глядя на реку, которая приблизительно в четверти мили от нас ниже по течению делала крутой поворот на запад и терялась из виду, как будто все мы надеялись, что увидим, как возвращается наш драгоценный катер — жизнь или смерть в чуждом диком мире.

Я скорее почувствовал, чем увидел, как Тейлор перевел свой взгляд на мой профиль, и когда повернулся к нему, выражение на его лице напомнило мне о моем офицерском долге и ответственности.