Пираты Венеры, стр. 27

— Когда я буду говорить, — предостерег нас Кирон, — вы должны часто смеяться, как будто я рассказываю смешную историю, тогда, быть может, никто не заподозрит, что это не совсем так.

— Сегодня я работал в оружейной корабля, чистил пистолеты, — начал он. — Солдат, который охранял меня — мой старый друг, мы с ним вместе служили в армии джонга. Он мне как брат. Любой из нас отдаст за другого жизнь. Мы вспоминали старые времена под знаменами джонга и сравнивали те дни с этими, а особенно — офицеров старого режима с нынешними. Как я, как любой старый солдат, он ненавидит своих офицеров, так что нам было о чем поговорить.

Вдруг совершенно неожиданно он спросил меня: «Что это за слухи ходят о заговоре среди заключенных?»

Я чуть не упал, но не подал вида, ибо есть времена, когда человек не может доверять даже собственному брату. «Что ты слышал?» — спросил я.

«Я подслушал, как один офицер разговаривал с другим», — сказал он. — «Они говорили, что человек по имени Энус доложил об этом капитану, и что капитан велел Энусу узнать имена всех участников заговора и выяснить их планы, если он сможет.»

«И что сказал Энус?» — спросил я своего друга.

«Он сказал, что если капитан даст ему бутыль вина, то он полагает, что ему удастся напоить одного из заговорщиков и вытянуть из него сведения. Капитан дал ему бутыль вина. Это было сегодня.»

Мой друг посмотрел на меня очень внимательно и сказал: «Кирон, мы с тобой больше, чем братья. Если я могу помочь тебе, ты только скажи.»

Я знал, что это так и, видя, как мы близки к разоблачению, я решил довериться ему и принять его помощь. Я рассказал ему все. Надеюсь, ты не сочтешь, что я действовал неверно, Карсон.

— Никоим образом, — уверил я его. — Нам пришлось открыть наши планы и другим людям, которых мы почти не знаем, и которым доверяем гораздо меньше, чем ты своему другу. Что он сказал, когда услышал твой рассказ?

— Он сказал, что поможет нам, и что, когда мы восстанем, он присоединится к нам. Он пообещал еще, что многие другие солдаты поступят так же. Но самое важное, что он сделал — он дал мне ключ от оружейной.

— Прекрасно! — воскликнул я. — Тогда я не вижу, почему бы нам не восстать немедленно.

— Сегодня ночью? — жадно спросил Зог.

— Сегодня ночью! — ответил я. — Передайте Гамфору и Хонану, а потом — всем остальным Солдатам свободы.

Мы рассмеялись от всего сердца, как будто один из нас отпустил удачную шутку, и Кирон с Зогом покинули меня, чтобы познакомить Гамфора и Хонана с нашим планом.

Однако на Венере, как и на Земле, самые хорошо задуманные планы, как говорится, идут вразнос. С тех пор, как мы покинули гавань Вепайи, каждую ночь люк нашей скверно проветриваемой тюрьмы оставался открытым, чтобы мы могли хоть как-то дышать, а один из дозорных стоял на страже рядом, следя, чтобы никто не выбрался наружу.

Но сегодня люк был закрыт.

— Вот что наделал Энус, — проворчал Кирон.

— Тогда нам придется поднять восстание днем, — прошептал я, — но мы уже не успеем предупредить всех сейчас. Здесь, внизу, так тихо, что нас наверняка услышит кто-нибудь чужой, если мы попытаемся передать весть.

— Значит, завтра, — сказал Кирон.

Этой ночью я долго не мог заснуть, так как был преисполнен опасений за всю нашу затею. Теперь было очевидно, что капитан многое подозревает. И хотя он не знает подробностей того, что мы замышляем, ему известно, что готовится какая-то заваруха, и он не станет рисковать.

Пока я лежал без сна, пытаясь составить план на завтра, я слышал, как кто-то крадется по комнате, а время от времени до меня доносился шепот. Я мог только строить догадки, кто это, и стараться угадать, чем он занят. Я вспомнил о бутылке вина, которая должна была быть у Энуса, и мне пришло в голову, что, может, он пытается устроить вечеринку. Но голоса были слишком уж приглушенными, чтобы послужить поддержкой этой версии. Пьяные люди не могут говорить так тихо, даже в тюрьме.

Я услышал сдавленный крик, шум, похожий на краткую потасовку, а затем комнату вновь окутала тишина.

— Кому-то приснился плохой сон, — сказал я себе и заснул.

Наконец, пришло утро. Люк был открыт, пропуская немного света, чтобы развеять мрак нашей тюрьмы. Моряк опустил нам корзину с пищей — нашим скудным завтраком. Мы, как обычно, собрались вокруг корзины, каждый взял свою долю и удалился, чтобы ее съесть. Внезапно из дальнего угла раздался крик.

— Посмотрите сюда! — кричал один из заключенных. — Энус убит!

10. Восстание

Действительно, Энус был убит, и по этому поводу было много шума и криков — по-моему, гораздо больше шума и криков, чем должна была бы вызвать смерть обычного заключенного. В нашем трюме было полно солдат и офицеров. Энус безропотно лежал на спине, мертвый и неприглядный; рядом с ним стояла недопитая бутыль вина. Смерть не красила этого противного парня, вот разве что на горле появились цветные пятна там, где чьи-то мощные пальцы сдавили его. Энус был задушен.

Вскоре нас собрали на палубе и обыскали — очевидно, в поисках оружия. Капитана корабля явился самолично провести расследование. Он был рассержен, взволнован, и, я думаю, слегка напуган. Он допрашивал нас одного за другим. Когда пришел мой черед подвергнуться допросу, я, нехороший мальчишка, не сказал ему, что слышал ночью. Я сказал, что мирно спал всю ночь в углу комнаты, противоположном тому, где было найдено тело Энуса. Я знаю, что врать нехорошо…

— Ты был знаком с покойником? — спросил он.

— Не больше чем с любым другим из заключенных, — ответил я.

— Но с некоторыми из них ты даже очень хорошо знаком, — сказал он, как мне показалось, делая ударение на этих словах. — Ты когда-нибудь говорил с ним?

— Да, он несколько раз заговаривал со мной.

— О чем? — потребовал ответа капитан.

— В основном, он выступал с разоблачениями торизма.

— Но он был торист! — воскликнул капитан.

Капитан был все-таки слишком глуп для того, чтобы быть капитаном. Я нравился себе на этом посту гораздо больше.

Ни за что на свете не подумал бы этого, судя по его разговорам, — ответил я. — За что же тогда он попал в тюремный трюм? Впрочем, если он был тористом, то, несомненно, он был изменником. Он все время пытался заинтересовать меня планами захватить корабль и, простите, переубивать всех офицеров. Я думаю, что он говорил об этом и с другими.

Я говорил достаточно громко, чтобы меня слышали все. Я хотел, чтобы мои сообразительные Солдаты свободы получили от меня маленький намек. Если многие из нас расскажут одно и то же, это может убедить офицеров, что история Энуса о заговоре была плодом его собственного воображения в попытке добиться награды от начальства — фокус, ничуть не противоречащий шпионской этике.

— Удалось ему убедить кого-нибудь из заключенных присоединиться к нему? — спросил капитан.

— Я думаю, нет. Все смеялись над ним.

— Не догадываешься ли ты, кто его убил?

— Наверное, какой-нибудь человек, еще надеющийся на прощение, которого возмутила измена, — нагло сказал я.

Когда капитан допрашивал остальных, задавая им сходные вопросы, я был рад услышать, что почти ко всем Солдатам свободы цеплялся вероломный Энус, чьи предательские инсинуации они с негодованием отвергли. А Зог и вовсе сказал, что он никогда не разговаривал с ним — что, насколько мне известно, было чистой правдой. Правду говорить тоже иногда полезно.

Когда капитан закончил расследование, он был от истины раза в три дальше, чем когда начинал его. Я убежден, что он отправился на корму в дурном настроении. И, пожалуй, в убеждении, что его ловко провели, но неизвестно кто, неизвестно как и зачем.

Я очень волновался, когда нас обыскивали, потому что боялся, что у Кирона найдут ключ от оружейной. Но его не нашли. Потом Кирон сказал мне, что спрятал его в волосах еще ночью — из предосторожности.

В амторианском дне 26 часов, 56 минут, 4 секунды земного времени. Амторианцы делят его на двадцать равных периодов, называемых ти, которые я для простоты буду переводить в земные часы, хотя такой период и состоит из 80,895 земных минут. На корабле время возвещает трубач, играя разные музыкальные такты для каждого часа дня. Первый час примерно соответствует рассвету. В это время заключенных будят и кормят. Через сорок минут они начинают работу, которая продолжается до десятого часа, с коротким перерывом на еду в середине дня. Иногда нам разрешалось закончить работу в девятом и даже в восьмом часу, все зависило от каприза наших хозяев.