Красивые, дерзкие, злые, стр. 40

Валентина аккуратно тронулась по свежевыпавшему снежку и вырулила на дорогу.

Ехать на Ленинградку с Юго-Востока она решила через центр Москвы. Не имела Валентина при этом решительно никаких стратегических соображений. Просто Кольцевая уж больно темная и стремная – когда ее наконец нормальной дорогой сделают?

Валя включила музыку – сборник ее самых любимых песен. Кассету самолично составили и записали Степан с Петькой – и подарили ей на прошлый день рожденья. В динамиках надрывался Салтыков:

Белая ночь опустилась над городом,
Ветер гадает на юной листве...

Для Вали эта песня всегда ассоциировалась со Степкой.

Петька, словно почувствовал ее настроение, – завздыхал, завозился на пассажирском сиденье.

Незаметно они проскочили до самого центра города. Здесь оказалось намного светлее, чем у них на окраине. Сияли в лучах прожекторов Кремль, Библиотека Ленина, Манеж. Надо же, самые главные здания Белокаменной даже подсвечивать начали, электричества не жалеют, как раньше. Может, столица и впрямь когда-нибудь, как обещают, станет ярким городом, словно какой-нибудь Лондон?

Валя свернула с Манежа налево, на Тверскую. Прямо напротив Моссовета, у памятника Долгорукому, кучковались проститутки.

Олегович, сволочь, ее в это племя хотел записать. Не выйдет у него.

– Валь, – нарушил затянувшееся молчание Петька, – я тебе одну вещь хотел сказать – только ты не обижайся.

Валентину подрезала черная иномарка, девушка резко нажала на тормоз, машину по свежему снежку слегка занесло. Валя почти профессионально вышла из заноса, сквозь зубы выругалась в адрес франтоватой иномарки: «А, чтоб тебя!..»

Однако Петька, казалось, не заметил ее подвига. Он снова произнес:

– Валь, знаешь что?.. – и опять замолк.

Повисла пауза.

Стала пуганой птица удачи
и не верит людским рукам, —

запел в колонках Макаревич.

– Ну! – поторопила товарища Валентина.

– Валь, выходи за меня замуж.

Она оторвала взгляд от дороги и посмотрела на него.

– Ты серьезно?

– Еще как.

– Прямо сейчас, что ли? – Она попыталась перевести объяснение в шутку. – Так ведь все загсы уже закрыты.

– Нет, не сейчас, – упрямо помотал башкой Петр. – Не сейчас, а когда все завершится. Дело наше сегодняшнее. Наша авантюра. Как бы она ни закончилась... Ну, что ты молчишь?

– Немножко неожиданно. Дай мне время подумать.

– А что тут думать! Что думать-то!.. – разгорячился Петька. – Ты что, Валька, разве не видишь, что происходит?.. Ведь Степка твой все равно в Маруську вгрохался. И будет с ней носиться до мамонтовых костей. Либо пока она не вылечится, либо пока копыта не отбросит. А скрипеть она, Маруська, ваша разлучница, будет, по-любому, еще долго. Сейчас, говорят, ВИЧ-инфицированные долго живут. Особенно когда их лечат. Поэтому, думаю, со Степой тебе все равно ничего не светит... А со мной...

– Я не поняла, – усмехнулась Валя, – ты что, мне одолжение оказываешь? Степка, мол, меня замуж не берет – значит, поэтому ты как бы сжалился и берешь?

– Да нет, Валя! – горячо запротестовал молодой человек. – Ты не так все поняла! Просто я хотел сказать, что я...

Опять долгая пауза. Машина отстояла в пробке у Тверской заставы, а потом, когда зажегся зеленый, резво вылетела на виадук у Белорусского вокзала. Валя молчала. Она не собиралась помогать Петьке в его объяснении.

– Понимаешь, я... – наконец продолжил он, – я... Я люблю тебя, Валька.

Машина стремительно неслась в районе «Динамо», в динамиках наяривал Макаревич:

Вот
Новый поворот.
И мотор ревет,
Что он нам несет —
Омут или брод?
Пропасть или взлет?!

И от скорости, от песни, а пуще всего от Петькиного признания у Вали захватило дух и в крови словно забурлили пузырьки от шампанского.

Главные и самые трудные слова были сказаны, и Петька обрел дар речи.

– Я тебя даже не спрашиваю, любишь ли ты меня. Мне это неважно. То есть важно, конечно, но не очень. Главное – что я всегда буду тебя любить. И заботиться о тебе. Что бы ни случилось. Выходи за меня, а?

У «Сокола» машина нырнула в тоннель. Валя вела ее на предельной скорости, километров сто двадцать – хотя лихачить было довольно глупо: не хватало им сейчас еще разборок с гаишниками.

– Петь, – мягко сказала она, – давай поговорим с тобой об этом завтра, а? На свежую голову.

– Завтра? Ну давай завтра, – дернул Петька плечами. – Просто я хотел, чтоб ты знала. Знала, что я люблю тебя... Ведь мало ли!.. Вдруг со мной сегодня ночью что-то случится.

– И думать не смей, – сердито сказала Валя. – Ничего с тобой не случится. Все будет в порядке. И завтра мы с тобой будем свободными, счастливыми и богатыми.

За пять часов до события

Степа и Маруся

Сперва, когда они катили на псевдомилицейском «уазике» по Окружной, Степа еще напрягался из-за раскраски своего автомобиля. Но никто из участников движения не обращал на их машину никакого внимания. Вернее, обращали, но ровно такое, что и на настоящую ментовскую тачку: почтительное. Когда Степа выезжал ради обгона грузовиков во второй ряд МКАД, впереди идущие уступали ему дорогу. А те, кто в потоке ехал рядом с «уазиком», вели себя скромно, правил старались не нарушать.

Поэтому Степан постепенно успокоился. Рулил и рулил в свое удовольствие, даже почти забыл, что у него машина такая необычная.

Маруся сидела рядом с ним – бледная, напряженная, молчаливая.

– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросил Степа.

С ума сойти, на что он стал способен. Разве раньше его когда-нибудь волновало, как чувствует себя та или иная девчонка из тех, что рядом!

– Нормально, – вымученно улыбнулась Маруся.

Выглядела она, краем глаза видел Степа, совсем неважно.

Держа левую руку на руле, парень правой пощупал ее лоб.

– Да ты вся горишь!

– Все нормально. Такое бывает. Иногда. Пройдет.

– О господи, только этого еще не хватало! Выпей аспирин.

– Я уже пила. Дома.

– Выпей еще. Аптечка на заднем сиденье. Я положил туда все, что нам может понадобиться. И аспирин тоже. – «Ага, и еще я на всякий случай добавил туда побольше бинтов, кровоостанавливающих жгутов и обезболивающего в ампулах». – И вода там есть.

Маруся встала коленями на кожаную подушку «УАЗа», развернулась против движения и принялась шарить на заднем сиденье. Под брюками обрисовалась ее соблазнительная попка. Степе так и захотелось ее сжать или хотя бы погладить.

– Прекрати, – сказала она. – Совершенно не то время и самочувствие.

Она закончила возиться на заднем сиденье, развернулась и уселась обратно – с таблетками в одной руке и бутылкой воды в другой.

– Я знаю, – вздохнул Степа, – что не время сейчас, не место... Может, тебе заодно и твое анти-ВИЧ средство принять?

– Сегодня больше пока нельзя его пить. И все равно от температуры оно не поможет.

– Может, вернемся домой? – шутейно предложил Степа.

Маруся расплескала воду, которой запивала таблетку.

– До-омой? – она обрушилась на Степу. Лихорадочно воспаленные глаза, казалось, заметали искры. – Зачем нам домой?

Степа был не рад, что предложил это.

– Что я там буду делать – дома? Умирать? Только без борьбы? Втихаря? Долго?

– Ладно, ладно, я пошутил. Ты видишь: мы едем. Едем.

Они без приключений проскочили пост на пересечении Кольцевой и Ленинградки. Гаишник внимательно посмотрел на «раковую шейку». Степа – он был в кожаной куртке, набычившийся, ни дать ни взять мент в штатском – шутливо отдал ему честь. Гаишник в ответ козырнул. Это привело Степу в веселое расположение духа. Первый раз в жизни ему салютовал гаишник.