Штурмфогель, стр. 4

ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ

Берлин, 9 февраля 1945. 23 часа

Дежурство подходило к концу. Полгода – после того как английская бомба разорвалась в подвале старого корпуса – все оставшиеся в живых сотрудники 2WХ вынуждены были работать по двенадцать часов без выходных, чтобы хоть как-то обеспечивать связь; более или менее подготовленное пополнение ожидалось разве что в марте. Руководство не слишком напрягалось на этом участке: 2WХ считалась едва ли не синекурой. Единственное, что сделали, – усилили паек; теперь все «почтовики» получали шоколад «Кола», сливочное масло, красную рыбу и салями. Кроме того, кофе разрешено было пить без меры – чем некоторые, в том числе Мартин Клепке по прозвищу Слон (прозванный так не за размеры, вполне обычные, а за раздумчивость и основательность), пользовались без зазрения совести. В его графике было получасовое окно, и поэтому он сидел, вытянув ноги, в низком продавленном кресле, втягивая носом удивительный запах. Когда кофе варила Гитта, всегда получался прежде всего запах. А когда варил он сам, запаха почему-то не было. Вкус и крепость – и все.

Кроме того, от Гитты размягчались мозги. Она не была красивой и даже, возможно, не была симпатичной. Крепкая квадратная бабенка с чуть кривенькими – коленями внутрь – ногами. Маленькие глазки и маленькая грудь. Но эти глазки смотрели так дерзко…

Увы. Она постоянно была занята кем-то другим. Слон, дразнила она его, глупый Слон, ты так долго раскачиваешь своим хоботом…

Но Слон знал, что рано или поздно это случится. Рано или поздно он – успеет.

В два глотка он допил то, что не успел вынюхать, и откинулся в кресле, полуприкрыв веки и возведя взор к потолку. Под правой рукой был планшет, пальцы сжимали удобный серебряный карандашик. Размеренное тиканье часов. Все более и более громкое. Дыхание выстроилось автоматически – все-таки Слон был «почтовиком» с семилетним стажем.

Семь, подумал он – и стал считать вдохи.

Через семьдесят семь вдохов он увидел пылающие письмена и услышал чудесную музыку – и стал стремительно записывать на планшет летящие ноты – один знак за другим…

Прием послания длился минут пять, но казалось – долгие часы. Потом Слон передал знак подтверждения приема и открыл глаза.

– Ты весь мокрый. – Гитта стояла перед ним с большой бумажной салфеткой в одной руке и чашечкой кофе в другой. – Опять слишком напряженно?

–Да…

Тот, кто передавал сообщение, испытывал сильнейший страх, и это пронимало по-настоящему.

Гитта обтерла ему лицо, дала в руки чашечку, забрала планшет и удалилась. Толстенькие ягодицы прихотливо двигались под черной юбкой.

Кажется, она меня погладила, неуверенно подумал Слон.

В отделе дешифровки нотную запись, начертанную «почтовиком», перевели в колонки цифр – по шесть в ряд. В таком виде послание легло на стол шефа «Факела» Зигфрида Ноймана. Он сверился с мысленным графиком и достал из сейфа толстенный том «Золотой горы». Быстро листая страницы и почти не сверяясь с шифровкой – память у него была изумительная, – Нойман выписывал из книги нужные слова, и вскоре перед ним лежал доклад одного из «охлажденных» агентов. Нойман перечитал написанное, поправил очки и задумался.

"Ортвин – Хагену.

На авиабазе Вамос (о. Крит) в обстановке строжайшей секретности создается новая группа коммандос «Ультра», подчиненная непосредственно Доновану. Командир группы – Эйб Коэн, 34 года, еврей, уроженец Дрездена, вывезен родителями в Америку в 1927 году. В формировании группы принимает участие некий русский по кличке Дрозд, бывший оперативный сотрудник Спецотдела НКВД, про которого говорят, что он имеет надежного осведомителя в «Факеле». Декларированной целью группы является покушение на Гиммлера и Бормана как наиболее вероятных преемников фюрера. Однако есть серьезные основания полагать, что это ложная цель. Выяснением подлинной цели занимаюсь сейчас. Следующие сеансы связи по техническим причинам могут проходить вне обычного расписания".

Что ж. Не было ничего необычного в создании очередной группы «Ультра». Которой по счету? Никто уже не скажет. И личная опека Донована…

Все это важно, но не очень.

Дрозд. Уцелевший сотрудник Спецотдела… Это уже серьезнее.

Про Спецотдел и его шефа Глеба Бокия Нойман знал почти все. Знал – и восхищался. Если бы это было возможно, то портрет именно этого человека висел бы сейчас на стене. Рейхсфюрер – замечательный человек, подчиненные его обожают, но в некоторых вопросах он… как бы это сказать… неглубок. Отсюда – упрощенные трактовки, отсюда – излишняя страстность в исполнении. И в результате – постоянные недолеты и перелеты.

Черт… Нойман поймал себя на том, что разминает бугры на щеках.

Да, Спецотдел… Так до конца и не понятно, действительно ли Бокий был в полушаге от захвата власти, или же это выдумка конкурентов – тех, кто почувствовал в нем и в его методах нечто страшное, запредельное, а главное – полностью отметающее необходимость во всех прежних тайнополицейских ухищрениях.

И чем был панический разгром НКВД: простым заметанием следов преступлений или же просто добивали опрокинутое внезапным тычком чудовище, которое оказалось и сильнее, и страшнее всех охотников, вместе взятых – включая Сталина?..

Канарис считал, что – второе.

Да. И еще несколько лет потом длились варварские карантинные мероприятия… примерно так японцы боролись с чумой в Китае: оцепление и огнеметы. Санпосты на дорогах: при малейших признаках лимфаденита – пуля в затылок и известковая яма.

Что характерно: эпидемии удалось не допустить.

По каким признакам в России искали бывших спецотдельцев, Нойман не знал. И сейчас с некоторым трудом заставил себя не думать об этом. Главное, что система поиска оказалась неэффективной. Поскольку кто-то ускользнул…

Дрозд.

Маленькая певчая птичка. Вредитель садов.

Типичный диверсант. И судя по тому, что уцелел, – высочайшего класса. Однако и это не главное.

Главное – это, конечно, известие о предательстве внутри «Факела». О том, чего в принципе быть не может.

И что же тогда? Дрозд блефует? Или кому-то удалось обмануть систему контроля?

В любом случае… так… Он еще раз внимательно прочел текст, будто пытаясь отыскать в нем пропущенные слова. В любом случае придется начинать внутреннее расследование, а значит – ставить в известность Гуго Захтлебена, шефа безопасности…

Проклятая паранойя. Осведомителем мог быть и Гуго!

Да, теперь, пока не выяснится все и до конца, под подозрением окажутся все. Нойман побарабанил пальцами по листку. Это тоже могло быть частью дьявольского расчета Донована. Те, кому надо, знают: Нойман сверх меры подозрителен. При этом осведомлен о своей слабости и умеет держать себя в руках. Но эффективность работы, разумеется, падает…

Значит – ждать вскоре чего-то неожиданного, требующего быстрой реакции и нетривиального мышления. Так?

Может быть…

Он нажал кнопку и велел секретарю вызвать Захтлебена.

Пока тот шел – по коридору до лестницы или лифта, два этажа вверх, снова по коридору… – Нойман достал из картотеки рабочую карточку агента «Ортвин» и бегло просмотрел.

В рабочих карточках, разумеется, не указывалось ни настоящего имени, ни должности агента. Просто: «Офицер ВВС США, наземный состав. Приоритет – 5. Достоверность – 5. Дата вербовки: январь 1942. (Ого, подумал Нойман.) Направление работы – Юго-Запад. Профиль: калиф, башмак, дождь, Сатурн, вензель, тесто. (Для посвященного такое перечисление символов означало довольно многое: в частности, что агент работает исключительно за деньги, достаточно компетентен в технологии сбора и передачи информации, крайне осторожен, при аресте вряд ли будет оказывать сопротивление либо пытаться покончить с собой…) Вербовщик, куратор: Эрвин Штурмфогель».

Интересно, подумал Нойман. Штурмфогель не был специалистом-вербовщиком; впрочем, как всякий оперативник, он имел собственную агентуру. И, насколько Нойман знал, еще ни один агент Штурмфогеля не «сгорел».