Опоздавшие к лету, стр. 190

Он нашел себе место, чтобы пропустить вагонетки и не быть замеченным.

Верхом на шахтном мотовозе ехал человек в черном защитном комбинезоне, в противогазе и с автоматом на груди. Точно так же был одет машинист. К мотовозу была прицеплена платформа с чем-то бочкообразным под брезентом. Еще двое в противогазах сидели на платформе – лицами назад. Лот стоял, замерев – сзади горели не только красные огни, но и рассеивающая фара. Его могли увидеть. Не увидели…

Состав превратился в туманное пятнышко, а потом исчез совсем – видимо, за поворотом. Четыреста шагов, помнил Лот. Не ошибиться поворотом, не пропустить… здесь. Да, здесь. Незнакомо – но так всегда, когда возвращаешься. И ближе. Дорога короче. Так тоже – всегда.

Дорога короче…

Лот боялся только, что не сможет откинуть крышку.

Падая, рукой удерживая прыгающее сердце, он забил в щель телефона магнитную карточку и, не попадая по кнопкам и сбиваясь в счете и начиная снова и снова, набрал номер Меестерса.

НОЭЛЬ

– Полный бак? – механик удивленно посмотрел на Ноэля. – Это же пять часов!

– Угу. – Ноэль жевал спичку и старался лишний раз не смотреть на маску, прикрывавшую распадающийся череп механика. – Пять часов.

– Я не возражаю, конечно, но ваш друг… неважно выглядит, – механик заговорщицки кивнул в сторону Микка.

– Ничего, – сказал Ноэль. – Если он наблюет в кабине, я уберу. Сам.

– Пять часов болтаться над городом, – пожал плечами механик. – Ну, как желаете. Мое дело – предупредить.

– Предупредить, – повторил Ноэль.

Механик странно посмотрел на Ноэля и открыл кран. Стрелка медленно ползла по шкале бензомера.

– Спасибо, – сказал Ноэль и отдал членскую книжку Микка. – Могу заплатить сейчас, могу потом.

– Вам вышлют счет, не беспокойтесь.

– Я никогда не беспокоюсь. Ни о чем. А вы?

– У меня большая семья, – сказал механик и посмотрел в книжку, – сэр рыцарь меча.

Ноэль вернулся к машине. Микк стоял, как и десять минут назад, синевато-белый и мокрый от пота. Но – живой. За весь сегодняшний день Ноэль видел живых человек шесть-семь.

– Кабриолет подан, – сказал он Микку. – Мадемуазель Флора, – он наклонился и подал руку. – Прошу вас…

Флора гибко выскользнула из машины. Ноэлю она нравилась все больше и больше. У Микка хорошо поставлен взгляд, подумал он, я на нее и внимания бы не обратил… Флора тоже была живая.

– Ну, что, Виль? – спросил он Вильгельма – в последний раз. – А то, может?.. Одно место еще есть.

Вильгельм покачал своей целлулоидной головой.

– Летите, – сказал он. – Удачи.

– И тебе удачи, Виль, – сказал Ноэль.

Он подхватил сумку с эрмом и зашагал к самолету. Микк и Флора последовали за ним.

В кабине было чисто и прохладно – кондиционер уже работал. Микк, как понимающий толк в управлении самолетами, сел на пилотское место. Пилотским оно было, конечно, чисто условно: просто перед ним был выведен дисплей автопилота. Ноэль сел рядом, Флора – на заднем диване.

– Поехали, – сказал Микк и ткнул пусковую клавишу.

Пока автопилот хорошим голосом объяснял насчет поведения в полете, потом запускал двигатели и выруливал на полосу, Ноэль откручивал приборную панель. Собственно, добраться нужно было лишь до разъемов бортпроцессора. Самолет замер в начале полосы и пошел на взлет, а Ноэль продолжал копаться в выводах.

– Дай ему взлететь, – выжал из себя Микк.

– Болит? – посочувствовал Ноэль.

Микк откинулся на спинку. Ему было очень плохо.

– Если вы хотите послушать рассказ о нашем прекрасном городе, нажмите клавишу «Да», – сказал автопилот. Сенситивным устройством он оборудован не был. И это хорошо – иначе, имея на борту Микка, он просто не стал бы взлетать.

Клавишу, естественно, никто не нажал, и автопилот в молчании заложил вираж в сторону моря. Под крылом проплыл стадион. На поле гоняла мяч какая-то команда. Одна, сама с собой. Потом появилась серая, в узорах, похожих на спил дерева, полоса пляжа. Потом – море.

– Можно? – спросил Ноэль. Микк кивнул.

Ноэль совсем отодрал панель и сунул ее вниз, под ноги. Разноцветные ленты кабелей позволяли это сделать. Ага, вот у нас сам процессор – еще «ПИК 4хЕ», старина, надо же… а вот программный блок. А поступим мы… а поступим мы вот так…

– Принимай управление, – сказал он Микку.

– Уже все?

– Да. Но учти – здесь программа для истребителя, – похлопал он по эрму. – Так что делай поправку на моторчики…

– Джойстика нет?

– Могу сделать голо.

– Давай. А педали?

– Вправо-влево? Поворотом головы. Закрываешь левый глаз и поворачиваешь голову. Ну, попробуй.

Микк попробовал. Призрачная ручка управления двигалась за рукой, и самолет послушно покачивался в такт этим движениям. Так же послушно, даже чуть торопливо он разворачивался, следуя поворотам головы.

– Отлично, – сказал Микк.

– Рутина вся на аппарате, – сказал Ноэль. – Устойчивость, курс. Твое дело – творческое.

– Так бы всегда, – сказал Микк. – Ну, что – спрямим курс?

– Нет, давай вдоль берега, – сказал Ноэль. – И еще долго – вдоль берега.

– А правда, красивый город, – сказал Микк. – Издалека особенно.

– Красивый, – сказал Ноэль. – Не плачьте, девушка.

– Я уже не плачу, – сказала Флора.

ТАТЬЯНА

Это были, наверное, самые страшные минуты – когда наверху гремели очереди, а она здесь, внизу, ничего не знала и ничего не могла сделать. Это было страшнее, чем бой с оборотнями на чешуйчатых конях и даже бой с драконом. Хотя тогда ей казалось, что самое страшное – именно это… И даже не очереди, нет – самым страшным была наступившая после тишина. Что же теперь? Она не видела никого, а ее мог видеть кто угодно – отовсюду. И Пончик – почти в обмороке и ничего не может… Это и есть паника, подумала она потом. А тогда, набросив на Пончика пропыленный чехол и ухватив наган зубами за скобу, чтобы не рыдать, полезла по стреле, по тросу, заглянула в окно – лучшей мишенью она никогда не была… Почему-то сначала она увидела только Диму – те двое, в темно-сером, не сразу попали в поле зрения. Только пробегая мимо, она поняла, что это люди, что это они стреляли… Дима лежал на спине, и из правого, залитого кровью глаза у него торчал нож.

Она сразу поняла, что он жив, что он без сознания, что от нее сейчас все зависит… И что торопиться не следует, а следует немного подумать, повспоминать и подготовиться – хотя бы морально. За без малого два месяца ошеровских боев она научилась многому. Так… снять ватник, снять рубаху, рукав долой – пригодится… долой оба рукава. Окса, миляга, ты знала, наверное, на что пойдут твои рубахи… Сразу – бинты. А вот этим – уберем кровь… Господи – глаз не вытек! Веко разрезано – зарастет! Лезвие вошло в глазницу, отодвинув глаз. Теперь бы не повредить, вытаскивая… Левой рукой Татьяна обхватила Димино лицо, удерживая голову, а правой – одним мягким и точным движением извлекла нож. Кровь – это ничего… это вытекает, которая скопилась. Потом она положила на глаз свернутую тряпицу, обвязала голову бинтом. Дима застонал и заворочался. Лежи, Димочка, не шевелись. Он услышал голос и расслабился.

Только потом она встала и подошла к тем, в серых комбинезонах. Один, лежавший близко и лицом вниз, был здоровым амбалистым парнем – таких она не любила. И не жалела, если с ними что-то случалось. А второй вдруг оказался похож на мертвого Мишку, каким он недавно приснился. Не лицом, а – непринадлежностью к сильным. Нет, неправильно, Мишка был сильный, но это была какая-то не такая сила. Да, Мишка был сильный, а этот просто пацан. Пацана жалко, но он безусловно мертв: пуля попала в лоб. Дима стал классным стрелком…

Теперь стоило позаботиться о Пашке. Татьяна помнила, что у какого-то агрегата там, внизу, была сбоку приварена легкая лесенка ступенек на пять. Как раз – от стрелы до окна… Это заняло час. И еще час ушел на то, чтобы затянуть Пончика ремнями поверх ватника по ребрам. Он никак не мог поверить в то, что это уменьшит боль. Наконец, согласился: выдохнул и замер… Животом дыши! Вот так. Пончик выглядел глупо. Впрочем, после этого и по стреле, и по лестнице он вскарабкался, как обезьяна.