Монетка, стр. 1
Андрей Лазарчук
МОНЕТКА
Таких морозов в это время не бывало никогда. Во всяком случае дед Александр, что живет этажом ниже, ничего похожего не помнит. Он говорит, что это спутниками да космонавтами все испохабили. И то: минус тридцать в конце октября… пардон, у нас не Диксон.
Где-то я читал, как один оригинал несколько лет подряд считал прохожих на улице и измерял температуру воздуха. Результат сенсационный: оказывается, в мороз люди предпочитают сидеть дома. Чудак, спросил бы меня. Я бы ему это за две минуты разъяснил.
По ящику гнали какую-то многосерийную ерунду, и я его выключил. Пол, что ли, подтереть? Да нет, Нина только вчера порядок наводила. Пожрать приготовить? Что там у нас в холодильнике? Я поплелся на кухню, и тут позвонили в дверь.
На площадке стоял, весь скукожившись, какой-то полузнакомый бородач. Одет он был явно не по погоде: белая шляпа, светлый плащик, кремовые брючки и – бог ты мой! – летние туфли с дырочками! Хотя бывает, конечно… летел человек, скажем, в Сухуми, а попал сюда. «Ирония судьбы», дубль два…
– Это квартира Орловых? – замороженным голосом спросил он.
– Да, – сказал я. – Входите.
– А вы – Николай.
Интонация была неуместная – утвердительная; но явно уж никак не до интонаций ему сейчас было…
– Николай, Николай, – подтвердил я, почти волоком втаскивая его в прихожую. – Раздевайтесь скорее, я сейчас чаю… Унты вот наденьте, ноги согреются.
Он долго лил воду в ванной – отогревался. Я успел вскипятить чайник, поджарил яичницу, нарезал хлеб и сало, разлил водку по стаканам. Наконец он появился, чуть оттаявший, и сел напротив.
– Да, я не представился, – сказал он, протягивая через стол руку. – Николай.
– Прекрасно, – сказал я. – Можно не насиловать память. У меня с этими именами собственными…
Он сочувственно покивал.
– Я, знаете, по делу… – начал он.
– Догадываюсь, – сказал я. – Но сначала водку.
– Да. За знакомство…
– Долой внутренний холод!
– Долой. А о чем вы догадываетесь?
– Что по делу. Без дела сейчас, думаю, редко кто отважится.
– А что такое? – насторожился он.
– Мороз ведь.
– А-а… Ну да, конечно, такой мороз… – с явным облегчением сказал тезка.
Честно говоря, я удивился. Такая отчетливая, хоть и сдержанная реакция на, в общем-то, тривиальные и безобидные слова…
– Так вот, о деле, – продолжал он. – Вам не кажется знакомым мое лицо?
– Кажется, – признался я. – Но вспомнить не могу.
– Это потому, что вы никогда не стриглись так коротко и не отпускали бороду. Вот, – и он прикрыл низ лица рукой.
Ощущение было, как от удара током. На меня смотрел я – я сам.
– Не может быть… – слова застревали, их приходилось выталкивать силой.
– И тем не менее, – спокойно сказал он. – Мое имя Николай Орлов. Мы не двойники, не близнецы, мы – один и тот же человек.
– Погоди, – сказал я. – Погоди, дай очухаться… Ничего не понимаю!
– А что тут понимать? – возразил он. – Параллельные миры. Ясно?
– Параллельные миры… Ага. Действительно, что может быть проще… А ты, значит?.. – я изобразил пальцами идущего человечка.
– Совершенно верно.
– А зачем?
– Зачем? – переспросил он. – Это, брат, долгая история. Налей-ка чайку. Ты ведь женат?
– Н-ну… В общем, да.
– Как и все мы – «в общем»… Хорошо живете?
– Вполне, – улыбнулся я. – И ты что, у многих побывал?
– У многих. Это уже двадцать седьмой мир, не считая от моего. В девятнадцати есть мы.
– Здорово живем, – сказал я. – Вот бы всем собраться!
– Ты знаешь, – сказал он, – это, наверное, вовсе не так интересно, как кажется. У всех почти все одинаково. Так, разница в деталях. Хотя… В принципе можно. Мне это даже и в голову не приходило… Свежий взгляд.
Несколько минут мы молча пили чай. Я почему-то сразу и безоговорочно поверил ему. Как будто это самое обычное дело – путешествовать из одного параллельного мира в другой. Наподобие трамвая. Сел, понимаете, на одной остановке, вышел на следующей… Ведь не чайку же он попить забежал и не туризмом решил заняться… хотя, с другой стороны, почему бы нет? Мне не хотелось лезть с расспросами – знал, что все расскажет сам, когда сочтет нужным. Но молчание затягивалось, и я не выдержал.
– Так ты говоришь, что мы есть не везде? – спросил я.
– Да. То есть иногда совершенно никаких следов. Но это довольно странные миры. В одном меня чуть не пристрелили. Вот, – он оттянул воротник свитера. Под левой ключицей белел грубый звездообразный шрам. – Чудом уцелел. Теперь – особая примета… Машина у тебя есть?
– Старый «Запорожец», – подтвердил я.
– Ну и как он?
– Ничего, бегает. В прошлом году движок сменил, теперь вообще никаких проблем.
– А раньше, значит, глох?
– Раньше глох. Да ведь ты, наверное, и сам все знаешь.
– Все, да не все. На самолет вы из-за этого не опаздывали?
– Было дело. Это уже сколько?.. Лет пять прошло. Нина тогда выиграла в лотерею путевку в Самарканд…
– Как ты сказал? – он схватил меня за руку.
– Что – как?
– Как ее зовут? – Лицо его исказилось страшно, покрылось каплями пота, глаза вылезли из орбит. – Как ее зовут?!
– Нина, – ничего не понимая, пробормотал я.
– Нина? Не Ольга? Нет?
– Да что случилось?
– Подожди… Подожди… Нет, имя – это тоже случайность… Фотографию покажи!
– В комнате…
Он рванулся из кухни, опрокинул табуретку; еще ничего не понимая, побежал за ним.
Он стоял, озираясь, посередине комнаты. Я вынул из стола и подал ему пакет с фотографиями. Он дрожащими пальцами попытался вытащить их, не получалось; тогда порвал пакет.
Карточки рассыпались, разлетелись по ковру, он схватил несколько, поднес к глазам… Потом, обмякнув, медленно подошел к креслу, упал в него и закрыл лицо руками.
Я собрал фотографии, положил их на стол.
Он сидел все в той же позе.
– Что – не она? – осторожно спросил я.
– Наоборот, – тускло сказал гость. – Она.
Я молчал, ждал, когда заговорит снова. И он заговорил.
– Оля тогда выиграла путевку, и мы долго спорили, кому лететь. Решили бросить монетку. Выпало лететь ей. Я отвез ее в аэропорт, проводил. А через день сообщили, что самолет разбился. Погибло девять человек, в том числе она…
Вот оно что, подумал я. Вот оно что…
– А у меня заглох мотор, и мы опоздали. Нина улетела следующим рейсом. Да, а тот самолет, я слышал, действительно садился где-то на вынужденную…
– До меня все это очень долго доходило, – продолжал он. – Теплопроводность плохая. Потом в депрессию впал, травиться собрался – ну и положили меня в психушку. Заведеньице, знаешь, – чуть на самом деле крыша не поехала. Ладно, полечили, выписали… Потом бессонница навалилась. И вот лежу я и все эту монетку представляю – как она то орлом падает, то решкой. Орлом – решкой, орлом – решкой…
Он вытащил из брючного кармана бумажник, раскрыл его и показал мне фотографию: Нина (она же, получается, Ольга) была снята где-то на природе – в полосатой майке, с ракеткой в руке, волосы развеваются…
– Так вот, понял я, что монетка эта должна падать и орлом и решкой. Понимаешь? Любая вероятность должна реализоваться. Иначе равновесие мира нарушится. Как если бы молекулы воздуха стали двигаться не во всех возможных направлениях, а только в некоторых, воздух собирался в одной половине комнаты… Или взять ту же монетку: бросишь сто раз, получится примерно пятьдесят на пятьдесят. А если бросок может быть только один – принципиально один? Тогда, чтобы вышло пятьдесят на пятьдесят, миров должно быть два: в одном выпадет орел, в другом решка. Понял? Вот так я тогда рассуждал – и рассуждал, выходит, верно. Ну а поскольку случайностей таких бесчисленное множество, то и миров, соответственно…
– А это? – я опять изобразил пальцами пешее хождение.
Он пожал плечами – фамильный жест! – и улыбнулся.