Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая, стр. 92

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

К пятому дню месяца мая под руку Рогдая собралось около тридцати тысяч славов различных семейств и достоинств, пятьдесят тысяч отроков и примерно столько же необученных горожан и крестьян, пожелавших носить оружие либо же взятых по повинности. Разведка доносила, что неприятеля высадилось уже более шестидесяти тысяч и каждый день число это увеличивается тысяч на пять-семь, в зависимости от силы и направления ветра. Горячие головы требовали бросить немедленно всю армию в бой и, пользуясь временным численньм превосходством и боевым накалом, опрокинуть врага в море. Рогдай, опытный и осторожный солдат, понимал всю погибельную глупость таких, с позволения сказать, планов. Это даже не требовало объяснений – но он губил немало времени именно в объяснениях: почему это он, имея такую армию и такие полномочия, не несется вскачь на врага, занявшего уже добрую половину Севера.

Наконец, когда Вандо привел свои огромные обозы и серьезно потрепанные в стычках даже не с регулярными силами, а с разъездами тысячи и сдал все это под команду Рогдая, а сам, не отдохнув ни минуты, сменил коня и во главе неполной сотни личной охраны поскакал обратно, требования немедленного наступления как-то неуверенно прекратились. Обозы полны были раненых; (мертвых, как оказалось, даже и не пытались вывозить. Усталые, подавленные славы, покачивая головами, рассказывали о неуязвимых степных богатырях, о конных лучниках, караулящих в засадах... черные стрелы не знали промаха, и не иначе как чародейство было приложено в обучении тех лучников их ремеслу.

На треть дальше били степные луки, насколько же точнее, учету не поддавалось... а ведь посмотреть – все то же самое...

Именно в этот день впервые начали замечать то, о чем предупреждал Якун: нагнетаемая чарами тревога, неуверенность, угнетенность, слабость. Это почувствовали все: будто среди ровной погоды похолодало, сошлись над головами тучи и начал сеять мелкий липкий дождь.

Рогдай, сжав зубы и выпятив живот, быстро шел по деревне. Охрана не поспевала, хотя обязана была поспевать. В высокой уже, но еще свежей полыни, выросшей между деревянным тротуаром и булыжной мостовой, копались утки, переговариваясь скрипуче. На звук шагов они даже не оборачивались. Сзади донесся заполошный шум: охранник пнул одну под задницу, и утка понеслась от него, растопырив крылья и разинув похожий на рупор клюв. Хозяйка, копавшаяся в огороде, распрямилась и стала смотреть на проходящих, приложив руку ко лбу. На ней был цветастый, когда-то яркий, а сейчас линялый сарафан с подоткнутыми полами и темный платок до бровей. Рогдай вдруг понял, что готов изрубить ее на месте, если она, не дай бог, что-нибудь ляпнет дерзко. Но хозяйка не ляпнула, наклонилась и продолжила свое занятие. Наверное, это были не ее утки. Рабы, тут же непоследовательно подумал он, их топчешь, а они готовы целовать сапог...

Деревня Артемия была не то чтобы большой, но очень длинной, вытянутой в нитку вдоль старого Фелитопольского тракта. Всаднику ровной рысью требовалось полчаса, чтобы одолеть ее вдоль. Но самому ленивому пешеходу хватало пяти минут пересечь ее поперек. Дом чародея Якуна Виссариона располагался хоть и за деревней, как то принято у чародеев, но меньше чем в десяти минутах ходьбы от деревенского театра, базарной площади и дома управы, то есть самой сердцевины.

От дороги Рогдай резко свернул в мощенный досками же переулок меж двух палисадов. В палисадах обильно цвели груши. Уже говорил кто-то, что в этом году плодовые деревья цветут как никогда...

Потом были недлинные плетни огородов и спуск к речке, к новенькому светлому деревянному мосту. Старый снесло паводком месяц назад. Еще стружки и опилки видны были среди травы.

И дальше – зеленая тропа к проходу, ничем не закрытому, в замшелой каменной стене.

Якун встретил его на пороге дома.

– Привет тебе, диктатор, – сказал он без тени помянутой приветливости.

– Привет и тебе, чародей, – кивнул Рогдай. – Похоже, началось?

– Да. И будет нарастать. Изо дня в день. Что ты чувствуешь? Раздражение, неуверенность? Если оставить все как есть, через месяц мы все будем грезить простой веревочной петлей... Проходи в дом. Сам-один. Стражи твои могут посидеть у крыльца.

Снаружи дом был вроде бы обычным, изнутри же казался огромным. Пахло вялыми травами. Потолка не было, только шатер крыши. Свет лился из остекленных фонарей на скатах.

– Садись, диктатор, – чародей подвинул к низкому столу тростниковое кресло, – отдохни.

– Не за тем пришел, – сказал Рогдай.

– Придется... – Якун покачал головой. Усталость в тебе до краев дошла, еще чуть – и все. Сядь.

Он зашел за спину Рогдая и быстро провел ладонями вдоль его спины. Выхватил что-то из воздуха, смял, как бумажку, и отбросил. Коснулся пальцами шеи.

– Жестоковыий... – пробормотал он. – Терпи. С кончиков пальцев его потекли бледные медленные искры, и от этих искр стали бугриться мышцы. Казалось, под кожей снуют маленькие безногие ящерицы. Потом голова стала медленно поворачиваться вправо, влево... Громко и отчетливо захрустели позвонки.

Рогдай втянул сквозь зубы воздух.

– И еще чуть-чуть... – Якун схватил что-то над теменем Рогдая, потянул, как тянут вязкое тесто. Оторвал, бросил, схватил еще и еще... – Вот теперь сиди тихо. Сейчас начнет кружиться голова.

– Начала уже... – Рогдай чуть сполз в кресле, откинул голову и закрыл глаза. Каждый раз Якун проделывал с ним такое, и каждый раз он не мог совладать со страхом.

– Ну, что ж. – Якун обошел стол и сел напротив. – Ты, наверное, хочешь узнать, как продвигаются дела с подготовкой моих помощников? Лучше, чем я рассчитывал. Завтра уже можно будет начать рассылать их по войскам. Лучники, как тебе известно, уже там. Что еще? Венедим нашел кесаревну и вот-вот выйдет из Кузни. Они пробиваются с боем, но удача на их стороне. Ты рад?

Рогдай промолчал.

Рад ли он? Слово не то. Но – некоторое облегчение...

– Теперь говори ты, – сказал Якун. – Ты ведь пришел не затем, чтобы я помял тебе шею?

– Пожалуй, не затем, – не открывая глаз и не поворачивая головы, сказал Рогдай. – Вдруг обнаружилось превосходство степняков в стрельбе. Такого не было никогда на памяти. И эти великаны. Нам нужно научиться что-то делать с ними...