Поцелуй с разбега!, стр. 49

Никому, и Филиппу в том числе, даже не пришло в голову оповестить Веру о событии. Поэтому она оставалась в мучительном неведении, а Филипп злился, объединяя всех женщин в общую довольно непривлекательную группу человекообразных и массивными бусами навешивая на них всяческие нелицеприятные эпитеты. Следствием его разочарования в женщинах и стало согласие на празднование Нового года в кругу маминых подруг и их перезрелых дочерей.

Странно и непривычно ехать в новогоднюю ночь по городу, мимо полыхающих разноцветными огнями елок, мимо торжественных всполохов реклам клубов и ресторанов, мимо празднично светящихся окон, за которыми такие разные и такие непохожие друг на друга люди встречают один и тот же праздник. Кто-то заснул, начав отмечать еще с утра и сойдя с дистанции раньше времени, кто-то ругался, вместо того чтобы оставить старые обиды в уходящем году, зачастую совершенно справедливо считая, что далеко не каждую обиду можно просто сбросить с себя, как мокрую, облепленную снегом шубу, кто-то, забыв про праздник, целовался, кто-то уже забыл, зачем собрались, кто-то, как и положено, поднимал фужер с шампанским, поздравляя гостей банальными, но добрыми словами, вливающимися в общее праздничное многоголосье. Илья Федорович, совершавший дежурное поздравление и одаривание партнеров по бизнесу – тех, кого требовалось поздравить лично, – безнадежно опаздывал к бою курантов в ресторан, где они тесной компанией на пятьдесят человек справляли этот замечательный семейный праздник.

– Если бы мы говорили вслух все, что думаем, то было бы проще! – Алина чокнулась бокалом с белобрысым юношей, который подобострастно закивал. Ему льстило внимание дочери хозяина вечеринки, ради которой, собственно, родители и притащили его на этот сабантуй. В тусовке ходили слухи, что барышня разводится с мужем, поэтому родители спешили приумножить свое состояние, а дальновидная молодежь торопилась к кормушке. Девушка была весьма симпатичной, поэтому кавалеры клубились вокруг, оттирая друг друга и стараясь засветить физиономию перед богатой наследницей.

– Не скажите, – худощавый, если не сказать тощий, шатен решил выпендриться и в отличие от остальных не стал поддакивать. – А как же дипломатия? Ее еще наши далекие предки придумали – и не просто так. Если бы все всем говорили всё, что думают, то большая часть населения земного шара ходила бы сильно помятая со следами побоев на организме.

Алина с презрением посмотрела на умника: что он понимает в человеческих отношениях? Разве такую примитивную ерунду она имела в виду, когда выплеснула наболевшее? А Филипп ее понимал. Филипп… Она так рассчитывала, что он воспользуется возможностью, решит, что звонок сорвался, – и перезвонит! До чего же мужчины узко мыслят, до чего же они недогадливы и примитивны! Неужели, чтобы вернуть свое счастье, надо позвонить ему еще раз и по слогам, медленно и доходчиво проорать: «Вернись!» Да и поможет ли этот кардинальный ход? Если он не сделал шаг навстречу, не воспользовался ее звонком, то, может, Филипп и не думает о ней больше, не хочет возвращаться? Может, он счастлив со своей ногастой дылдой, строит планы, в которых Алине места нет? Такого не может быть теоретически, просто потому, что не может быть никогда! Но разве это довод для увертливой, как змея, фортуны? В жизни еще и не такое бывает. И никто ведь начистоту не скажет, что у него в голове. Все с вывертом, с дипломатией. Уж лучше с синяками, чем в нескончаемом неведении и безысходности… Алина посмотрела на гордо подергивавшего кадыком шатена и вдруг подумала, насколько мужчины, при всей их самоуверенности, уязвимы и беззащитны. Да наверняка у них комплексов еще больше, чем у женщин, ведь женщине природой положено быть слабой, а сильный пол на то и сильный, чтобы скрывать свои уязвимые места и слабости. И, скорее всего, Филипп тоже зарылся в своих комплексах, боится уронить свое сомнительное достоинство и хочет оставаться на высоте.

– Кстати, – тощий желал продолжить общение, – я уверен, что дипломатию придумали именно женщины. Именно вы самую простую вещь превращаете в проблему космического масштаба. Мужчины намного честнее, а вы все ходите вокруг да около…

То ли тощего когда-то сильно обидел женский пол, то ли он изначально хотел поставить себя выше, чтобы потом не карабкаться через голову подруги к заоблачным высотам, а сразу парить над ней гордым орлом, но говорил он весьма прочувствованно и эмоционально, ни капли не рисуясь. Чувствовалось, что тема противостояния полов для него больная. Или просто его раздражала собеседница. Когда Алине пришла в голову эта простая мысль, ей вдруг стало смешно. И одновременно легко.

«Сама-то, – подумала она, – курица в павлиньих перьях, парящая в облаках! Сама себе испортила праздник. Разве обязательно надо было просить Филиппа вернуться, одновременно боясь упасть в его глазах. Ерунда! Можно было просто спросить, какие у него планы. Не звать обратно, а узнать, собирается ли он обратно, что он вообще собирается делать. Ведь не может же эта глупая ссора тянуться вечно. Сколько можно трепать себе нервы, платить деньги детективу и плакать по ночам от неизвестности. Как все просто! Не ходить вокруг да около, а задать вопрос, получив ответ. Пусть будет больно, но лучше пережить один раз острую боль, чем всю жизнь страдать от бессмысленных рассуждений на тему если бы да кабы…»

– Спасибо, очень помогли, – она с чувством потрясла сухую лапку опешившего шатена и выбралась из тесного круга наседавших на нее кавалеров.

Но принять решение мало, надо еще его осуществить. Дозвониться до Филиппа не удалось. Оператор равнодушно вещал о недоступности абонента. Зато в голову опять полезли разные мысли и предположения о том, как, где и с кем этот недоступный абонент проводит праздник. И кому он в данный момент доступен.

Глава 29

– Все, надо идти платно, – сурово рявкнула Ярослава Аркадьевна, выслушав очередную канонаду Верочкиного кашля, сотрясавшего стены ванной. – От этой микстуры только хуже!

– Мам, мне, наоборот, лучше…

– Ага. Все лучше и лучше. Скоро совсем хорошо станет. Тьфу, не дай бог! Я узнала, тут недалеко есть центр, я тебя запишу, и побежишь как миленькая.

– Я не хочу. А вдруг у меня сил не хватит дойти, и я завалюсь по дороге?

Верочка откровенно лукавила. Чувствовала она себя совершенно нормально, и если бы не жутковатый кашель, вселявший самые страшные подозрения, то вполне можно было бы выписываться.

– Все продумано. Ты можешь взять с собой Аллу. Она тебя не бросит, – хищно улыбнулась мама.

– Муськину?! – Верочка даже взвизгнула от возмущения. – Да она скоро прирастет ко мне, как сиамский близнец! Эта дурища мне уже по ночам снится!

– Вот именно так и выглядит черная человеческая неблагодарность, – понимающе качнула головой Ярослава Аркадьевна. – Девочка тебя поила, кормила, выхаживала, рискуя заразиться, а ты о ней так говоришь! Да, Муськина твоя не подарок, конечно, но это еще не повод, чтобы ее так грубо отталкивать.

– Я ее еще не оттолкнула, – пробормотала Вера, слегка смутившись. На самом деле больше всего ее волновало то, что никакого чувства стыда ни в глубине души, ни на поверхности не наблюдалось. Слишком много всего обрушилось на нее в последнее время, вот эмоции и притупились. Других объяснений не было.

– Сама дойду, – сказала Верочка. – Записывай.

– Ишь, одолжение она мне делает! – Мама уперла руки в бока и грозно выставила живот. – Записала уже.

– А если бы я не согласилась?

– Да кто б тебя спрашивал?!

Это была чистая правда: если Ярослава Аркадьевна принимала решение, то в мнении окружающих она не нуждалась, и перечить ей было бы занятием бессмысленным и крайне опасным для состояния собственной нервной системы.

В назначенный день с утра выяснилось, что выключили воду. Причем не только горячую, но и холодную. Вера в тоске помоталась по квартире, размышляя, так ли уж необходимо перед походом к пульмонологу принимать душ, но в результате решила, что без водных процедур не обойтись. Судя по содержательным воплям на лестнице, соседи уже выяснили, что воды нет и не будет до вечера.