Золотое колечко на границе тьмы, стр. 51

А впереди ждало нас еще одно происшествие. Самое пакостное. Пиратское.

Плоты у берегов тянулись почти сплошь. То по левому берегу, то по правому. И работали на них не только заключенные, но и вполне свободные, жизнерадостные граждане СССР. Недалеко от пассажирской пристани веселая компания таких граждан, прервав трудовой процесс, развлекалась купанием. Несколько гогочущих мускулистых парней подплыли к нам и наперебой высказывались в том смысле, что на такой калоше мы попадем прямо в царство небесное.

Я деликатно возразил, что, может быть, такого финала и не будет, если пловцы станут держаться подальше. Они, однако, не вняли совету. А один поступил совсем подло…

Это был рыжий – веснушчатый и медноволосый тип. Сразу оговорюсь, что его конопатость и рыжесть не имела в себе ни капельки той симпатичности, которая украшала девочку Полю и маму Олешека. Рожа у него была узколобая, разбойничья, ухватки уголовные, гогот отвратительный. Он осклабился и положил пятнистую лапу на корму нашего суденышка.

Этого было достаточно. Мы оказались в теплой желтоватой воде. Парни, радостно перекликаясь, вылезли на плоты, а мы плавали вокруг лодки и старались выловить имущество. Рюкзак с одеждой поймали, он прыгал на зыби, как надувной мешок. А три пары наших башмаков дружно ушли на дно.

Лодку мы умело и быстро отчерпали на плаву, было не привыкать. Забрались в нее. Были мы целы-невредимы, вещи все оказались на месте. Кроме обуви.

Эта потеря разозлила нас отчаянно. А еще больше – сам факт вероломного пиратского нападения. Наши души жаждали отмщения. Миновав участок плотов, мы выбрались на берег и пошли искать контору лесосплавщиков, чтобы потребовать возмещения морального ущерба и убытков.

Мы долго ходили среди всяких будок, эстакад, штабелей и заборов, но никакой конторы не нашли. Только потеряли еще около часа. Солнце уже заметно склонялось к далеким башням Троицкого монастыря. Напротив этого монастыря стоял дом наших знакомых, у которых мы оставляли лодку. И плыть до этого дома было еще ой-ёй-ёй сколько…

Добрались мы уже после заката. Знакомые не на шутку тревожились. Мы же думали о том, как тревожатся наши домашние.

А впереди ждало нас последнее испытание: путешествие босиком чуть не через весь город. Впрочем, Валерия и меня это не особенно волновало. Но Юрий говорил, что идти так совершенно неприлично. И зябко поджимал ноги. Его незагорелые интеллигентные ступни фосфорически белели в жиденьких июльских сумерках.

Но делать нечего, пошли, выбирая улицы побезлюднее. Было даже приятно идти по теплой пыли немощеных дорог. Пыль эта скоро припорошила Юркины ноги, и он малость утешился.

Я на ходу философски размышлял, какой груз предрассудков и условностей взваливает на наши плечи грядущая взрослость.

Казалось, еще совсем недавно мы бегали, не стесняясь ободранных коленок и прилипших к майкам репьев, пускали из луков стрелы в нарисованных на заборах чертей, сотрясали азартными криками переулки при игре в сыщики-разбойники. Теперь уже так не поскачешь.

Конечно, мы еще многое можем. Например, лихо носиться на велосипедах, гонять на пустырях футбольный мяч или вот, как сегодня, окунаться в "парусные приключения". Но возраст уже накладывает свои запреты на вольную жизнь. Не полезешь теперь с мальчишками на крышу запускать змея, не устроишь весной в лужах гонки сосновых корабликов, не станешь вечером на дворе поджигать самодельные дымовые шашки, чтобы очередной раз перепугать соседку Таисию Тимофеевну…

Да и в школе то же самое. При очередном объяснении с завучем Петром Юлиановичем уже несолидно шмыгать носом и говорить бесхитростно: "А чё я сделал". Приходится тактично объяснять, что растущий интеллект периодически требует разрядки, каковая порой, становясь неуправляемой, принимает причудливые формы – вроде эксперимента с дымящимися сигаретами в зубах черепов гориллы и питекантропа, который (эксперимент то есть) и ввел в непредсказуемое состояние нашу уважаемую биологичку Алевтину Михайловну, о чем мы, естественно, искренне сокрушаемся…

– Да-а… вздохнул я, пыля по обочине. – Многое мы уже потеряли и многое потеряем еще…

– Ну уж дудки! – откликнулся практичный Валерий. – С меня хватит башмаков…

Я грустно посмеялся. Старых башмаков было не жаль. Только бы у мамы не случилось там какого-нибудь сердечного приступа.

…Мама и старшая сестра ждали меня у калитки.

– Хорош, – сказала Людмила, глядя на меня, на босого. И поджала губы (скорее всего, чтобы не разреветься).

– Где тебя носило? – спросила мама и всхлипнула.

Ну и, как водится, охи-ахи, объяснения, упреки, а потом и смех сквозь слезы. А что было делать с оболтусом, выросшим под метр восемьдесят? Поставить в угол? Или, может быть, огреть шлангом от стиральной машины? Но у нас в ту пору машины еще не было…

После того приключения мы все трое к лодке, казалось бы, охладели. На следующий день мы даже поклялись "больше не связываться с этой чертовой посудиной". И держали клятву почти две недели…

Скоро наступила осень. Валерий, склонный к неожиданным увлечениям, вдруг решил, что нам надо заняться боксом. Никакой подходящей секции в округе не было, да и возраст наш был уже «староват» для новичков. Но Валерий бодро сообщил, что заниматься будем самостоятельно.

– Перчаток же нет, – опасливо напомнил Юрий.

– Сами сошьем, из паруса. Там бязь плотная, почти как кожа… А будут перчатки, тогда уж потешимся вволю…

Перчатки получились неплохие, Валерий был мастер на все руки. Однако боксеров из нас не вышло. На первой же тренировке Валерий чересчур усердно двинул Юрку по. носу. Юрка надулся и отказался от дальнейших занятий. А вдвоем нам это дело показалось скучным.

На будущее лето нам было не до лодки: выпускные экзамены, вступительные экзамены… Так и получилось, что наша парусная плоскодонка и вечернее путешествие босиком по всей Тюмени сделались как бы последними воспоминаниями детства…

А в парусах я все-таки не разочаровался. Наглядное тому доказательство – отряд "Каравелла".

8

Конечно, всю эту историю я рассказал Олешеку не так подробно, как пишу здесь. Делал упор на смешные моменты. И Олешек смеялся заливисто, от души – откидывался на спинку и болтал в воздухе вскинутыми ногами (одна по-прежнему в носке на левую сторону). Мадам во сне отзывалась на этот смех недовольным "ф-ф-ф".

Отсмеявшись, Олешек на минутку притих и вдруг спросил:

– А вы к вашему папе в Бобёрск… ой, в Бобр… бруйск тоже на самолете летали?

– Нет, это ведь было почти двадцать лет назад. Тогда самолеты были… так сказать, не в моде. Поездом добирался, с пересадками… Потом уж, когда отец в Минске жил, случалось летать к нему.

Олешек смотрел серьезно, водил кончиком языка по пухлым губам. Вот-вот спросит: "А почему вы с папой жили так далеко друг от друга?" И придется сказать, что всякие бывают обстоятельства. Так, мол, получилось.

Он не спросил, деликатно опустил глаза. Потом поделился:

– А мы с мамой все время на самолете. Из Киева в Москву, а из нее – вот… Тоже к папе. —

– А что папа делает на Кубе?

Оказалось, что папа – инженер. Живет уже целый год в городе Лас-Вильясе и помогает кубинцам строить сахарные заводы. За это время папа очень соскучился по маме и Олешеку, и теперь они будут жить в Лас-Вильясе вместе. Там есть школа для советских ребят. "Для детей наших специалистов", – солидно сказал Олешек. Учатся эти дети отдельно от кубинских ребят, на своем русском языке, но играют все вместе. У этой общей компании есть собака. По-русски ее зовут Шарик, а по-кубински Чарик, потому что в испанском языке буква «ша» не выговаривается. А еще там есть великолепная автомобильная свалка, где мальчишки находят много интересных вещей.

Все это Олешкин папа написал сыну в письме, а мама, прочитав письмо, сказала, что надо ехать скорее. Потому что папа, судя по всему, отбился от рук и сам рассуждает, как мальчишка. Не исключено, что вместе с ребятами лазает по свалкам…