Застава на Якорном Поле, стр. 20
Ежики подпрыгнул – сердито, без охоты. Из чащи бронзовых загогулин вылетел воробей! Умчался в разбитое окно.
Ежики присел на корточки. Отдышался. Потом сказал себе: «Не стыдно, а?» Но сердце еще долго колотилось невпопад…
Потом он успокоился. Прислушался… И в него проникло то полное безлюдье, которое наполняло все громадное здание. Мало того, и за окнами – далеко вокруг – не было ни одного человека. Ежики теперь это чувствовал и знал точно. Даже всяких духов и привидений (если допустить, что они водятся на свете) здесь не было.
Нельзя сказать, что это открытие абсолютного одиночества обрадовало Ежики. Но и бояться он почти перестал. Из квадратного зала он вышел в другой коридор, короткий, окнами к солнцу (оно уже висело у самой холмистой кромки, среди длинных облачных волокон)… Потом была на пути небольшая круглая комната с неразборчивой мозаикой на стене и овальным окном в потолке. После нее запутался Ежики в тесных темных переходах и на гулких винтовых лестницах (вверх, вверх!). И снова коридор. Теперь окна – в сторону ночи. Именно ночи, потому что небо там уже зеленое, а луна светит, как фонарь. И на полу (теперь, кажется, деревянном, теплом) – полосы от окон.
Снова стало страшно: как он выберется отсюда, как найдет дорогу в темноте?
«А зачем тебе дорога назад? Тебе нужна просто Дорога…» И монетка опять зазвенела в нем тихонько и обещающе: что-то будет впереди…
Впереди, когда коридор плавно повернул, засветилась острой желтой буквой «Г» приоткрытая дверь. Засветилась, отошла без звука.
В пустой и просторной комнате без окон горел у потолка матовый шар-плафон. А напротив двери висели часы. Старые, музейного вида, в резном деревянном шкафчике, со стрелками и римскими цифрами на белом круге. Они по-домашнему щелкали, качая медным маятником. Но показывали они чепуху: десять минут четвертого.
А который час на самом деле?
Ежики не носил часов. Там, где он жил, гулял, играл, табло и циферблаты были на каждом углу, на каждой стене. Зачем таскать на руке браслет? Но здесь, в кронверке, время перепуталось, как перепутались лестницы и коридоры… А может, уже глубокая ночь?
Ох и переполох в лицее!
Но эта мысль его не испугала. Скользнула и ушла. Хуже было другое. Мало того, что он, как в дремучем лесу, заблудился в пустой крепости. Он заблудился во времени… А может, он вообще уже не на Земле?
Зацепиться бы хоть за что-то привычное, знакомое, прочное… Он зашарил глазами по голой с трещинами штукатурке, по полу… И увидел то, что не замечал до этой секунды.
У стены, прямо на расколотых паркетных плитках, стоял черный переговорный аппарат. Да, телефон. Такая штука с трубкой и дырчатым диском, чтобы крутить его и набирать номера. Похожие аппараты есть в Старом Городе, где всё, как в прошлых веках: кино, кафе, автомобили старых марок. Даже лошади с экипажами. А из будки с телефоном каждый может позвонить домой или знакомым – как из прошлого века! Ежики, когда гулял с мамой в этом городе-музее, сам звонил Ярику!
Ежики сел на корточки у телефона. Зачем-то оглянулся. Взял трубку. По-комариному запищало в наушнике. Действует! Значит, можно хотя бы узнать время!
Диск поворачивался с трудом, срывался, аппарат елозил по паркету. Ежики стиснул трубку между коленями, левой рукой прижал телефонную коробку к полу, палец правой снова сунул в отверстие диска. Повернул с натугой: ноль… ноль… один… Прижал к уху трубку.
Комар в наушнике уже не пищал. Там была большая прозрачная тишина пространства. Вдруг в ней что-то щелкнуло.
– Ежики… – сказал близкий, очень знакомый голос («Ешики»!). – Ешики, это ты?
Он задохнулся. Оглушительно застучали старые часы. Но сквозь этот стук донеслось опять:
– Ешики, это ты, малыш?
– Да… – выдохнул он со всхлипом.
– Ешики… В дверь налево, потом лестница на третий этаж. Там комната триста тридцать три. Беги, малыш, беги, пока светит луна…
Оглушающий звон опустился на него… Нет, это опять звенит в наушнике! Ежики бросил трубку. Метнулся… Дверь налево…
О, как мчался он по лестнице, по коридору, сквозь полосы бьющей в окна луны! Он рвал эти полосы ногами и грудью, рвал воздух, рвал расстояние!.. Но где же хоть одна дверь? Где?!
Наверно, здесь не третий этаж! Надо вверх!.. Какие-то ступени в темноте, круглый поворот стен, пол идет наклонно, все выше, опять поворот… Прогудел под ногами металл невидимого решетчатого трапа над пустотой. Потом – р-раз! – и пустота эта ухнула, раскрылась впереди, сжала грудь.
Нет, он упал не глубоко, с высоты не больше метра. И не на камни, на упругий пластик. Вскочил. Было пусто, темно, гулко. Лишь далеко где-то сочился лунный свет.
Куда бежать?
И тогда Ежики закричал в горе и отчаянье:
– Мама, где я?!
Щелкнуло в темноте. Мягкий мужской голос (явно из динамика) сказал:
– Что случилось?
– Где третий этаж?!
– Здесь третий этаж.
Пустота налилась розоватым светом. Круглый вестибюль и – двери, двери, двери… Над одной бьются, пульсируют стеклянные жилки цифры: 333.
Ежики задохнулся опять, со стремительного разбега ударился о дверь, откинул ее…
В белой комнате за черным столом сидели Кантор, незнакомый человек и доктор Клан.
Темно стало.
Ничего не стало…
7. Аутотренинг иттов
… – и когда они поймут, что секрет в темпоральной направленности кольца…
– Понять – не значит справиться…
– Справятся и с этим, уж коли сделали заставу. И превратят тамбур в туннель. А точнее, в проходной двор…
– Тише, прошу вас…
– Тише или громче, какая разница… Вы говорили, там пустыня, редкие поселки на уровне позапрошлого века и всего несколько сотен людей, нет ни одного инженера. А они вон что отгрохали.
– Всегда можно ошибиться, если имеешь дело с Сопредельем…
– Это верно. А мальчик вот не ошибся. Ухватили в последний миг. И какой ценой! Генеральная блокада ради одного мальчишки…
– Тсс…
– Да бросьте вы!..
– Мне показалось, что он пошевелился.
– Это осела подушка… И потом, что он поймет, если даже услышит?
– Но вы уверены, что все-таки не услышит?
– До утра он будет спать как убитый. Это даже не сон, а кома. Вернее, состояние, близкое к ней… А в потолке к тому же гипноизлучатель…
«Фиг вам, а не излучатель, доктор Клан… Воины-итты не теряют сознания надолго. Они могут лежать, как окоченевшие на песке трупы, но слышат всё, и голова у них ясная…»
– …Сам готов свалиться как мертвый. Я истратил энергии, наверное, не меньше, чем все наши накопители…
– …Которые теперь пусты.
– Теперь это не страшно. По крайней мере, некоторое время. Мы поставили заслон.
– Надолго ли…
– На третьи сутки грань выйдет из меридиана. До следующего цикла у нас полгода.
– И вы уверены, что сумеем накопить энергию?
– Правительство поможет. У нас там свои люди.
– Есть свои, а есть и…
– Ну, ей-богу же, доктор, ваш скепсис хорош, но в разумных дозах.
– Это не скепсис, любезный Кантор. Уже не скепсис… Боюсь, что это общее фундаментальное неверие.
– Вы сошли с ума…
– Благодарю.
– Но в конце концов… капитан-резидент Клан! Вас тем не менее никто не освобождал от выполнения обязанностей.
– А я и не уклоняюсь, как видите, любезный консул…
«Кто? Святые Хранители, кто?!»
– …Не уклоняюсь. Но смысл?.. И вам ни разу в вашу безусловно талантливую голову не приходила мысль, что Идея порочна изначально?
– Нет! Не приходила! Такая мысль несовместима с командорским обетом, который мы все давали и нарушение которого…
– Ну, давали, давали… Обет прекрасен, Идея благородна – Всеобщая Гармония Мира… А почему мы приняли на себя роль носителей абсолютной истины? Почему Гармония в нашем понимании должна быть Гармонией, приемлемой для всех?
– С точки зрения бронтозавра или каннибала с Пальмовых островов, она, безусловно, смотрится иначе…