Взрыв Генерального штаба, стр. 13
Что сказала судьба
Это словно не он прыгнул, а сам Лён. Все в Лёне оборвалось, как при жутком падении во сне. И со всех сторон хлынул штормовой гул. Со свистом и режущим звоном. Лён сел на корточки, обхватил голову. А шум сменился пронзительной тишиной. И летел сквозь эту тишину откуда-то из дальней дали тонкий умоляющий крик:
– Лён!.. Помоги!… Лён!..
Лён метнулся к обрыву.
Зорко висел в метре от кромки, цепляясь за выступающий камень (как бедняга успел развернуться в первый миг падения?).
Беспомощно болтал ногами, извивался. Лицо было запрокинуто.
– Лён…
Лён упал на кромку грудью. Отчаянно потянулся. Вцепился в тонкие Зоркины запястья (и вдруг вспомнил, как они с Зорко вытягивали на памятник Динку).
– Держись… Цепляйся коленом…
Он вытянул Зорко.
Оба лежали, уткнувшись лицами в жесткую траву. Дышали со всхлипами. Наконец Зорко выговорил, не поднимая головы:
– Думаешь, я испугался?
Лён молчал. Потому что так и думал.
– Я… просто я не успел сказать… Я не хотел так сразу… Лён, я знаешь что хотел?
– Что?
– Помнишь, мы придумывали сказку про месяц? Я сочинил конец. Обидно, если никто не узнает. Я тебе сперва расскажу, а потом уж…
– Иди ты со своим месяцем…
– Лён… Я зажмурюсь, а ты меня толкни. Ладно?
– Дурак.
– И зачем мы только встретились? – Это Зорко спросил с такой тоской, что Лён дернулся, как от ожога. И сел.
– Затем, чтобы помешать друг другу! Мы воюем! Ты и я! И наши страны! Мы дали клятву!
– Я понимаю… – Зорко тоже сел. – Но ведь мы же могли и не встретиться. Ну, подумай! Меня могли там оттолкнуть, и я не забрался бы на памятник. Это же вот такой случайный случай! – Он поднял к лицу два сжатых пальца, словно держал букашку.
– Это судьба, – тяжело сказал Лён.
– А если она ошиблась, эта судьба? Тоже споткнулась, как я на площади. Я же просто споткнулся, и тогда меня прижали к памятнику…
“А если и правда?..”
Это было послабление себе. Своей совести. И, наверно, даже отход от гвардейской клятвы. Но… вдруг судьба и правда споткнулась?
– Ты понимаешь, что говоришь? Если мы разойдемся, то каждый принесет противнику громадный вред! Я твоей стороне, ты моей!
– Понимаю… Но, может быть, твой вред обезвредит мой… И наоборот… Ведь так бы и было, если бы я там не запнулся!
– А как мы узнаем? – беспомощно спросил Лён.
– Что?
– Ну… что судьба споткнулась случайно?
– Пусть она и подскажет.
– Снова жребий, что ли?
– Конечно!.. Ну, а если она скажет, что нет, тогда уж я прыгну… Правда.
– Никуда ты не прыгнешь! Ты… просто дашь слово, что не пойдешь к своим. И про меня не скажешь никому… Уйдешь куда-нибудь подальше, где не найдут…
– Ага! И всю жизнь быть дезертиром! И эта штука будет сидеть в голове и напоминать! – Он хлопнул себя по лбу.
“Наверно, у него в памяти такая же схема, как у меня. Похожая. Тот же способ зашифровки…”
Лён встал.
– Пошли!
– Куда?
– Жребий должен быть самый точный, не травинки. Чтобы судьба не ошиблась снова.
Старик встретил их на площадке.
– Где это вы, господа, гуляете? В голом виде и без завтрака… И где вы так исцарапались?
Лён торопливо сказал:
– Дедушка Август, у вас есть бумага и карандаш?
– Что за вопрос! Я все же доктор наук… – Старик вытащил из брючного кармана блокнот для записи поправок хронометра. В блокнот был вложен плоский фломастер.
– Можно листик? – Лён схватил вырванный лист, разорвал на два, на четыре, на восемь квадратиков. – Дедушка Август, напишите на одном “нет, а на другом “да”!
– Зачем это?
– Мы играем, – сказал Зорко. – У нас получился спор, и судьба должна решить: да или нет? А про что – пока тайна…
Он говорил так живо, будто и правда игра.
– Ну играйте, играйте… Только не забудьте к обеду начистить картошки… А теперь отойдите, не подглядывайте.
– Ладно! – почему-то обрадовался Зорко. – А вы скатайте бумажки в шарики. Лён, идем…
Они отошли на пять шагов, встали к старику спиной. А тот сказал через полминуты:
– Готово.
Два бумажных шарика лежали на стариковой ладони.
– Вот. Кто будет тянуть?
– Нет! Не мы… – Лён схватил шарики. – Тиви-тиви-тиви!..
Хохлатый Тиви тут же оказался рядом. Лен сел на корточки.
– Тиви, смотри, две бумажки! Какую клюнешь? Ну?
Тиви, кажется, ощутил важность момента. Постоял с головкой на бок, подумал. Потом нерешительно взял в клюв катышок. И… побежал.
– Эй, стой! – Зорко бросился следом. – Отдай!
Тиви прыгнул на парапет. Дальше случилось непонятное: петушок взлетел, затрепыхался в воздухе, закрякал, будто его подстрелили. Снова прыгнул на площадку и побежал к дремлющему Румпелю, словно искал у него защиты. Но тот не увидел никакого врага. Добродушно замахал хвостом.
– Что это с птицей? – удивился старик.
– Бумажку уронил! Теперь не найти! – чуть не заплакал Зорко.
– Разве это беда? Разверни другую. Если на ней “да”, значит, на той было “нет”. Или наоборот…
– Ой, правда! Лён… разверни…
– Стойте! Вы меня не дослушали! – Старик Август сжал бумажку в кулаке. – Имейте в виду! Выигравшим считается тот билетик, который вы развернете. А тот, что потерял Тиви – проиграл. Что упало, то пропало. Такое у этого жребия правило, я его помню с детства.
Лён посмотрел на Зорко: “Согласен?” Тот зажмурился и кивнул.
Лён непослушными пальцами сжал бумажный комок.
Твердыми синими буквами судьба признала свою ошибку: “Да”.
Субмарина
День прошел как обычно. Только молчаливее. Зорко сортировал раковины (зачем они ему?). Потом вдруг бросил с обрыва большую раковину “Камин”. Лён рассеянно играл с Тиви. Петушок подбирался и норовил клюнуть большую веснушку на запястье. Лён притворялся дремлющим, а потом подскакивал:
– Вот я тебя!
Тиви взъерошенно подлетал и удирал.
Но все это было без веселья, механически.
Забежала ненадолго Динка. Поглядела на Зорко, на Лёна.
– Вы поссорились, что ли?
– Просто на солнце перегрелись, – буркнул Лён.
– А я Ермилку потеряла. Вторые сутки его нет на прудах. Неизвестно, где свищет, обормот такой…
Неужели она думает, что Лён и Зорко вправду верят в мальчишку-невидимку? А может, так заигралась, что сама верит в свою выдумку?
– Чтобы, когда приду снова, оба были веселые! Понятно?
– Так точно, ваше превосходительство, – вздохнул Лён. Завтра не будет здесь ни его, ни Зорко. Оба должны уйти вечером.
Лён ушел первым. Рано еще было, но не хватало уже сил тянуть время. Старику Лён ничего не сказал. А Зорко…
Тот сидел на парапете и смотрел в море. Лён выговорил ему в спину:
– Зорко, прощай.
У Зорко под зеленым широким воротником шевельнулись лопатки. Он спросил не оборачиваясь:
– Мы ведь больше не увидимся в жизни, да?
– Да…
– Ну, прощай, – полушепотом сказал Зорко. Так и не оглянулся.
Лён до темноты болтался по улицам, по Приморскому бульвару, где играл оркестр и трещали фейерверки. Ближе к назначенному сроку пришел в район Старых причалов. Старая Катерная пристань была в их ряду, к ней сквозь чащу тамариска вела кривая лестница. Над ней желтый фонарь.
Когда-то здесь швартовались каботажные парусные шхуны. С той поры остались на берегу врытые вверх жерлами старинные пушки – вместо причальных тумб. Лён в сумраке отыскал глазами ту, которая нужна. И стал ждать. Было пусто. По берегам бухты громоздились ярусы огней, в воде плескались их отражения, но здесь был кусочек иного мира. Пахло гнилыми сваями и просоленными старыми бочками.
Городские часы разнесли над водой и берегами двойной получасовой сигнал. Он был слышен во всем Льчевске. И сразу у пушки возникла закутанная сгорбленная фигура. Или пристанской сторож, или…