Стеклянные тайны Симки Зуйка, стр. 56
– Что?
– Если хочешь, можно… придумывать вместе…
– Я хочу!.. А ты можешь нарисовать Луну, как мы ее видели? С разноцветными пятнами и городами?
– Попробую… Ох, Симка, я знаешь что подумал? Вдруг на такую Луну улетел с Земли Луи? К Архи-стра… тигу Михаилу? Потому что Лу-на и Лу-и…
– Может быть. Это, наверно, только с Земли кажется, что там одни горы. А наверно, там есть и сады, и всякие чудеса…
– Какие придумаем, такие и будут, – сказал Мик.
Под каждой планетой печатными буквами было написано название. «Лебединка», «Снежная», «Ромашка», «Штормовая», «Планета Ласточек», «Рыцарская», «Семизвездная»… Мик перевернул лист. На открывшемся развороте были еще четыре планеты – «Водопадная», «Юнона», «Легенда» и… «Мама».
Мик застеснялся, хотел прикрыть «Маму» рукой, но понял, что поздно и глупо.
– Это я маме на день рожденья… Ну не точно эту, здесь набросок. Я сделал большую, в рамке…
Планета была радужная, как мыльный пузырь, но в основном бирюзовая. Там и тут над ней курчавились маленькие белые облака. На зеленом выпуклом континенте подымался дом, похожий на тот, где жил Мик. А рядом с домом (и ростом почти до крыши) стояли пышноволосая женщина в красном платье и мальчик в белых штанах и синей рубашке, с желто-коричневыми волосами и голубыми глазами-каплями.
– В точности ты… – веселым шепотом сказал Симка. Но за этим весельем он прятал подкатившую грусть. Мысли о маме. Что с ней сейчас?.. Хотя, наверно, ничего особенного. Скорее всего, спит, положив рядом Андрюшку. И, может, видит про него, про Симку, хороший сон…
«Но уж конечно, не видит, как ты обманом удрал из дома и ночуешь в чужом дворе…»
«Замолчи, балда!»
– Что? – удивился Мик.
– Ой, нет, это я про себя… А что дальше, на других листах?
– Да там ничего интересного…
– Ну, Ми-ик…
Он не очень сопротивлялся, дал перевернуть лист.
Вот это да! На листе были моряки и пираты! Целая толпа. Очень разные и невероятно яркие. В разноцветных косынках и клёшах, с пестрыми кушаками, с развевающимися, как флаги, широченными матросскими воротниками – не только синими, но и зелеными, оранжевыми, белыми, алыми, полосатыми. У морских бродяг были носатые храбрые лица, рыжие, черные и желтые кудри, бакенбарды и усы. Из-за поясов торчали изогнутые пистолетные рукояти.
– Ну, целый абордаж… – восхищенно и завистливо шепнул Симка. – Мик, ты где научился так рисовать?
– Нигде не учился. Просто… беру краски и рисую как получится…
– Ничего себе «как получится»… А дальше что?
– Да совсем ничего, ерунда всякая, – Мик опять придержал листы.
– Ну, Мик…
– Да правда ерунда. Глупости одни…
– Все равно. Покажи…
– Только скажи честно: «Не буду дразниться»…
– Не буду дразниться!.. Да ты что, Мик! Неужели я такая скотина?!
На следующих листах были девочки.
Много девочек.
Они были в удивительных нарядах – в бальных платьях со шлейфами, в балетных юбочках, в сарафанах с яркими цветами, в пестрых брючках и безрукавках, в японских халатах, которые называются «кимоно», в спортивных костюмах и даже в купальниках (наверно, этого больше всего и стеснялся Мик).
На девочках были всяких фасонов шляпы, шапочки, береты. А в руках у них – веера, зонтики, игрушки. Нарисованы девочки были очень здорово – то в танце, то в беге, то в беседе друг с другом или в акробатических упражнениях. С плавными изгибами длинных шей и талий, тонких рук и ног, с улыбками ярких широких ртов.
Мик сбивчиво дышал и наконец подавленно выговорил:
– Ты не думай, будто мне нравятся девчонки… Будто я мечтаю влюбляться или… ну, вообще всякое такое… Мне нравится, когда красивая одежда. Разноцветная. Мужчины или мальчики, если наденут что-нибудь поярче, про них сразу кричат: «Стиляги!» А девочкам можно. Вот я и рисую… Это будто на сцене…
– Красиво. Это как показ мод, да? – понятливо поддержал Мика Симка. Рисунки ему правда нравились, не меньше, чем прежние, с моряками. Но он понимал и немалое смущение Мика.
И тогда, что бы защитить Мика от этой стыдливости и чтобы заплатить за его откровенность полновесной монетой, Симка решительно сказал:
– А что такого, если нравятся девочки? Мне вот одна нравится. Соня. Я с ней познакомился в больнице. Только она уехала в Тобольск. А то мы могли бы дружить втроем…
Сказал и сразу испугался. Во-первых, он впервые произнес вслух при Мике слово «дружить». Во-вторых, кто знает – захотел бы Мик, чтобы в их компании оказалась девчонка?
Но Мик сказал просто и честно, не ради желания понравиться Симке:
– Конечно, могли бы. Жалко, что уехала. – И выключил фонарик. – Сим, наверно, надо спать, а?
– Наверно…
Они завернулись в одеяла. Стали старательно молчать, но каждый знал про другого, что тот не спит. Месяц запутался в листьях клена. Он был теперь маленький, словно обиженный, что его больше не хотят увеличивать телескопом.
– Мик…
– Что, Симка?
– А ты… мог бы нарисовать сказку про Мика? Про все, что там написано?
– Я бы хотел… Я про это с самого утра думаю. Поэтому и спрашивал: был ли воротник у Луи и какая шерсть у зверя…
– Ты постарайся, ладно?
– Я постараюсь…
Они наконец уснули.
Но даже во сне Симка чувствовал, как в небе наливается предутренний синий свет. И слышал, как в траве стрекочет, будто большое насекомое, неутомимый будильник.
Аварии одна за другой
На следующий день Симка узнал от мамы, что «будем дома послепослезавтра ». Это мама сообщила ему из открытого больничного окна (Андрюшка рядом с ней пускал губами розовые пузыри из остатков киселя). Обрадованный Симка вприпрыжку пустился домой. Мика на этот раз с ним не было. Утром во дворе на Заовражной улице появилась Микина мама и забрала сына с собой, «в родительский дом по неотложным делам» (как потом выяснилось, чтобы «привести это чудовище в божеский вид»).
Они расстались, договорившись, что Мик придет к Симке в середине дня.
А пока Симка собирался заняться дома еще одной, дополнительной приборкой. Чтобы через два дня, когда придет мама, все было «как при адмиральской проверке». Он вытер пыль на полках кухонного шкафа, зубным порошком и суконкой надраил медный рукомойник, унес на помойку остатки мусора, ровненько расставил на этажерке книги, притащил с колонки воду, и… в этот момент появились мама и Андрюшка.
Симка вытаращил глаза, потом восторженно взвыл.
Мама, смеясь, облапила его и объяснила, что главный врач решил: незачем держать уже совсем здорового ребенка в больнице до понедельника, и отпустил раньше срока. Это было некоторым нарушением карантинного режима, но врач сказал: «Закроем глаза на мелочи».
Мама оценила образцовый порядок в доме. Но внешний вид самого Симки оценила «в другую сторону».
– Ох и чучело! Ты хоть раз за этот месяц был в бане?
– Я купался. На реке и на запруде…
– Оно и видно. Что это на тебе за пятна?
Это были остатки печного лака, которые Станислав Львович не смог оттереть полностью. Симка не стал ничего скрывать и рассказал, как делали телескоп.
– Понятно. Вы втаскивали в трубу перед собой кисть, а потом лезли за ней по подтекам…
– Ага… то есть да, – удовольствием сказал Симка. «Боже мой, до чего же хорошо, что мама дома! И Андрюшка!»
Андрюшка в это время вперевалку ходил по квартире, заново знакомился с родным домом. Симка подхватил его и закружил. Андрюшка заверещал.
– Подожди! А почему у тебя штаны пахнут селедкой? – не отступила мама.
Да, у мамы нюх! Симка и не помнил уже, как он три дня (вернее, три ночи) назад сидел у пристани на ящике из-под рыбы.
– Снимай, буду стирать! Рубашку и майку тоже…
Пришлось влезть в ветхие вельветовые штаны с пуговицами у колен. В них было тесно и жарко, Симка сказал, что сварится.
– Ма-а, ты стирай скорей, ладно?
В это время появился Мик. Удивился, застеснялся, поздоровался. Андрюшка оглядел гостя с ног до головы и пришел к выводу: