Стеклянные тайны Симки Зуйка, стр. 10
– Ага, и вам… счастливого плаванья…
В ответ на эти слова почти все помахали Симке руками, а Кочерга багром. И «Тортила» отошла, закашлял мотор, завертелись колеса…
Симка вздохнул и поднялся по тропинке к нижней площадке лестницы. Там он оделся (майка и штаны были уже почти сухие), вынул из сумки башмаки, надел фуражку. И пожалел, что ее не видели люди с «Тортилы». Тогда они, разглядев скрещенные якорьки, смогли бы понять, что он, Симка, тоже неравнодушен к флоту. А на пряжку они, судя по всему, не обратили внимания…
И еще сразу о многом пожалел Симка. О том, что встреча эта была случайная и, скорее всего, единственная. О том, что не успел сказать про деда, какой он был начальник станции: героически пропускал без задержки красные санитарные эшелоны, хотя колчаковцы по телеграфу запрещали это делать и потом чуть не расстреляли… И жаль, что не догадался расспросить: как они делали из фанеры большущую трубу? Такая труба оказалась бы в самый раз для будущего телескопа.
Дневные дела и мысли
Каждые сутки вслед за днем приходит ночь. Таков закон природы на планете Земля. Правда, он не действует в полярных областях – там дни и ночи тянутся по несколько месяцев. Но Турень-то расположена, как всем известно, не за полярным кругом, хотя и считается довольно северным городом (здесь любят песенку: «Есть на Севере хороший городок»). В июне дни в Турени очень длинные, а ночи коротенькие и светлые, но все-таки это ночи. И никуда от них не денешься – от белесых сумерек, пеленающих от фундамента до крыши старый дом, от непонятности, которая прячется в этих сумерках. От вязких томительных страхов, обволакивающих мальчишку, который остался один в пустой квартире…
Опасливые мысли о неизбежности такой ночи начинали копошиться в Симке с утра. Но сперва они были как бы случайные – мелькнут и пропадут. Потому что день впереди казался громадным, и чего раньше времени думать о неприятном. К тому же и утром, и днем была у Симки надежда, что новой ночью страх к нему не привяжется. Или можно будет этот страх победить музыкой. До сих пор не удавалось (или не совсем удавалось), но Симка сам виноват: не мог выбрать нужный мотив. А нынче он постарается заранее вспомнить подходящую мелодию, а потом, в момент подкравшейся боязни, включит в голове музыку, будто крепким нажатием кнопки.
И, наверно, здесь нужны не боевые марши, не суровая увертюра к опере «Тангейзер» (которую часто передают по радио), а беззаботная, весело плюющая на все страхи песенка. Вроде этой:
«Чернила!..» Батюшки, а ведь ходики показывают почти два! А к трем Фатяня пойдет в училище! Симка обозвал себя дырявой башкой – чуть не подвел человека!
В школьной пластмассовой непроливашке чернила, конечно, высохли. Но на скрипучем письменном столе (старом-старом, «довоенном») стояла увесистая стеклянная чернильница с медной крышкой. Когда-то она была дяди-Сашина (Симка печально посопел). Мама регулярно подливала в нее чернила, словно дядя Саша мог в любое время появиться в доме и тут же сесть за писание отчета об экспедиции…
Симка снял крышку. В черном зеркальце чернил блестела искра. Симка опять посопел и погрузил левый мизинец по первый сустав. Наверно, хватит… Он подержал палец над чернильницей, чтобы в нее скатилась капля. Потом в фанерном платяном шкафу (внутри которого пахло маминой шерстяной кофтой) на полочке с лекарствами нашел пакетик с бинтом, обмотал палец… Ну вот, можно теперь с чистой совестью заняться «телескоповыми» опытами.
Симка принес пустую линзу на кухню, прислонил к ножке стола, отыскал жестяную воронку. Конец ее оказался как раз по калибру отверстий в линзе. Симка взял ковшик. Но – вот досада! – в ведрах на лавке под окном воды оказалось на донышках… Сам виноват, надо было еще вчера позаботиться.
Симка ухватил двухведерную канистру (с виду как для бензина, а по правде – для воды). Гулко сбежал по лестнице, выкатил из-под нее хозяйственную тележку на колесиках от детского велосипеда (ее смастерил для мамы и Симки сосед дядя Миша). Пристегнул канистру к боковым рамкам тележки брезентовым ремнем. И – поехали! Канистра загудела на кочках.
Колонка была в двух кварталах, в начале Нагорного переулка. Симка подкатил канистру под чугунную загнутую трубу, открутил пробку, сел на корточки, плечом приподнял тугой рычаг – осторожно, чтобы струя не ударила сразу. Но она все равно ударила! И в гудящую пустоту канистры, и по краям узкой горловины. Брызги – веером на Симку. Он взвизгнул, но не отпрыгнул. Видать, у него судьба нынче – мокнуть несколько раз на дню. Да и неплохо это в такую-то жару!
Плохо было другое: втаскивать канистру на второй этаж, когда подвезешь к дверям. Двухведерную тяжесть приходилось переставлять со ступеньки на ступеньку. Поднатужишься изо всех сил, приподнимешь, поставишь, потом отдыхаешь. И так восемнадцать раз. Лестница крутая, словно не в квартиру ведет, а на чердак. Когда Симка добирался до верха, в животе у него всякий раз что-то скрипело, а поясница ныла, как от хороших пинков. А ведь еще надо было втащить эту бандуру в кухню, взгромоздить на лавку и, нагибая канистру, перелить ее содержимое в ведра (потому что из узкого горлышка черпать воду было невозможно). Когда вдвоем с мамой, дело это не трудное. А сейчас…
Но Симка справился, перелил. Посидел на лавке рядом с пустой прохладной канистрой, положив на нее голову. И встряхнулся. Пора!..
Через воронку стал Симка наливать в линзу ковш за ковшом – пока она не заполнилась по самые дырочки на верхнем краю. Потом уволок этот великанский объектив в комнату и установил на подоконнике рядом с письменным столом. Распахнул створки. Чтобы линза не падала, Симка привинтил к нижней части рамки мясорубку. Положенная набок чугунная мясорубка (с выпуклым непонятным словом «Касли») оказалась замечательной подставкой. Симка повернул линзу так, чтобы она смотрела на торчащий за низкими крышами строящийся дом. Такие дома появлялись теперь в разных местах Турени. Они собирались из готовых секций и назвались «крупноблочные». Иногда секции были разноцветные, и дома получались будто сложенные из детских кубиков, красиво так. Но чаще они были серые. И этот, на улице Луначарского, недалеко от Симкиной школы, был серый. Над ним торчал строительный кран с ажурной стрелой и похожей на пароходную рубку будкой. Интересно, как он будет виден через стекла?
Симка отошел от подоконника, нащупал в кармашке подаренное Соней стеклышко. Ну, сейчас… И в этот момент заколотили в стенку. Что за невезуха!
Симка высунулся в окно. Из окна в другой половине дома так же высунулась тетя Капа – грузная, с мясистым бородавчатым лицом.
– Симушка, обедать иди! Я стучу, стучу, а тебя все нету…
– Ладно!
В конце концов, никуда будущий телескоп не денется, а обедать и правда пора. После всех трудов внутренность желудка такая пустая и сосущая, будто там пять литров безвоздушного пространства…
Вниз по лестнице налегке – это ведь не вверх с грузом! Даже не надо пересчитывать подошвами ступени. Симка с верхней ступеньки канул головой в лестничный проем, далеко вытянутыми руками поймался за карниз над входом, ступнями ударил в дверь, она крякнула и распахнулась. Симка вперед башмаками вылетел на плоское крыльцо. Мама в таких случаях говорила: «Ох, свернешь ты когда-нибудь шею». Но Симка знал, что не свернет – все рассчитано. Да и мамы теперь нет дома, никто не смотрит вслед…
Тетя Капа кормила Симку на кухне. Дала уху и кашу. Уху Симка вообще не любил, а эта к тому же пахла залежалой рыбой (как ящики из-под селедки на заднем дворе у ближнего продуктового магазина). Но в гостях – не дома, нос воротить не станешь. А каша была вполне съедобная – пшенная, разваристая, с кубиками колбасы. Жаль, что маловато, а попросить добавки Симка постеснялся. Зато тетя Капа дала большую кружку киселя из клюквенного концентрата. Симка обрадованно уткнулся в нее, а тетя Капа спросила: