Сказки Севки Глущенко, стр. 24
Мама несколько раз приоткрывала дверь, но, увидев, что Севка занят делом, не тревожила его. А когда гости разошлись и мама с Иваном Константиновичем пришли за Севкой, он спал. Скинул валенки и свернулся калачиком на одеяле, подложив под себя раскрытую тетрадку.
Иван Константинович осторожно взял Севку на руки. Тот не проснулся. Мама подняла тетрадь. На первой странице она увидела восемь строчек. По-следние четыре были такие:
Мама вздохнула и показала стихи Ивану Константиновичу.
Тихо и почему-то виновато Иван Константинович сказал:
– Всё ждет…
Но он ошибался. Севка не ждал. Уже не ждал. И стихи он написал без надежды. Просто как печальную сказку. Он этими стихами попрощался с папой. Навсегда. Не поплывет он с папой в море. В самом деле пора понять, что таких чудес не бывает. Не маленький, девять лет уже, а не восемь. Вернее, девять будет завтра, но какое значение имеет один день…
БРЕМЯ СЛАВЫ
В конце февраля подули теплые пасмурные ветры. С крыш закапало, хотя солнце укрывалось за косматыми облаками. Взрослые говорили:
– Еще не весна, это оттепель.
Но в первые дни марта облака убежали куда-то, солнце засверкало изо всех сил, и стало еще теплее. Это была уже, без сомнения, настоящая весна.
Севка шел из школы и сочинял стихи, чтобы подарить их маме к празднику «Женский день».
Птицы еще не прилетели – ни скворцы, ни грачи. Снег лежал еще всюду, хотя и стал ноздреватым и грязным. Только на дороге машины и лошади размесили его и смешали с грязью. Поэтому в стихах правильной была лишь одна строчка: «Лень сидеть за партой». Однако Севка подозревал, что именно она меньше всего понравится маме.
Но у поэзии свои законы, ей нужны рифмы. «Восьмое марта» и «за партой» так хорошо складывались. А лень у Севки не потому, что он такой уж лодырь, а потому, что скоро весенние каникулы.
При мысли о каникулах Севка зашагал еще веселее.
По слякотной дороге, не спеша, но сохраняя строй, двигалась колонна немцев. Они ходили теперь без конвоиров. Потому что война всё равно кончилась и убегать было глупо. Скоро немцев и так отпустят из плена домой. Видно, они сами это понимали, поэтому шагали бодро. Некоторые даже улыбались.
– Айн, цвай, драй, – сказал Севка без всякой злости, просто так.
Он не ждал никакого результата, но немец, который шел сбоку от колонны, – толстоватый, в очках и почти новом кителе, – оглянулся и хмуро бросил:
– Без тебя знаю.
Чисто, по-русски сказал.
Севка слегка оторопел. И тут же рассердился – на себя за растерянность и на немцев за нахальство.
Вояки! Теперь осмелели, улыбаются. А на фронте небось как их прижали – сразу лапы вверх.
Севка громко сказал вслед толстому:
Это были не Севкины стихи, а старая частушка про фрицев. Очень подходящая! Толстый не оглянулся, но спина его, кажется, поежилась. Видно, слово «катюши» было ему знакомо.
Эта стычка сделала Севку сердитым. Он вспомнил, как Гетушка его опять ругала за почерк (ей ведь не скажешь, что Пушкин тоже писал корявыми буквами). Подумал, что Борька Левин совсем обнаглел, запихал в его, Севкину, сумку дохлого воробья (придется, наверно, драться). Почувствовал, как сапог натирает пятку (в валенках теперь ходить сыро, в ботинках – еще холодно, вот и приходится хлюпать в маминых сапогах).
И уроков задали целую кучу!
Севка прогремел подошвами по лестнице, заглянул в почтовый ящик. Конечно, пусто! А сегодня точно должна быть «Пионерка»!
В коридоре Севка, не раздеваясь, заколотил в дверь Романевских:
– Римка, опять стырила газету?!
Было тихо. Севка снова шарахнул кулаком. Дверь открылась, и Римка встала на пороге – какая-то слишком смущенная. С газетой.
– Давай сюда, – булькая от праведной злости, потребовал Севка.
– Теперь зазна?ешься, да? – сказала Римка. Она пыталась говорить насмешливо, но получался нерешительный лепет. – Теперь ты, конечно…
– Чего?
Римка неуверенно хмыкнула:
– Будто не знаешь…
– Чё не знаю? Знаю, что ты головой о комод стукнутая…
– Ты, что ли, правда… не видел свои стихи?
– Какие еще стихи?
Тогда Римка заулыбалась и поднесла к его носу газету. Внизу страницы среди каких-то детских рисунков и стихотворных строчек Севку прямо ударили по глазам слова:
Это что?
Это правда?!
А внизу стояло: «Сева Глущенко, 9 лет. Город Т., школа № 19, 2-й класс «А».
Не слушая Римку, Севка ушел к себе, скинул сапоги и бухнулся на кровать. Лежал, смотрел в потолок и глупо улыбался. В голове была карусель.
Как стихи попали в газету?
Что теперь будет, когда прочитают в школе? Смеяться станут? Или поздравлять? Или завидовать?
А зачем изменили строчку про стихию? Потому что не Севкина, а пушкинская? Зато самая хорошая была, а Пушкину разве жалко одной строчки? Или все-таки правильно, что изменили? А то опять скажут «Пуся»… Да всё равно скажут…
Ну и пусть хоть что говорят! Зато его, Севкины, стихи напечатали в настоящей газете! Как у настоящего поэта!
Ой, неужели это правда? Может, приснилось? Нет, вот они, стихи. Вместе со стихами и рисун-ками других ребят. Сверху общее название: «Наши читатели пишут и рисуют». Вот стихотворение какой-то Светы Колдобиной из Москвы, называется «Мой щенок». Вот еще: «Стихи про Победу», Лева Ткаченко, город Киев… И рисунок «Атака морской пехоты». Художник – Толя Плетнев из Новосибирска, пятиклассник. Наверно, это замечательный пятиклассник, потому что картинка такая боевая: матросы в тельняшках, с гранатами, с военно-морским флагом, среди взрывов. А немцы от них драпают.
Хорошо, что этот рисунок рядом с Севкиным стихотворением. Наверно, их специально рядом поставили, потому что про моряков…
У Севкиных стихов нет названия. Сверху три звездочки, и сразу: «Мой папа не вернулся с моря…»
Жаль, что он никогда не вернется. А то он обязательно порадовался бы вместе с Севкой…
Мама очень обрадовалась, когда увидела газету. И сразу всё стало понятно.
– Стихи послала в газету Елена Дмитриевна, это несомненно. Она в феврале заходила к нам, я ей показала твою тетрадку, а она переписала… Я тебе говорила, разве ты забыл?
Севка не забыл. Он знал, что вскоре после дня рождения Елена Дмитриевна была у них дома. Она скучала по своим прежним ученикам и навещала их иногда. Севка в тот вечер катался на горке, Елена Дмитриевна беседовала с мамой. Да и стихи Севкины читала. Кажется, даже сказала: «Надо их кому-нибудь знающему показать». Но разве Севке могло прийти в голову, что она пошлет их в «Пионерку»?