Семь фунтов брамсельного ветра, стр. 46

– И съешь хоть кусочек торта, с одного ломтика не потолстеешь. Смотри сколько осталось.

– Мамочка, я правда не могу! Лоська завтра все умнет, не бойся…

На холодильнике мигал черно-белым экранчиком наш старенький портативный телевизор. Знакомый всей стране ведущий важно рассказывал, какая погода будет в первый день нового года.

– …В Яхтинске сорок два градуса мороза… – услышала я.

…Весь вечер я запрещала себе тревожиться о Пашке. Даже думать запрещала. Потому что, если ты в беспокойстве и печали проводишь новогоднюю ночь, весь год будет таким. Это – примета… Но сейчас я как представила обмерший от лютого холода город (сугробы, фонари, увязшие в морозном дыму) – словно сама оказалась раздетая на улице. Дернула плечами.

Мама быстро взглянула на меня и ничего не сказала.

“Ведь мог бы позвонить хотя бы перед праздником! Ну пусть у них дома там нет телефона, но с работы отца разве не мог? Или с почты – не такие уж большие деньги, если три минуты…”

“Ох, а куда позвонить? – вдруг ударило меня. – Ведь телефона этой квартиры он не знает!” Сразу представилось, как на подоконнике в пустой комнате, в темноте, бесполезно дрожит и трещит старенький телефонный аппарат. Мы оставили его там, поскольку он казенный… Представила – и… стало легче. Потому что, наверно, так и есть! Звонит!

А письма – что! Перед Новым годом на почте такая запарка. Лежит конверт в отделе сортировки, ждет совей очереди. Лишь бы не бросили письмо в ящик по старому адресу. Мы на почте оставили заявление о переадресовке, да ведь тетушки-сортировщицы при их-то загрузке могут и не вспомнить…

Надо сходить, поверить ящик, ключик-то до сих пор у меня!

Я слегка воспрянула духом. Сказала себе, что бывает так: изводишься из-за чего-нибудь, а потом оказывается – причина самая пустяковая!..

Мы решили не мыть посуду – завтра все равно в квартире масса работы, хотя и праздник. Хотелось спать. И все же я решила сделать последнюю попытку: вдруг случится новогоднее чудо? Снова включила компьютер и принесла дискету.

Но монитор ответил прежними упрямыми словами: “Введите пароль!”

Дом под флюгером

1

Это надо же! Заблудиться в родном городе! И ни где-нибудь на глухой окраине, а недалеко от центральных кварталов! И не поздней беспросветной ночью, а почти что днем…

Хотя день был, конечно, только на часах, а на улице… Ну, сами знаете, в пять часов вечера в январе – это густо-синие сумерки. Еще полчаса – и в небе станет темно, как в полночь. Но это же только в небе! А в голове – понимание, что еще ничуть не поздно и впереди хороший вечер.

И я сперва ни капельки не беспокоилась, когда оказалась в незнакомых улочках. Даже интересно было: такая романтика, будто в “Вечерах на хуторе близ Диканьки”! Домики под заснеженными крышами, карнизы и палисадники в пушистой оторочке, свет из окошек и от одиноких фонарей, деревья в куржаке. Месяц среди этих деревьев – тонкий, зеленоватый… Снег пахнет не бензином и гарью, а именно снегом и поскрипывает, как в деревне. А еще пахнет дымком от печных труб.

Я впервые обратила внимание на холод, когда поняла: нет, не могу больше терпеть, надо прочитать письмо сию минуту! Встала под столбом, на котором светила желтая лампочка под плоским колпаком, начала стягивать варежки, чтобы вытащить конверт из-под куртки, и вдруг поняла: пальцы-то еле слушаются! Холод, оказывается, коварно, незаметно (потому что я шла и радовалась!), пробрался в вязаные рукавички, и руки стали коченеть неощутимо, как под наркозом.

Я принялась разминать пальцы, горячо дышать на них. И заодно стала приплясывать и двигать локтями. Потому что наконец почувствовала: холод-то сочится и под куртку, и в сапожки, и под шарф. И цапает за кончики ушей! Днем было всего минус пять, а сейчас в воздухе ощущались сухие иголочки… Да, вон и месяц надышал вокруг себя морозное облачко. Он, кстати, стал ярче, потому что небо совсем почернело.

Нет, сейчас не до письма! Надо уносить ноги из этой глухомани, пока они двигаются. Я вприпрыжку пустилась в конец улочки (даже и название-то незнакомое – Утюговская!), рассчитывая, что попаду на берег Таволги, а там недалеко нужный мне мост.

Но улица вильнула и уперлась… в никуда! То есть в крутую заснеженную насыпь. Что это? Дамба против весеннего разлива Таволги? Или просто груда земли, которую навалили, когда сносили старые кварталы? У нас в разных местах города было немало таких мест. Городские власти одно время принялись расчищать места для новых строек, но сил и денег хватило только, чтобы срыть деревянные дома и огороды. Развалины и груды мусора годами лежали в окружении оживленных улиц, покрывались чертополохом и кленовой порослью. Вроде того пустыря, где любили бывать мы с Лоськой…

Здесь, у насыпи, светил еще один фонарь, и в его лучах с крутого склона съезжали на фанерках трое мальчишек, по виду первоклассники. Они были молчаливые и пыхтящие. Потому что съехать-то секундное дело, а забираться наверх – ого какая работа: кряхтишь, срываешься. Я постеснялась карабкаться на глазах у них (скажут: такая лошадь, а туда же…) И спросить дорогу к центру постеснялась. С независимым видом свернула, пошла скрипучей тропинкой вдоль насыпи (мамочка, а зябко-то до чего!) И опять оказалась на темной безлюдной улице. Оглянулась. Ну, что за деревня! Может, это уже не наш город, а какое-то другое пространство? Вроде тех виртуальных миров, про которые любит говорить брат…

Даже не верится, что где-то недалеко большие дома, яркие витрины, рекламы, площадь с толпой вокруг высоченной сияющей елки. Елка в эти вечера все еще сверкает огнями и аттракционы работают во всю, хотя каникулы кончились.

…Они как-то стремительно промчались, эти каникулы. Дни промелькали и провертелись, как огни на каруселях, что рядом с елкой.

Мы ходили туда, на площадь, почти каждый день. Если не было денег на горки и карусели, просто так бродили в толпе, смотрели, как вертятся, качаются и скользят по ледяным спиралям другие. Радовались коротким бурным фейерверкам, которые часто вспыхивали по краям площади. Томчик, когда начиналась пальба и вспышки, вздрагивал и незаметно прижимался ко мне, но терпел.

Мама рассказывала, что, когда она была школьницей, все новогодние развлечения у городской елки были доступны для каждого, без билетов. А сейчас много не покатаешься, если в карманах пусто. Особенно на ледяных “американских горках”. Билет на них стоил аж пятьдесят рублей! Однажды мы по всем карманам наскребли бумажки и пятаки-монетки и набрали эти полсотни. Купили билет и со смехом разыграли его в “морскую лотерею” (с выбрасыванием растопыренных пальцев).

Билет достался Томчику!

Все стали виновато смотреть в сторону. Ясно же, что не очень храбрый Томчик забоится лезть на верхотуру и со свистом нестись оттуда по ледяным спиралям. Конечно, это не настоящие “американские горы”, поменьше и без “мертвых петель”, но все-таки… Надо было как-то искать деликатный выход.

– Томчик, тебе же нельзя! – нашлась Люка. – Мама говорила, что у тебя слабый этот… вестибулярный аппарат и частые головокружения!

Но Томчик, оказывается, не боялся! Он возмутился. Сообщил, что его вестибулярный аппарат (этот термин он выговорил без запинки) в полнейшем порядке, пусть Лючка не фантазирует. А если ему не хотят отдать выигранный билет, то это совершенно бессовестно и он пойдет домой.

Томчика наперебой успокоили и радостной толпой проводили ко входу на “посадочную площадку”. Но могучая контролерша в тулупе непререкаемо заявила, что детей до двенадцати лет на этот аттракцион без взрослых не пускают. Напрасно Томчик звонким от отчаяния голосом врал, что ему уже “давно двенадцать!”

– Отойди мальчик, не мешай проходу…

С высоченных ледяных хитросплетений летели вопли восторга и страха. Томчик обиженно мигал. Мы стали оглядываться: как найти для Томчика взрослого партнера – подобрее и понадежнее на вид?