Семь фунтов брамсельного ветра, стр. 39
Речей и правда никто не говорил. Но время от времени все, обняв друг друга за плечи, начинали скандировать:
– Не от-да-дим Дво-рец! Не от-да-дим Дво-рец!..
Эти же слова были на многих плакатах. А еще были такие:
“Генерал, воюйте с террористами, а не с детьми!”
“Это НАША территория!”
“Все лучшее детям, да?”
Но генерал Петровцев не читал плакатов, не слышал песни и дружных криков. Он все не приезжал… И не приехал в тот день.
Мы стояли около часа, было зябко, по брусчатке мела поземка. Что дальше-то?
Омоновцы в своей шеренге мирно переминались десантными башмаками и потирали уши.
Между памятником и ребячьим фронтом ходили два парня в красных куртках, с тяжелыми видеокамерами на плечах. Я подумала, что, если милиция двинет на нас, операторам достанется прежде всех. Но, кажется, шло к тому, что все кончится мирно. Кое-кто из ребят потихоньку начал “линять” из рядов. Да и в самом деле, чего ждать, если ППЦ не принял боя! Федор Федорович снова взял микрофон:
– Ребята! Пора нам расходиться! Вы показали, кто должен быть настоящим хозяином Дворца! Будем надеяться, что власти не оставят ваши требования без внимания!
И плотный строй стразу стал редеть, рассыпаться…
– Люди, бежим в кафе “Белоснежка”! – предложила Люка, жарко дыша на ладони. – Там горячий кофе… А то Лоськин бронхит опять расцветет пышным цветом.
Лоська сказал, что ничего подобного и что мазь Пашкиной бабушки излечила его полностью и навсегда. Но в кафе побежал охотно.
Вечером наш “пикет” показали в городских “Новостях”. И весь длинный строй, и плакаты, и омоновцев, и унылого майора с мегафоном, и дружных певцов с музыкантами, и… всю нашу компанию! Правда, это было две-три секунды, но я успела возликовать:
– Мама, Илья, смотрите!
Мама ахнула:
– Значит, ты была там !
– Конечно! Все наши были! Даже маленький Томчик пришел!
– При чем здесь Томчик! У него свои родители! А у тебя – я! Мало мне страхов из-за твоего брата, теперь я из-за тебя я должна тоже…
– Мама, ничего же не случилось, – утешил Илюха. – Его превосходительство не решились появится перед лицом столь внушительной силы…
В тот же вечер из “Новостей” стало известно, что в этот день ППЦ был неожиданно вызван в Москву.
– Значит, вы будете ждать следующего раза, – проницательно заметила мама.
Да, но в какие дни наступит “следующий раз? Никто не знал. Когда ППЦ захочет осмотреть изнутри будущую резиденцию? Ходили слухи, что это случится, как только он вернется из столицы. Тогда, мол, он соберет во Дворце совещание представителей городской и областной власти. А пока занятия во Дворце приостановили на неделю. У главного входа и у боковых дежурила по два милиционера, увешенные всяким снаряжением (“Как новогодние елки игрушками”!, – вспомнила я Илью). На них были дубинки, наручники, рации, пистолеты, сумки и еще какие-то штуки непонятного назначения. Глянешь на это могучее оснащение и удивительно делается: как в нашей стране ухитряется сохраняться и процветать преступность?.. Два постовых были даже с автоматами и в боевых камуфляжных “лифчиках” с набитыми карманами.
– Как у меня, – с дурашливой гордостью заметил Стаканчик. Он теперь ходил в школу в такой вот безрукавке со множеством карманов и молний. Только у него она (как и у Синего Буля) была не пятнистая, а потерто-сизая, джинсовая. Олимпиада косилась, но ничего не говорила…
Дни шли, и у нас зрели всякие планы. Потому что нельзя покорно ждать, когда всем нам дадут окончательный пинок от дворцового порога! Чего тогда стоят крики о демократии и правах человека? А между тем ППЦ уже вернулся из столицы и заседание с властями мог устроить каждый день…
Сначала план был самый простой. Набрать человек пятнадцать надежных ребят и, когда собрание будет в разгаре, под барабанный бой выйти с громадным плакатом на сцену. Что-нибудь вроде этого: “Господин генерал, вам не стыдно воевать с детьми?” Это Люка придумала, когда мы в воскресенье все сидели у меня. Но Стаканчик начал возражать. Сказал, что да, на сцену можно проникнуть по подземному входу, но как орава с плакатом доберется до начала этого хода через парк среди бела дня? Вокруг парка и в нем наверняка будут понатыканы патрули.
– К тому же, тогда про подземный ход узнает масса народа, – заметил здравомыслящий Пашка. – Не хотелось бы.
Лоська, покашливая, сказал:
– А не надо, чтобы масса. Давайте только мы. Пробраться можно среди ночи, дождаться там утра и тогда…
Пашка глянул на меня и тихонько качнул головой. И его здравомыслие как бы переселилось в меня.
– Все равно толку не будет. Нас в один момент вытряхнут за шиворот со сцены, они это умеют.
– Если всего бояться… – начала Лючка.
– Никто не боится! Просто обидно будет: стараний на сто рублей, а пользы на грош. Всякие дураки, вроде Пня и Буля, ржать станут. Как, мол, вас, шизиков, пинками со сцены… Небось еще и по ТВ покажут…
– Да, – согласился со мной Стаканчик. – И потом еще какой-нибудь помощник ППЦ сообщит по каналу “Регион”, что нас подготовили специально. Те, кто против укрепления стержня власти. Болтают ведь уже, что тем, кто был в пикете, заплатили по пятьдесят рублей…
– Тогда можно по-другому, – опять заговорил Лоська и рукавом свитера вытер с губ остатки варенья. – Проберемся вечером, повесим над сценой большущий плакат, а сами – домой. Он придет – пусть читает и радуется.
Пашка сказал, что это более здравая мысль. Но беда в том, что ППЦ плаката просто не увидит. Всякие проверяльщики, которые до заседания будут смотреть, нет ли под сценой взрывчатки и других подарочков, плакат сдерут и генералу не покажут.
– А если не плакат… – вдруг подал голосок Томчик. До этого он сидел и помалкивал, поглядывая на говоривших задумчивыми своими очами. И вертел тонкой шеей. – Надо такое, чтобы содрать было нельзя.
– Что? – качнулся к нему Лоська
– Есть такие баллончики с краской. Ими на заборах рисуют всякие картины и надписи…
– А! Граффити! – помог ему Стаканчик.
– Да… А в зале напротив сцены гладкая стена… Краску со стены скоро не отскребешь…
– Ребенок, ты гений! – возликовала Люка.
– Только хорошо бы узнать поточнее, когда это самое собрание, – заметил Пашка.
2
Мы узнали. Губернские “Новости” сообщили, что встреча ППЦ с представителями города и области предварительно назначена на двадцать третье ноября. Конечно, “предварительно”, однако ждать дальше было рискованно – вдруг прозеваем момент!
Едва ли кто-то из нас верил, что слова на стене (пусть даже самые громадные и хлесткие!) повлияют на генерала. Разве что наивный Томчик думал так всерьез. Мы чувствовали другое: стоять на своем надо до конца. А еще – чтобы они видели: есть люди, которые не отступают без боя… И кроме того… по правде говоря, хотелось приключений. Сами понимаете: подземный ход, свечи, риск, тайная надпись. Будет что вспомнить. Можно будет загадочно усмехаться и переглядываться, когда по школам пойдут слухи о хлестком, как оплеуха, лозунге, который узрел на стене поднявшийся в президиум генерал Петровцев!..
Я, слегка стесняясь ребят и себя (вот дура романтичная!), предложила назвать операцию “Брамсельный ветер”. Никто не заспорил. Томчику, у которого не было монетки (и который даже не знал про эти “корабельные фунты”) я объяснила, что это такой ветер, который дает кораблям хорошую скорость и приносит удачу.
Конечно, здравый смысл подсказывал: брать на такую операцию пацаненка, которому даже девяти лет не стукнуло, – совершенно неразумное дело. Но кто решился бы сказать об этом Томчику? Я и Пашка, которые помнили его отчаянные признания во тьме подземелья? Да он счел бы нас предателями! Лючка? Но она не решилась бы “травмировать ребенка”. Лоська? Но он считал Томчика почти ровесником и не раз говорил: “Чего вы из него малыша делаете…” А Стаканчик по этому поводу высказался (не при Томчике, конечно):