Рыжее знамя упрямства, стр. 19
Отступились, не разобрались. Видимо, потому, что "соответствующих специалистов", способных полностью вникнуть в эти вопросы, пока еще просто-напросто не было на Земле.
Профессор Медведев написал про этот случай ехидную статью, хотя ему "настоятельно рекомендовали" проявить благоразумие и "не обострять ситуацию". Статью напечатала ершистая газета "Титулярный советникъ". Последний абзац статьи был таким:
"Если уж чем-то неугоден сделался недостреленный математик, можно было поступить испытанным способом: сунуть ему в портфель ржавый наган или полкило героина и привычно раскрутить уголовное дело. А строить обвинения на основе философских абстракций и нерешенных еще математических проблем – это вопиющее невежество и самонадеянность… Да, наука математика может многое. Может, например, рассчитать смещение земной оси или способы изменения планетных орбит. Но это лишь область теории. А жаль. Потому что иногда хочется не в теории, а на практике тряхнуть эти орбиты – чтобы в Солнечной системе поубавилось человеческой глупости".
После публикации редактор газеты был "отечески предупрежден" (о чем "Советникъ" тут же известил читателей). А профессору Медведеву целый год не давали визу для поездки в Мексику, где теперь обитал переехавший из Чили Энрике Гонсалес. Наконец дали. Александр Петрович обрадованно улетел в Москву, а оттуда в Мехико. Там через три месяца его нашли мертвым в гостиничном номере. Врачи сказали, что паралич сердца. Но было непонятно – отчего? Ни на сердце, ни на другие хвори он никогда не жаловался. Несмотря на возраст, был спортсмен – лыжник, велосипедист…
Через посольство переслали в Преображенский технический университет, где раньше работал Медведев, урну. Ее захоронили в могиле родителей Александра Петровича. Стоял солнечный апрельский день, проклевывались почки. Не было оркестра, никто не говорил речей. Ветераны "Эспады" стояли отдельной группой. Корнеич заметил бывшую жену Медведева, с которой тот был давно в разводе. Здесь же стояла его взрослая дочь – с таким выражением лица, словно опаздывала в косметический салон. Корнеич подошел.
– Перед отъездом Александр Петрович оставил у меня кое-какие книги и бумаги. Может быть, вам что-то нужно?
Бывшая жена покачала головой:
– Зачем? Что мы в этом понимаем…
2
– А в мае, перед Днем Победы, меня навестили два научных сотрудника, – сказал Корнеич, когда сидели вчетвером на кухне. – Молодые, аккуратные. Вежливые. Сказали, что доценты из Технического университета. Доцент Семенов и доцент Савченко. Я вам, по-моему, про это еще не говорил…
– Доценты в штатском… – вставил Кинтель.
– Очень интеллигентные… Говорят: "Даниил Корнеевич, до нас дошла информация, что перед отъездом Александр Петрович отдал вам на хранение кое-какие свои материалы…"
Я говорю: "Не на хранение, а в подарок".
"Конечно, конечно, – говорят. – Мы понимаем. Но это же такие специфические документы. Вам они совершенно неинтересны. А для нашей кафедры они…"
"Для кафедры?" – говорю.
"Да-да, именно… Особенно интересна черная толстая тетрадь с записями от руки…"
Думаю, и откуда только узнали про тетрадь? Видать, Саша не был очень скрытен среди своих коллег…
Не стал я упираться и рыпаться, говорю сразу:
"Да ради Бога! Вам нужен обязательно оригинал или можно дубликат?"
Они малость изменились в лице:
"А что, разве есть копия?"
"Конечно, – объясняю я. – И не одна. С хорошего ксерокса. А если поискать в Интернете, можно, по-моему, и там найти, на математических сайтах…"
Они обменялись такими взглядами… ну, будто спрашивают друг друга: "Ты не брал мой бумажник?" А потом ко мне. Укоризненно так:
"Напрасно вы это сделали, Даниил Корнеевич".
Я честно вытаращил глаза:
"Господи, да причем здесь я? Это он сам. Такие записи не хранят в одном экземпляре, это даже козе понятно… простите, конечно".
Повздыхали они, покивали, а потом все-таки:
"Ну, а тетрадочку-то разрешите? Мы разберемся, скопируем, а дальше можем и вернуть вам, если она дорога как память…"
"Очень, – говорю, – буду признателен".
– Не вернули, конечно? – спросил Каховский.
– Вернули! Недели через две пришли снова, доцент Семенов и доцент Савченко.
"Вот, – говорят, – пожалуйста… А скажите, не делился ли Александр Петрович с вами какими-то соображениями по поводу своих записей?"
Я захлопал глазами.
"Он , – говорю. – Со мной ? Это все равно, что рассуждать с сельским ветеринаром о тонкостях древнеяпонской лингвистики".
"Ну да, ну конечно, у вас разные сферы… А все-таки, может быть, как-то между делом… Не объяснял ли он вам случайно, что значит этот символ?" – и показывают мне в записях значок. Что-то вроде колечка со спицами и петелькой сверху. И таких значков там, кстати, на странице немало…
Я, конечно, только руками развел. Понятия, мол, не имею.
"Похоже, – говорю, – на скрипичный ключ…"
Тут у одного, у Савченко, по-моему, вырвалось:
"Ключ-то ключ, да только от какой музыки…"
– Непрофессионально, – заметил Каперанг. – Даня, а может, они правда из университета? Ты не выяснял?
– А на фиг мне это? – горько сказал Корнеич. – Саню все равно не вернешь… И никогда никто не найдет тех гадов, которые добрались до него там, в Мехико…
– Ты что… думаешь, с ним, как с Троцким? Только работа почище? – угрюмо спросил Каперанг.
Корнеич с прежней горечью сказал:
– А ты веришь в паралич сердца?
Каперанг хотел налить в рюмки, но раздумал. Стал смотреть в окно. Еще светило солнце, но уже вечернее, желтоватое. На дворе перекликались ребятишки. В комнате двигала гладильную доску Татьяна, оттуда пахло свежим горячим бельем…
– Можно, я спрошу? – сказал Кинтель. – Это, конечно не для моего понимания, не для рядового программиста из нотариальной конторы…
– Да ладно тебе, – поморщился Корнеич.
– …Но все равно спрошу. Не доходит до меня: почему математика Медведева кто-то боялся? Ведь не физик-ядерщик, не супер-оружейник. Что там? Цифры да календарики… Простите, Сергей Евг… ой, Владимирович.
– Не просто цифры, дорогой мой, – веско проговорил Каховский. – Видимо, дело в теории хронополя. Саша был близок к тем проблемам, которыми занимался известный ученый Козырев.
– Это который открыл вулканы на Луне? – оживился Каперанг.
Каховский чуть улыбнулся:
– Похоже, Дима, что ты читал не только уставы и литературу о субмаринах.
– Не только. Значит, тот? Ему единственному у нас в стране, кроме Гагарина, Международная академия астронавтики дала золотую медаль с алмазами. За его лунные открытия…
– Да. Но речь не о вулканах на Луне, а о том, что он усиленно изучал свойства времени. Как физического явления. И это всю его жизнь многим очень не нравилось… Ну, то, что в лагерях сидел, это понятно, тогда кто только не сидел. А за что в конце жизни уволили из обсерватории, не давали работать?.. Значит, не столь уж безобидная теория…
– Сережа, – вдруг тихо сказал Каперанг. – А ты… тоже будь осторожен. Раз каким-то боком к этому делу…
– А я осторожен, Дима, – так же серьезно отозвался Каховский.
Кинтель вдруг встревожился:
– Корнеич, а тетрадка-то теперь где? У тебя?
– У меня…
– Ты покажи Салазкину. Он знаешь как в нее вцепится… Может, даже разберется, что за скрипичный ключ…
Корнеич вдруг энергично замотал головой:
– Едва ли разберется… Доценты были недалеки от истины, когда интересовались: не говорил ли Саня про этот значок. Он говорил. Между делом, перелистывая тетрадь, вдруг сказал: "Знаешь, Даня, в этой штучке столько всего… Чтобы расшифровать, нужна еще одна такая же тетрадка…" Боюсь, что эту тетрадку у него как раз и украли вместе с портфелем.
Все смотрели непонимающе. Никто не знал про такую кражу.
– Когда уже были готовы документы для отъезда, у Саши на улице какие-то хулиганы… якобы хулиганы… вырвали кейс и убежали. Саня просто почернел от досады. В кейсе были паспорта, билеты… Ну, к счастью, все это через три дня подбросили в почтовый ящик. Саша ожил. "Все вернули, сволочи! Кроме денег, конечно. Да еще тетрадка пропала. Ключевая. Ладно, все равно никто в ней ничего не поймет…" Я говорю: "А как ты сам-то без нее, без ключевой?" Он засмеялся, похлопал по лбу: "У меня все здесь, как в компьютере. Надо будет, восстановлю в момент…" Кто теперь восстановит…