Рассекающий пенные гребни, стр. 44
– Норик! – окликнул Оська. И на ходу рассказал про старинный сигнал ИО. Сигнал тех времен, когда жив был бриг “Даниэль”.
Норик ничего не сказал, только взял Оську за руку. И так они пошли рядом – “соединенно”.
3
Снова было похоже на сон. Даже больше, чем тогда, в настоящем сне. Там гудел моторами современный катер, а сейчас бежала под ровным “северо-западным бризом” двухмачтовая гафельная шхуна. Как в каком-нибудь фильме про пиратов. Уже обошли маяк на Казачьем мысу, и теплый ночной ветер дул теперь не в лицо, а в спину и левый бок. “Бакштаг левого галса”, – подумал Оська.
“Маринка” не спеша обгоняла пологие невысокие волны. Иногда на волнах смутно светились пенные гребешки.
Ветер ставил торчком воротник юнмаринки, прижимал ее к спине. Иногда Оську дергал озноб. Но не от теплого ветра, а от нервов.
“Господи, неужели теперь это не сон? Неужели мы правда идем на перехват?”
“Идем на перехват” – это тоже были слова из кино или книжки про морские приключения. Оська постеснялся бы сказать их вслух, но… как ни крути, “Маринка” действительно шла на перехват грузового теплохода “Согласие”. И тихо бурлила вода, и пахло солью, и, как в недавнем сне, долетал с берега еле слышный стрекот ночных кузнечиков. Или казалось?
У штурвала стоял капитан “Маринки” Гриша Остапчук, знакомый Ховрина (“У него все хорошие люди в Городе знакомые!”). Трое матросов дежурили у шкотов. На корме, в открытом кокпите, курили четверо – в светло-серых рубашках с темно-зелеными погончиками таможенной службы, с нашивками спецпатруля… Впрочем, сейчас ни погон, ни нашивок было не различить. Сигаретные огоньки лишь изредка выхватывали из темноты неулыбчивые лица. Они совсем не яркие, эти огоньки. Звезды гораздо ярче. Они даже ярче маячных сигналов.
Ховрин стоял у грот-мачты, рядом с капитаном. Оська рядом с Ховриным.
– Возьми мою ветровку, – сказал Ховрин, когда Оська опять вздрогнул.
– Не надо. Я не от холода… а от всего…
– Ясно… Ты первый раз на паруснике?
– На яхте ходил с папой и его друзьями. Но не на такой громадной.
– Надеюсь, тебя не укачивает?
– Да ты что! – Это во сне его чуть не укачало, а здесь вот ни на столечко! Хотя… сонная обморочность незаметно подкрадывалась и сейчас. Будет ли конец этой ночной гонке?
И снова как во сне возникло у горизонта светлое пятнышко. Только не впереди, а справа.
– Выключить мачтовые огни, – скомандовал капитан. На фок-мачте погасли зеленый и красный фонари.
“Маринка” и “Согласие” сближались. Причем шхуна слегка обгоняла теплоход.
Капитан крутнул штурвал влево – Оську и Ховрина качнуло.
– Ребята, я привожусь, долой паруса!
Запели блоки. Гафели пошли по мачтам вниз, собирая в складки парусину. Съежились треугольники грота-стакселя и кливеров.
– Мотор…
Сразу застучало внизу. На фок-мачте зажглись два белых огня – знак того, что судно идет под мотором.
Но это же демаскировка!
Однако, прятаться уже было не нужно. Оська услышал, как в кокпите один из патрульных сказал в микрофон рации:
– На “Согласии”! Вызываю капитана… Таможенный контроль, капитан. Прошу застопорить машину, принять яхту к борту… Это не шутки, мы на службе. И вас прошу не шутить, вы в территориальных водах Южной республики… Не советую, капитан. Сторожевик в полутора милях, между вами и границей, и мы с ним на связи…
Теплоход делался все ближе, огни нарастали, слышна была негромкая музыка. Румба какая-то…
И вот он, борт с желтыми кружками иллюминаторов.
Трап не понадобился. В борту был овальный вырез, открывающий доступ к нижней палубе, что тянулась вдоль кают. С рубки “Маринки” прыгнуть в самый раз!
Попрыгали. Начальник патруля, Ховрин, потом трое таможенников. Оська – следом.
– А ты куда! – окликнул капитан Гриша.
– Я сейчас… Мне Ховрин разрешил, – сдавлено отозвался Оська. И капитан, видимо, поверил.
Будь что будет! Не мог Оська остаться. Он сейчас действовал как тогда, в прихожей у Ховрина. Толкала его неведомая сила. Сердце будто остановилось, но дышать было легко, в ногах – пружинистая сила.
Он отстал на несколько шагов и, пригибаясь, двинулся за последним патрульным. Желто светили редкие плафоны. На Оську никто не оглянулся.
Запах грузового старого судна – как на отцовском “Соловьевске” (где-то он теперь, проданный с торгов?). Трапы, трапы… В стуке ботинок не слышны были мальчишкины легкие шаги. Встречный матрос глянул удивленно, ничего не сказал.
Верхняя палуба, открытая дверь рубки… Оська пристроился за спиной патрульного, у самого входа.
Капитан был не тот, что во сне. Грузный, с рыхлым лицом, с похожей на платяную щетку прической. Голос у него оказался неожиданно тонким. Скандальным.
– …Вы знаете, господа, во что обходится непредвиденная остановка на курсе? Компания снимет с меня голову! К тому же, это беззаконие! Какой может быть досмотр посреди рейса!
У командира патруля было смуглое лицо, тонкие усики и гвардейские манеры.
– Сожалею, капитан… Понимаю вас, капитан. Ничего не поделаешь, в этом водном районе сейчас действует особый режим. В связи с растущей активностью террористов и торговцев наркотиками… По поводу задержки мы выдадим вам оправдательный документ.
– Вы что же, собираетесь искать наркотики? Здесь, в открытом море? Переворачивать все судно?
– Да что вы, капитан! У нас и времени нет! Проверим бумаги, и только. Это пустая формальность. Выборочный контроль на транзитной линии. Мы сами понимаем малую эффективность этих мер, но поскольку есть приказ… Попрошу свидетельство регистра…
“А когда же они будут искать арестованных? Когда?”
– …У вас регистр Белла, капитан? Хорошо… Но срок последней регистрации уже истек…
Бабье лицо капитана сморщилось, как резиновая маска.
– Боже мой, командир! Сейчас девяносто процентов каботажных судов ходят с просроченными свидетельствами! В конце концов, это даже не ваше дело! Ваше дело груз, не так ли?
– Не совсем так, но… ладно, оставим пока это. Попрошу судовую роль и список пассажиров.
“Вот оно…”
– Роль пожалуйста! А пассажиров, слава Богу, нет и никогда не было. Мы чисто грузовое судно…
Командир оглянулся на Ховрина. Ховрин мягко и внятно сказал:
– У нас есть информация, что на “Согласии” находится группа лиц… так сказать, особого контингента.
Оська видел Ховрина со спины, но понял – тот смотрит в лицо капитану.
Капитан молчал с полминуты. Но не отводил глаз, только морщился, как от скрипа по стеклу.
– Да, – наконец выговорил он. – Для информации были некоторые основания. Пароходство и… особые службы делали мне такое предложение. Я категорически отказался. Такого дела мне еще не хватало!.. Кстати, у меня есть письмо по этому поводу и заверенная копия моего ответа… Боцман!
Кроме капитана, из экипажа здесь были двое. Высокий, очень худой штурман (он безразлично стоял у судового пульта ко всем спиной) и крепкий широколицый дядька. Он качнулся вперед в ответ на оклик.
– Боцман, принесите из моей каюты желтую кожаную папку. Она у изголовья на полке.
Боцман был не похож на боцмана. Он похож был… пожалуй, на того охранника, который в мае гонялся за Оськой. Правда, не в камуфляже, а в сизой робе, и старше того, но взгляд такой же… Да все они похожи, такие …
Боцман не сказал обычное “есть, капитан”, молча шагнул к двери мимо патрульных. Те на него оглянулись. И Ховрин оглянулся. И увидел Оську.
Ховрин сказал бесцветно:
– Марш в яхту. Живо. Дома поговорим…
Оська спиной вперед выкатился из рубки. И по трапам – вниз. Быстро, но… бесшумно. Будто чуял что-то.
Суровость Ховрина не обещала хорошего, и все же не это было главное. Главное… то, что вдоль ограждения нижней палубы, пригибаясь, шел боцман. Тоже бесшумно.
Разве каюта капитана внизу? На “Соловьевске” все каюты комсостава были на верхних палубах.
Не стукнуть бы подошвой, не выдать себя. Оська, цепляя сандалии друг за дружку, тихо стянул их, оставил на палубе. Босиком-то – как кошка…