Рассекающий пенные гребни, стр. 36
Добытую взрывчатку тайная фирма “Черные штольни” продавала всем, кто требовал, лишь бы расплачивались “по прейскуранту”.
– А спрос на всякую такую “начинку”, сам знаешь, немалый, – сумрачно сказал Ховрин Оське. – И в то время, и нынче. Наживаются продавцы этого товара, как нефтяные короли в арабских странах…
Они – Ховрин, Оська и Сильвер – сидели на чурбаках у камина. Было жарко от огня, но Оська зябко потирал ладони.
– Ховрин, а как ты всех их разведал-то?
– Ну, про это написано. Если хочешь, дам потом старые газеты… Брали всю верхушку в тайном бункере, за Остряковкой. И не полиция брала, а сводный отряд морпехов Республики и Федерации – под тем соусом, что территория эта примыкает к военной базе федеральной бригады. Сперва даже крик поднялся о вмешательстве во внутренние дела Республики, не все знали, что наши ребята тоже там не сидели без дела и что есть соглашение о совместной борьбе с преступностью… А когда этих гадов взяли живыми-тепленькими, пошла раскрутка. Оказалось, что у некоторых крупных чинов был в этих “Черных штольнях” свой немалый интерес… Ты говоришь “всех разведал”. В том-то и беда, что не всех. Остались те, кто кинул гранату, когда я мирно и беззаботно катил по Приморскому шоссе из аэропорта. А главное – те, кто поручил кинуть… Хорошо, что почти все осколки мимо, только машину подырявило, да вот… – Ховрин привычно скребнул шрам на впалой щеке.
– Ты великое дело совершил, Ховрин, – увесисто сказал Сильвер. – Тех двух мальчишек, конечно, не вернуть, но скольких ты избавил от такой же судьбы…
– Самое трудное было в том, что ребята все молчали, – вздохнул Ховрин. – Те гады сделали их заложниками. Заложниками друг друга, заложниками страха… Заложники – это вообще нынешняя примета жизни. Выдумка дьявола: делать так, чтобы невиноватый страдал за чужие грехи… И когда тех сволочей брали в бункере, они ведь тоже: двух пацанят заперли с собой и орут: “Взорвемся вместе с сопляками, если не уйдете!” Хорошо, что десантники сработали как надо…
– Ховрин, – сказал Оська, – это ведь не только в наши дни. Выдумка про заложников… Те, кого спас Даниэль, тоже были заложники. Ты же сам писал…
– Это верно. Дьявол и тогда не дремал.
Помолчали. Сильвер встал, перебрался к столу, начал возиться с чайником. Оська оглянулся на него и шепотом спросил Ховрина:
– После этого дела тебе и дали… то, что лежит в ящике?
– После него…
– А ты носишь его с собой?
– Иногда.
Сильвер в тот раз немало порассказал о капитане Астахове (а не Остапове). О разных приключениях брига “Мальчик”. О том, как бриг ускользал от всех погонь, выходил невредимым из самых страшных бурь и помогал спастись людям, которых преследовали враги и злая судьба.
– Я, конечно, понимаю, что многое здесь от легенд. Так сказать, устное морское творчество. Но было, наверно, что-то и по правде, без того и сказки не сложились бы…
Оська оглядывался на Даниэля. Тот, конечно, знал, где быль, а где легенды. Но говорить не собирался. Пусть Ховрин решает сам, когда станет сочинять повесть о второй, о таинственной жизни Даниэля Дегара.
…А в каменной келье у камина стояли кроссовки Норика. Где он? Что с ним?
Договорились, что Ховрин и Оська еще не раз придут к Сильверу. Поговорить, послушать новые истории. Ховрин обещал показать Сильверу написанное. И сказал, что писать будет лишь о Даниэле и Астахове, а о морской коллекции Сильвера не обмолвится ни строчкой. Пока тот сам не захочет.
– А с чего бы мне этого хотеть? – проворчал Сильвер. – Чтобы сюда народ ломился с утра до вечера? Да чтобы тетушки из Морского музея канючили: “Подарите нам кого-нибудь из них…” – Он кивнул на деревянных девиц, Ланселота и стрелка.
Ховрин спросил: можно ли подняться в церковь?
Поднялись.
Пасмурный свет входил через окна-щели в бревенчатых стенах. Деревянное кружево иконостаса выступало из полумрака и как бы повисало в воздухе, словно сотканное из желтого свечения. Среди узоров темнели слабо различимые иконы.
Сильвер зажег несколько свечей.
Образ Николая Угодника был в отдельной раме – тоже из деревянных кружев. Свеча звездочкой отражалась в потускневшей позолоте оклада. Белобородый старик смотрел неулыбчиво, но без строгости. Просто устало. И будто жалел Оську, Ховрина и Сильвера. И говорил: “Не горюйте”…
Оська погладил под свитером шарик. Молиться Оську никогда не учили, и он просто подумал: “Пусть все будет хорошо, ладно?”
Потом Оська и Сильвер вышли на площадку, а Ховрин задержался в церкви еще на минуту. Наверно, с мыслями о маме…
Над бухтой и хребтами лежала сизая мгла, но кое-где она раздвинулась, и видны были пухлые белые облака. И ветер был мягкий.
– Да, теплом запахло… – Сильвер погладил неприкрытую лысину. – Глядишь и доживу еще до одной весны…
Конечно, он дожил. Все дожили. В начале апреля зацвел миндаль. В мае началось настоящее лето.
Ховрин напечатал в “Посейдоне” свое “Солнце в дыму”, а затем пошла и вторая часть – “Бриг “Мальчик”.
Оська тоже кое-что написал для газеты. Заметку про выставку детских рисунков в Морском музее и рассказик “Его зовут Энрике” – про аргентинского мальчишку, который подружился с моряками “Соловьевска”, часто прибегал к ним на судно и однажды помог раздобыть лекарства, когда заболел радист Гоша Вертовский. Про этот случай рассказывал зимой отец.
На “Соловьевске”, кстати, остались теперь только шестеро: капитан Чалка, второй штурман (которого назначили старпомом), радист, боцман и два матроса. Жилось им там голодно, приходилось подрабатывать на загородной ферме, но близились торги, и отец сообщал, что “теперь уже скоро…”
В конце марта Оська начал торговать газетой. Не только ради заработка. Просто ему это нравилось. Мама сперва не хотела его пускать, пугалась. Ей казалось, что мальчишки-газетчики – это отвратительные хулиганы и беспризорники. Но Оська сказал:
– Это смотря какую газету продавать! Для “Посейдона” нужна ин-тел-ли-генция.
Мама засмеялась и махнула рукой. У нее теперь были новые заботы, медицинские.
Анка в конце зимы влюбилась. В портового радиста Шуру Гайчика. Расцвела, пополнела и реже грозила Оське “я скажу маме”. А если грозила, Оська обещал:
– Вот наколдую, не будет у тебя счастья в личной жизни!.. Ну ладно, ладно, не буду колдовать. А то у тебя сразу нос набухает.
Даже в школу Оська ходил в бейсболке с надписью “Посейдон Ньюс”. Чтобы завистники не стащили кепку в раздевалке, Оська брал ее на уроки с собой, прятал в рюкзаке.
– Газетчик, – иногда хмыкал Тюрин среди своих дружков. – С буквы “г” начинается…
Оська плевал на это.
А потом пришел тот день, когда охранник в коричневом камуфляже, стремительный бег по лестнице, незнакомые ребята, подземелье и…
– Норик…
– Оська…
V. Ватер-штаг
1
– Я тебя сразу узнал, хоть ты и не в юнмаринке, – сказал Норик. И уши его знакомо порозовели.
Оська и Норик сидели на верху полуразрушенной башни, между зубцами. Под башней был заросший скальный уступ. За уступом – небольшой откос, под которым тянулась тропинка. По ней на рынок и от рынка спешили разноцветные тетеньки. Но они были “в другом пространстве”. А в этом – только двое: Норик и Оська.
Компания Мамлючи поняла: встретились два друга, которым надо побыть вместе. Их проводили на верх башни и оставили одних.
– Я тебя тоже узнал, неловко сказал Оська, – хотя ты нынче не совсем желтенький, а с черным кругом…
Вот ведь ерунда какая! Казалось бы, столько всего надо сказать при встрече, столько спросить, а язык мелет всякие пустяки…
Они поболтали ногами, стукая пятками о желтые камни. Норик объяснил:
– Я просил, чтобы тетя Зоя сшила новую рубашку совсем желтую, как старая. Но она желтых флагов в магазине не нашла, только такие…
– Это сигнал “Индиа”, буква “И”– сказал Оська.