Полосатый жираф Алик, стр. 10
Голован смотрел с интересом. Хорошо, что нет рядом Кириллки, некому упрекнуть меня в вероломстве.
Я велел катапульте закрутитить свою пружину из синтетических жил и сказал:
– Пуск!
… – А-а-а! Бандиты! Сопляки паршивые! Что я вам сделал, негодяи?!
Слышно было, как Рыкко лупит по спине и пузу лапами и хвостом. Лупи, лупи, всех моих ос быстро не перебьешь!..
Наконец он их все же перебил. И снова:
– За что?! Шпана!.. Я же вас не трогал, спал себе спокойно! Живодеры!
– Если мы живодеры, то ты… драная живность! – громко ответил я.
– Это тебе за вранье! – сообщил Голован.
– За какое вранье?! Я самое честное существо-вещество-естество во Вселенной! Не то что вы!
– А кто пустил дезинформацию про собачью планету! Мы, как дураки, шарили там и ни шиша! Ни одной самой паршивой собачонки! – проорал в пространство Голован.
– Сам ты дефи.. дезин… дезинтерия вонючая, вот кто! Надо уметь искать! Думаете, прыгнули на сто парсеков и нашли что хотели? Обрадовались на готовенькое!.. Такую планету надо открыть, бестолочи!
– Как это? – спросил я. Небрежно спросил, чтобы Рыкко не почуял моего интереса.
– «Как это», «как это»! Раскакались на все пространства… Вот если бы Колумб смаху перепрыгнул океан, как лужу, нашел бы он там Америку? Хрен с редькой и коровьи кучи он бы нашел! А он плыл! На кораблях! Он страдал! Потому что открытия бывают лишь в конце трудных путешествий, а не… – Мы услышали, как Рыкко захлопнул пасть. Видно, понял, что сказал лишнее.
Откуда-то спланировал Минька, втиснулся между мной и Голованом.
– Не спится. Рыкко разорался чего-то, да и вы тоже…
Я повозился, чтобы Миньке стало посвободнее.
– А-а-а! О-о-о! – Это каким-то образом оказалась подо мной механическая пчела, из тех, что не попали в шар. – Ой-ёй-ёй! – Так я вопил, пока не догадался сделать укушенное место бесчувственным.
Рыкко в своих пространствах сказал назидательно и высокопарно:
– Всякое коварство чревато возмездием.
И я подумал: будь здесь Кириллка, он бы, наверно, согласился.
Но был Минька. И он вполне одобрил мои действия, когда узнал что к чему.
И признался со вздохом:
– А я тоже искал ту планету…
– Все, наверно, искали, – сказал Голован.
– Кроме Веранды, – заметил я.
Минька вступился за нее:
– Может, и Веранда искала…
А Голован задумчиво покачал ногами.
– Интересно, откуда эта рептилия знает про Колумба? И… про все остальное.
– Наверно, он подглядывает наши сны, – догадался Минька. – Я недавно видел во сне телесериал про Колумба. Только не весь, а отрывки. Будто я сам там, на корабле… – И смутился: опять вырвалось про земное. Но мы не упрекнули Миньку.
– Ну, ладно, сон про сериал, это понятно, – согласился Голован. – А кто же видит сны про коровьи лепешки?
Я сказал с досадой:
– Дались тебе лепешки! Он же сказал про путешествие. Это же…
– Про это я тоже думаю, – спокойно согласился Голован. – Сразу тут ничего не придумаешь. Перелетные птицы не годятся, не тот масштаб…
Значит, он тоже читал про мальчишку-принца!
Минька прислонился головой к моему плечу.
– Вов, а иногда кажется, что весь мир вокруг – это черный шар, а звезды – кем-то проткнутые дырки. А за ними, снаружи шара, такой яркий свет, пробивается лучиками…
– Что? – сказал я. – Да… Ох… – И зажмурился, и уши зажал, чтобы не спугнуть мысль. Вернее, догадку. Может быть, это была догадка о спасении.
– Что ты охаешь? Опять оса? – недовольно сказал Голован.
– Нет… ох… послушайте! Сумеет кто-нибудь придумать, чтобы получилось, как сказал Минька? Небо – черный шар, а мы внутри его. Звезды – проколы в шаре, а за ними – свет…
Голован считал неприличным удивляться. Поэтому отозвался спокойно:
– Вообще-то дело сложное. В масштабе Вселенной… Ардональд, наверно, сможет. Такой шар – это ведь сфера. А Доня – он тоже всегда в сферах. Правда. в музыкальных, но это уже детали.
И мы помчались к Доне. Голован ни о чем не расспрашивал. Он понял: у меня какая-то идея и лишними вопросами можно ее спугнуть. А Минька ничего не понимал, конечно. Он просто во всем доверял мне и Головану.
3.
Мы собирались бесцеремонно растолкать нашего музыканта, но тот не спал. Он сидел на скамейке со спинкой-лирой, над шахматной доской. Шахматы были особенные. От обычных они отличались не только тем, что фигуры сами двигались по приказу игроков. Там среди белых и черных пешек были по одной особенной. Назывались «пройдохи». Во время игры они старались незаметно занять наиболее выгодное место, пролезть вперед. Заметит противник – тогда иди обратно. Не заметит вовремя – так ему и надо…
Доня решал какую-то хитрую шахматную задачу. Так, по крайней мере, казалось со стороны. Он сосредоточенно смотрел на доску. Как всегда аккуратный, в белом своем «концертном» наряде, галстук-бабочка, прическа с пробором.
Мы зависли у него за спиной.
Голован тоже был знатоком шахматной игры. Он секунд пять глядел на доску и возмутился:
– Куда ты смотришь! Черная «пройдоха» вот-вот проберется в ферзи!
– А? – Доня будто очнулся. И я вдруг почувствовал: он вовсе не решал задачу. Он думал о чем-то таком. Как я недавно. Впрочем, глаза у него были сухие.
– Извините, я не сразу вас заметил, – наконец сказал он.
– Летим на мост, – сказал Голован.
– А? Да, пожалуйста… А в чем, собственно, дело?
– Там узнаешь, – пообещал я.
Мы опять уселись на перилах. И я объявил Доне, какую задачу он должен решить сейчас. Это покруче всяких там гамбитов и эндшпилей.
Доня взялся за подбородок. Несолидно покачал ногами в белых отглаженных штанинах и белых же башмаках.
– Понимаете… чтобы сделать это, надо знать кое-что заранее.
– Что? – недовольно сказал я. Потому что и сам почти ничего не знал. Только чувствовал. Называется «интуиция».
– Если окружающая нас небесная сфера превратится в твердую оболочку, – начал дотошный Ардональд, – а звезды, соответственно, станут отверстиями, пропускающими внешний свет, то… надо знать: что это за свет? Ты знаешь, Володя?
Я, разумеется, понятия не имел. И засопел от досады. Хотел буркнуть: «Не все ли равно», однако ясно было – Доню это не устроит.
Меня выручил Минька! (Вот и говорите потом, что у человека нет фантазии!).
– Знаете что? А может быть… оно все-таки есть, это… Абсолютное Ничто? Тогда этот свет… он – наоборот…
Третьекласснику Миньке не хватало слов. Но я сразу уловил – о чем он! Даже обидно стало: ведь и сам я ощущал что-то такое, а до конца осознать не мог! Обиделся я на себя, бестолкового, а не на Миньку.
– Да! Минька правильно говорит! Этот свет – сила, которая обратна Абсолютному Ничто! Это его про-ти-во-по-лож-ность! Вот! Ничто – это ничто, а он – всё. Мировой Свет! Абсолютное Всё!
– Ну, вы философы, – сказал Голован. – Господа, я снимаю перед вами шляпу. – Он тут же придумал себе старинную шляпу-цилиндр, помахал им и выкинул в пространство.
Я почувствовал, как Минька затеплел от похвалы. А Доня осторожно спросил:
– Но Володя… а зачем тебе это?
– Сейчас увидите! Ты только сделай! Сможешь?
– Ну… на несколько минут. Конечно, это будет не всеобщее явление, а только для нас…
– Годится и так!
– Но… нужен аккордеон. Сказали бы сразу…
Доня сорвался и улетел.
А я взялся мастерить лазерный пистолет. Такой, у которого тонкий выжигающий луч может лететь на любые расстояния, хоть до Бесконечности, и не слабеть… Смастерил, получилось! А ведь раньше-то я даже линзу для прижигания пяток придумать не умел. Вот что значит вдохновение! Оно булькало во мне, как вода в закипающем чайнике.
Прилетел Доня. Сел между мной и Голованом.
– Раздвиньтесь, пожалуйста… – И растянул аккордеон.
Я такую музыку раньше не слыхал. Да, она была не земная. Видимо, здешняя. Меха выдыхали ее с какой-то особой энергией. Будто не аккордеон дышал здесь, а космических размеров орган (я слышал однажды орган в городской филармонии, но этот был в тысячу раз могучее). Вздохи энергетических полей заставили замереть дрожание звезд и стихнуть космические шорохи. Потом сквозь органную мощь прорезалась ясная тонкая мелодия, словно заиграла свирель (или засмеялась Аленка). И тихо стало. И Доня сказал: