Оранжевый портрет с крапинками, стр. 18
ИСПОРЧЕННЫЙ ТЕЛЕФОН
Небо утром оказалось очень синим, но в нем густо бежали маленькие пегие облака с серыми животами. Солнце то и дело выскакивало из облаков, и тогда на сморщенной ветром воде вспыхивали охапки искр. Но все равно было зябко. Ветер дул с севера. Он сгибал проросшие сквозь песок длинные травинки. Юля шла вдоль узкого пустого пляжа и поеживалась.
Песчаная полоса тянулась по плоскому берегу Заречья. Вдоль нее был проложен к мосту деревянный тротуар. На песке рядом с тротуаром сиротливо торчала телефонная будка. Юля каждое утро ходила мимо этой будки и всякий раз думала: "Кажется, это единственный в Верхоталье телефон-автомат, да и тот не работает…"
С металлических переплетов будки чешуей облезала желтая краска. Когда-то сверху донизу будка была застеклена или забрана листами пластика. Но теперь стекол и пластика почти не осталось, и стенки были заделаны кусками фанеры и жести. А внизу на дверце темнел пустой квадрат. Иногда в этом квадрате Юля видела бродячего белого кота со светящимися глазами. Но сегодня кота не было. Зато в темном квадрате переступали и терлись друг о друга ноги в незашнурованных кедах и съехавших морковных гольфах (видимо, эти ноги неласково обдувал залетевший в будку ветер).
Юля удивилась и даже встревожилась: "Что он там делает?" Она чуть не остановилась, но потом быстро прошла мимо и только шагов через десять оглянулась. В боковой стенке был выбит верхний квадрат. В нем Юля увидела Фаддейкин разлохмаченный затылок и плечи. Фаддейка делал то, что и полагается делать в телефонных будках: прижимал к уху трубку и что-то говорил в прикрытый ладошкой микрофон. Долго говорил… Юля недоуменно пошарила глазами по воздуху. Нет, проводов у будки не было. Подземный кабель? Здесь о них, наверно, и не слыхали. Она отошла еще шагов на двадцать и за стволом векового тополя пять минут ждала, когда Фаддейка выйдет из будки.
Он зашагал к мосту, поддавая ногами большущую хозяйственную сумку. Юля подождала еще и заспешила к будке.
Конечно, телефон был дохлый. Снятая трубка ответила каменным молчанием, диск на ободранном кожухе поржавел и еле вращался. Юля пожала плечами, покачала головой. И пошла следом за Фаддейкой, который далеко впереди подпрыгивал, как тонкий оранжевый поплавок на речной ряби.
Она догнала его на мосту. Он не удивился, заулыбался, не сбавляя шага. Ветер трепал красно-апельсиновые вихры.
– Ты куда так рано? – спросила Юля.
Он опять пнул сумку в клеенчатый бок.
– На рынок за капустой. Скоро мама приедет, тетя Кира хочет пирожки с капустой нажарить. Мама их с детства любит. А ты любишь?
– Ага. С молоком… Я тебя в телефонной будке видела. Ты, наверно, на вокзал звонил? Насчет поезда?
Фаддейка перестал улыбаться. Стал смотреть перед собой и словно отгородился дверцей. Наконец сказал:
– Не… Не на вокзал.
– А куда? – рассеянным тоном спросила Юля. Но в душе уже выругала себя за это фальшивое равнодушие и дурацкое любопытство.
Фаддейка шел чуть впереди и будто не расслышал вопроса. Лишь через минуту он сказал сумрачно:
– Телефон же не работает…
Тут уж ничего не оставалось, как удивиться:
– А что же ты там делал?
Он быстро глянул на Юлю через плечо. И вдруг улыбнулся, но не как обычно, а легонько, уголком рта:
– Я так просто говорил. Ну, "как будто"… Играл.
– А! – обрадовалась Юля. Такому простому объяснению обрадовалась и Фаддейкиной доверчивости. – Тогда ясно. А я так удивилась.
Он посопел и сказал, будто оправдываясь:
– По-всякому ведь можно играть… Что такого…
– Конечно… А с кем ты разговариваешь, когда играешь? Или секрет?
– Иногда секрет. Иногда нет…
Юля выжидательно молчала.
Фаддейка пнул сумку усерднее, чем раньше, и тихо сказал:
– Несколько раз с мамой разговаривал… если долго писем нет…
– Это уже не игра, – вздохнула Юля и осторожно взяла его за плечо. – Если нет писем…
– А бывает, что поговоришь, а назавтра письмо.
– Правда?
– Ага! – откликнулся он. И добавил тише: – А еще с Володей иногда разговаривал. Ну, с тем художником. Потому что мы про многое не успели поговорить… И еще с разными людьми…
– Фаддейка… – сказала Юля.
– Что?
– А со мной… когда я уеду, будешь разговаривать?
Он замедлил шаги и опустил голову. Пнул попавшую под кеды арбузную корку. "И кто это ел арбуз прямо на мосту?" – подумала Юля.) Мост пружинил, ветер летел вдоль реки и покачивал его. И хватал за ноги зябкими мохнатыми лапами.
Фаддейка сказал виновато:
– Я же раньше тебя уеду…
– Ой, правда, – опечалилась Юля.
Они перешли мост и по ветхим дощатым ступенькам стали подниматься к воеводскому саду. Из гущи деревьев торчали каменные шатры башен, и вставала над берегом острая Покровская колокольня. Облака летели, и остатки позолоты на маковке загорались короткими вспышками. Фаддейка обогнал Юлю, оглянулся, покачался на шаткой дощечке и сказал:
– Вообще-то мне не хочется уезжать. Тетя Кира могла бы записать меня в здешнюю школу…
– Так оставайся!
– Мама не даст. Боится, что здесь хуже учат, чем в больших городах.
– Наверно, она просто соскучилась по тебе, – заметила Юля.
– В сентябре она все равно на семинар в Москву уедет… А я ведь не все время здесь хотел учиться, а только первую четверть. Здесь осень знаешь какая красивая! Все сады рыжие и красные…
"Как ты", – мысленно улыбнулась Юля.
– Как я, – весело сказал Фаддейка. И добавил уже другим голосом, серьезным: – И как леса на Марсе.
– Какие леса? – удивилась Юля. – На каком Марсе?
– Обыкновенные леса на обыкновенной планете Марс, – проговорил Фаддейка слегка отчужденно.
– Откуда они там взялись? Ученые доказали, что там одна пустыня. Красные пески и камни.
– Да, – сказал он. – А леса где-то тоже еще есть. К северу от пустынь. Тоже красные. Вот такие, – он дернул себя за майку.
– Ох и фантазер ты…
Он снисходительно усмехнулся и не ответил.
На верхней площадке лестницы они остановились передохнуть. Шумели старые березы и клены. Острая колокольня возносилась прямо над головами. По ее шатру пролетали тени быстрых облаков. И по Фаддейкиному лицу, когда он глянул вверх, тоже летели тени и солнечные зайчики.
Глянула на колокольню и Юля.
– А хорошо мы туда слазили, да, Фаддейка?
Он серьезно кивнул. И вдруг сказал:
– Я там ночевал один раз. Год назад.
– Да? А… зачем, Фаддейка?
Он досадливо пошевелил плечами:
– Не знаю я. Чего спрашивать…
– Ну, не сердись. Ты же сам сказал.
– Я не сержусь. Просто я не знаю… Легко объяснять, если одна причина, а если они все вместе, если много их… Ну, во-первых, человек знакомый уехал…
Фаддейка с опущенной головой медленно пошел по садовой тропинке. Юля пошла следом, ни о чем не спрашивая. Оранжевые завитки волос вздрагивали над облупленными Фаддейкиными ушами и на тоненькой шее, покрытой желтым пухом.
– Жил тут мальчишка на каникулах, – сказал Фаддейка, не обернувшись. – То есть не мальчишка, большой уже, из техникума… Мы подружились тогда. Вместе в подземный ход лазили под стеной. Не тот, в который я недавно, а в другой… Потом он уехал, а я… Ну, я же не уехал, остался… У тебя так бывает: когда печально, хочется забраться куда-нибудь?
– Сколько угодно, – торопливо отозвалась Юля. Она обрадовалась, что Фаддейка так ее спрашивает, хотя незнакомый мальчишка из техникума вызвал у нее ревнивую досаду – как художник Володя.
– Вот я и полез… Но это лишь одна причина. А еще много всего было. Хотелось узнать: как это – ночь и высота?
– Поближе к звездам побыть, – понимающе сказала Юля.
– Да нет… До звезд – это разве ближе? Каких-то сорок метров. Просто интересно: что думается, когда весь город спит, а ты выше всех над землей?
– Совсем один, да?
Он опять не согласился:
– Наоборот. Будто вместе со всеми. Внизу-то всех не видать, а тут сразу целый город перед глазами. И огоньки… И поезда бегут… Везде люди. И будто я их всех охраняю, как старинный часовой на башне… А потом еще месяц в небо вылез. Будто мы с ним вдвоем всю землю сторожим…