Оранжевый портрет с крапинками, стр. 14
Он засмеялся:
– И не раз даже. Там от стены-то совсем свободный проход, только никто про него не знал… Да ты не бойся, это я потом, с ребятами… Ну, чего ты такая прямо вся осторожная! А еще первый разряд по туризму!
– Это же у меня разряд, а не у тебя…
Юля еще раз опасливо вздохнула и протянула Фаддейке монету. Он сказал:
– Возьми ее себе.
– Да что ты! Это же твоя находка… Такая интересная.
– Вот и возьми, раз интересная… Ну, чего ты? Если не возьмешь, я ее с берега кину. Честное пионерское! – Он решительно свел реденькие рыжие брови.
– Ну… тогда ладно, – смущенно сказала Юля. И усмехнулась: – На память… Как посмотрю на нее, так и вспомню про весь сегодняшний страх.
– Хватит уж об этом, – ворчливо отозвался Фаддейка. – Пошли домой.
– Сперва на почту зайдем.
– Не работает почта. Все в колхоз уехали морковку дергать.
– Откуда ты знаешь?
– Объявление висит. Я сегодня ходил туда, видел.
Юля про себя засомневалась: не сочиняет ли? Может, просто не хочет идти лишние три квартала? Или боится, что она опять не получит письма и расстроится?
– Что ты там делал, на почте-то?
– Письмо хотел отправить… Пошли! – Он зашагал впереди Юли, помахивая веревкой.
Юля недоверчиво сказала ему в спину:
– Кому это ты письма пишешь?
– Ну, кому… Маме. А что такого?
– Да нет, ничего, – смутилась Юля. – Просто я подумала, что на нашей улице тоже почтовый ящик есть.
– А я заказное решил послать, чтоб надежнее. А то она не пишет и не едет. Давно уже обещала приехать…
– Скучаешь? – осторожно спросила Юля.
Фаддейка сказал с усталой ноткой:
– А ты как думала…
Кира Сергеевна по-прежнему была не в духе. Увидев перемазанного Фаддейку, она обратила глаза к небесам и спросила, за что ей на старости лет такое наказанье. Небеса остались безмолвны. Тогда тетя Кира заявила:
– Бери таз, снимай все и стирай. Хватит с меня. И есть не проси, пока не выстираешь.
Это было не очень-то логично: есть он никогда не просил, приходилось загонять за стол силой.
– Подумаешь… – хмыкнул Фаддейка.
Через несколько минут он в одних плавках танцевал во дворе у табурета с большущим тазом. Разлеталась пена и снежными хлопьями садилась на листья рябин. А мыльные пузыри уплывали под ветви разлапистой ели – будто ель заранее примеряла новогодние украшения из прозрачных шариков. От вечернего солнца в них играли рыжие искры, словно там сидели крошечные Фаддейки.
Юля подошла:
– Давай помогу.
Фаддейка презрительно дернул худыми лопатками:
– Чего помогать? Первый раз, что ли…
Кира Сергеевна, проходя рядом, заметила:
– Никакой другой одежды не признает, все ему рыжее надо. Вредина…
Юля села на перевернутый ящик и полушутя заступилась за Фаддейку:
– Нет, он добрый. Он мне сегодня подарок сделал. Вот… – Она показала Кире Сергеевне монету. И сразу испугалась: чуть-чуть не проговорилась о сегодняшнем приключении.
Кира Сергеевна, однако, расспрашивать не стала. Покосилась на монету и заметила:
– И впрямь… Целый год с этим сокровищем носился, а тут взял да подарил.
Юля поглядела на замершую Фаддейкину спину, потом на Киру Сергеевну. Потом на монету. Затем снова на Фаддейку, который согнулся над тазом. По спине его шел большой муравей, но он не шевелился.
Надо было, конечно, деликатно промолчать, но Юля не сдержала удивления и досады:
– А говорил, что… говорил, что сегодня нашел на берегу.
Фаддейка деловито выкрутил майку, развесил на веревке и ушел в дом. Ни на кого не взглянул.
– Вы его слушайте больше, – сказала Кира Сергеевна. – Сочинитель… Эту деньгу ему в прошлом году Василий подарил, когда был на каникулах. Соседский сын, студент. Фаддейка тогда за ним по пятам таскался… – И она ушла.
Юля молча погладила монету мизинцем. Было и неловко, и Фаддейку жаль, и… приятно тоже: отдал свое сокровище ей, не пожалел… Но сейчас он, кажется, крепко обиделся.
Фаддейка вышел в накинутой на плечи старой школьной куртке: видно, зябко ему стало. Опять подошел к тазу. Юля тихо сказала:
– Ты не сердись. Я же не знала, что ты нарочно…
– Что нарочно? – спросил он, бултыхая в тазу штаны.
– Ну, вся эта история. С подземельем… Только непонятно, зачем ты мне голову морочил.
– Обиделась…
– Нисколько. Наоборот… Так даже интереснее. Только зачем было такой страх устраивать?
– Я же не знал, что не хватит веревки!
Юля с сомнением спросила:
– Ты что? Хочешь сказать, что в самом деле первый раз туда полез?
Он обернулся:
– Конечно! Там до меня никто не был! Не веришь?
– Наверно, не очень верю, – честно призналась Юля.
Фаддейка пожал плечами. Выжал шорты, аккуратно развесил рядом с майкой и гольфами. Сверху ему на волосы аккуратно опустился маленький мыльный пузырь. Посидел и лопнул. Фаддейка вытер о курточку ладони и проговорил с укоризной:
– Все-таки ты ужасно большая. Ну, то есть взрослая. Ничему не веришь… И что я на почту ходил сегодня, не поверила.
– Про почту поверила, – смутилась Юля.
– Не сразу… Все изводишься из-за письма от своего Юрочки…
– Фаддей!
– Что «Фаддей»? Я же сказал, что будет письмо, только потерпи, а ты опять не веришь.
Юля печально сказала:
– Если бы знать, когда тебе верить…
– Всегда, – решительно ответил Фаддейка.
– Ага! И насчет монеты? – не удержалась Юля.
"Ой, что меня за язык дергает? Ведь он же подарил, не пожалел, а я…"
Фаддейка неторопливо подошел к Юле. Еще раз вытер о курточку руки. Взял Юлины ладони, раскрыл их. На левой лежала монета, его подарок. Фаддейка запустил пальцы в нагрудный карман, вытащил другую монету, положил на правую ладонь. И молчал.
Монеты были очень похожи. Только вторая, Фаддейкина, – гораздо чище. Фаддейка колупнул ногтем грязную.
– Сравни. Не видишь разве: эта только что из земли.
Юля посидела, глядя на могучие медные гривенники. Прижала их ладонями к щекам тяжелые и холодные. Жалобно попросила:
– Фаддейка, ты меня прости.
Он засопел, отобрал у нее монету – свою, чистую – и приставил к правому глазу, как монокль. А левый глаз прищурил, стрельнул искоркой и показал Юле язык. Потом вдруг спросил, подбросив монету:
– А похожа она на таргу, верно?
КТО Я ТАКОЙ
Все-таки Фаддейка уговорил Юлю переправиться через Талью вброд. Вечером, когда шли из библиотеки. И они переправились – где прямо по твердому песчаному дну, где по камням, где по плоским островкам, вылизанным волнами. Лишь раз Юля соскользнула с валуна и макнула в реку подол. А Фаддейка ускакал вперед, оглядывался, постреливал золотой искоркой и подавал советы.
– Сам не бултыхнись, – отозвалась Юля.
– Со мной ничего не будет, – хвастливо заявил он. И судьба наказала его. На берегу, на деревянном тротуаре, он зацепился ногой за щепку, и острый конец воткнулся ему в большой палец.
Фаддейка зашипел и сел на корточки. Зажал ногу.
– Ну-ка, покажи. Допрыгался, – морщась, проговорила Юля. – Покажи, говорю… убери лапы! – Она выдернула занозу, выдавила побольше крови. Фаддейка страдальчески сопел. – Нечего пыхтеть, сам виноват… Перевязать надо.
– У меня платок есть… – Он выдернул из кармана мятую пятнистую тряпицу.
– Убери эту заразу… – Юля раскрыла сумку. По давней походной привычке она всегда носила с собой моток стерильного бинта. – Ну-ка, дай… Не дергайся…
Через минуту на месте пальца красовалась ярко-белая култышка. Фаддейка с удовольствием пошевелил ею и сказал:
– Годится… – И пошел впереди Юли, ступая на пятку. Снятыми морковными гольфами стегал по верхушкам сорняков.
– Прививку бы сделать, – нерешительно сказала Юля. – Щепка грязнущая.
Фаддейка пренебрежительно шевельнул спиной.
– В меня знаешь сколько уже всяких уколов навтыкано? И от столбняка, и от заражения. А в прошлом году даже от бешенства. Меня какая-то незнакомая псина тяпнула на рынке… Почему-то меня собаки не любят…