Наследники (Путь в архипелаге), стр. 75
– Чушь какая, – убежденно произнесла Роза Анатольевна. – Постыдился бы…
– Чего?
– Ясно чего… Когда нельзя стало прятаться за одного отца, придумал себе другого…
Да, была секунда, когда ему хотелось заорать на нее по-сумасшедшему. Швырнуть в нее чем-нибудь, зареветь в голос. Хлопнуть дверью… Но это как горячая волна – прихлынуло и отошло. И стало зябко и спокойно. Показалось даже, что рядом тикает старый хронометр: держись, мол. И Егор нашел для ответа подходящие слова:
– Отцов, Роза Анатольевна, не придумывают. Они какие есть, такие и есть. Это вы придумали, будто я за отца прячусь. А я хоть раз прятался? Вы сами его боялись… а теперь злорадствуете.
– Ты соображаешь, что мелешь?
– Когда это я за него прятался и когда он за меня заступался? И зачем тогда вы сами приходили заступаться за меня перед ним? В четвертом классе?
– Вижу, что зря приходила! Мало он тебя, негодяя, порол!
Егор совершенно отчетливо ощутил в ладони шероховатость деревянной ручки и тяжесть длинной стамески. Но он словно разжал пальцы. И стамеска будто выскользнула из руки и воткнулась в половицу рядом с ногой. Все было абсолютно бесполезно. Что тут спорить? Егор засмеялся и устало сказал:
– Вам ведь всем здесь наплевать, чья правда. Вам главное, что он – писатель, а я – никто. Значит, я виноват…
– Ты виноват не поэтому, – начала Роза Анатольевна, но приоткрылась дверь. Классная Роза посмотрела на нее с раздражением. Потом пошла – видно, кто-то поманил ее.
Сорок с лишним человек проводили Розу Анатольевну глазами и молча ждали возвращения. И в тишине стали слышны за приоткрытой дверью негромкие слова:
– Чей отец?.. Не может быть… Скоропостижно? Ужас какой… Нет, лучше вы сами, я только что… нет…
Егор быстро взглянул на Дениса. Тот сидел с окаменелым лицом. Вошла директорша Клавдия Геннадьевна. Классная Роза пряталась за ней, как виноватая школьница. Тишина стремительно заполнилась тугим звоном. Денис комкал на коленях листы с эпилогом. Но Клавдия Геннадьевна не посмотрела на Дениса. Она сказала, глядя мимо Егора:
– Петров… ты иди сейчас домой, Егор. У вас дома несчастье…
Апрель
Хоронить отца на «престижном» Березовском кладбище не разрешили. Оно считалось закрытым. Исключения делались только для высоких чинов, по особым письмам. Вот если бы инженер Петров успел умереть начальником экспериментального цеха, тогда конечно. А теперь чего же…
В похоронном бюро матери предложили «компромиссный» вариант. Крашеная девица-агентша бодро сказала:
– Если у вас на Березовском найдется родственная могилка, усопшего можно кремировать, а урну захоронить в этой могилке.
«Родственная могилка» была. Дяди Сережи, маминого брата. Мать вздохнула и согласилась. Потому что «открытое» кладбище располагалось бог знает где, в болотистом лесу.
Егор стоял рядом с матерью и смотрел, как девица бойко давит кнопки калькулятора – подсчитывает погребальные расходы, – и думал, что в этой конторе не чувствуется ничего похоронного. Наоборот, солнечно, цветочки на подоконниках, разговорчивые тетушки за столами. На стене плакат с Аллой Пугачевой и кинолентами, такой же, что висел в «таверне»…
Крематорий тоже не вызвал скорбных ощущений. В зале с неяркими светильниками в виде факелов и тяжелыми бронзовыми решетками на дверях пахло чистым холодным камнем, как в вестибюле большого музея. Голоса звучали сдержанно и деловито. Молодая красивая женщина-распорядитель в черном костюме похожа была на экскурсовода.
Егор не испытывал никакого горя. Грустное сожаление, даже сочувствие к отцу, пожалуй, было. Потому что умер Виктор Романович в несчастье, с сознанием потерь и поражения… Впрочем, умер спокойно, без приступов и врачей. Не проснулся утром, вот и все.
Жаль, конечно, было Егору плачущую мать. Но Алина Михаевна плакала не сильно, держалась твердо, и это нравилось Егору.
Людей на похороны собралось немного. Произнесла несколько суховато-печальных слов женщина-распорядитель. Выступил Пестухов. Сказал, что Виктор Романович был вечным тружеником и что бы там ни говорили, а цех построил он. Жизнь сложна и часто ставит людей в такие обстоятельства, в которых не всегда и не каждый может найти правильный выход. Жертвой таких обстоятельств стал и Виктор Романович. Но эта же самая жизнь в конце концов расставляет все по местам. Со временем воздастся и памяти товарища Петрова. А лучший памятник – это все тот же цех.
Больше никто не говорил, молча прошли по кругу у постамента с гробом. У Егора так ни разу и не намокли глаза. И даже когда женщина-распорядитель нажала похожий на автомобильный переключатель скоростей рычаг и гроб с заострившимся профилем отца плавно ушел в гранитный колодец, Егор смотрел спокойно…
Поминок не было. Пестухов отвез Алину Михаевну и Егора домой. Мать принялась разбирать отцовские бумаги, Егор томился. Хотелось уйти куда-нибудь, но оставлять мать одну было неловко. Тогда он сел за билеты для экзаменов по русскому. До них, до экзаменов, не так уж далеко, а Классная Роза постарается свести с Петровым все счеты. Грудью встанет на его пути в девятый класс. Ну, поглядим…
На следующее утро Егор с облегчением пошел в школу. В классе посматривали на него с молчаливым сочувствием. Даже Роза. О разборе истории с рукописью никто не напоминал. И Егор подумал, что первый раз отец действительно защитил его по-настоящему. Своей смертью. Это была нехорошая мысль, он понимал, но мыслям-то не прикажешь.
Юрка Громов на первой перемене подошел и просто сказал:
– Егор, может, помочь в чем-то надо? Когда такое случается, всякие дела бывают…
– Да нет, все уже… – вздохнул Егор. – Спасибо… – И вдруг спросил: – У тебя есть велосипед?
– Конечно!
– Дашь прокатиться? Голова такая… хочется, чтобы проветрило на скорости. Чтобы от всего уехать…
– Бери на сколько хочешь… А у тебя разве нет? – удивился Юрка.
– Мать боится… У нее брат разбился на мотоцикле, она колеса видеть не может…
Бутакова издалека поглядывала на Егора, словно хотела подойти и что-то сказать, но не решалась. Он не отвечал на ее взгляды. Ее предательство на недавнем собрании высветило Светочкину натуру полностью… Впрочем, какое предательство? Она что, в друзья записывалась к нему? Подумаешь, газеты вместе развешивали… Да и ничего плохого она не говорила на собрании. Один раз только на Юрку вякнула, а так все молчала. Хотя молчание иногда – тоже предательство… Ну а чего Егор хотел от нее? Прирожденная активистская деятельница, вечная адъютантша Классной Розы. Сейчас небось трясется, не повредило бы ей, что связалась с Венькиными газетами…
Одно у Светки хорошее – фамилия. Был такой герой в Первой Севастопольской обороне. Даже два. Егор читал о них недавно в журнале «Вокруг света». Он теперь все внимательно читал, что попадалось о Севастополе. И о Крузенштерне…
Когда Егор подходил к дому, его догнал Михаил.
Ох как Егор обрадовался! Пожалуй, впервые при встрече с Михаилом заулыбался так счастливо и открыто.
– Что же ты… не позвонил даже? – тихо сказал Михаил. – Я от Ревского узнал… о смерти Виктора Романовича.
Егор насупился:
– А Ревский откуда знает? В газете даже объявления не было.
– Знает откуда-то… Егор, это как? Из-за сердца?
Егор кивнул.
– Мать очень убивается?
– Да знаешь, держится…
– Вот такая она, жизнь… – сказал Михаил.
Они шли вдоль дома, по сухому асфальту, и от нагретой бетонной стены ощутимо веяло теплом. Апрель…
– Пошли к нам, – позвал Егор.
– Неудобно.
– Ну ты что? Так и будешь всю жизнь от матери прятаться? Смешно же…
– Не буду. Но сейчас не время… Давай погуляем.
И пошли они по солнцу. Серые крошки снега еще лежали в тени заборов, а ветерок, шумевший в голых тополях, был совсем теплый. Михаил был без шапки. Егор тоже сунул свою вязаную шапку в карман. Спросил:
– Ты специально ко мне приехал?